Господин Изобретатель. Книги 1-6. Компиляция
Часть 19 из 127 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Александр Павлович, я слышал, к вам тетушка приезжала, — сказал ротмистр. — Как вы находите ее состояние?
— Елизавета Ивановна, конечно, выглядит неважно, но ум у нее ясный, — я насторожился, жандарм ловит меня на том, не признаю ли я Лизу душевнобольной и не начну ли ее оговаривать.
— Я тоже считаю, что она вполне дееспособна и сохранила ясный ум и память. Она вам что-нибудь рассказала из обстоятельств той злосчастной ночи?
— Нет, я и Иван Петрович не стали бередить свежие раны, мы просто поговорили о всяких незначащих вещах, о погоде, и она с дедом уехали, — я обратил внимание, что ротмистр ничего не записывает за мной, что же, это хороший знак. Или просто отвлекает внимание, чтобы задать главный вопрос.
— Скажите, Александр Павлович, а Генрих фон Циммер был доволен работой у вас? Вы с ним никогда не ссорились?
— Сергей Семенович, если я скажу, что у нас никогда не возникало споров по работе и была тишь да гладь и божья благодать, то я солгу. Конечно, у нас были научные споры, когда-то он признавал мою правоту, когда-то я — его. Но на личные отношения или финансовые претензии, наши споры никогда не распространялись, — ответил я, глядя в глаза жандарму. — Генрих получал ту же половину от всех доходов нашей лаборатории, после расчетов с наемными сотрудниками и оплаты материалов. То есть деньги у нас были поровну.
Тут ротмистр достал из портфеля лист бумаги, чернильницу с завинчивающейся крышкой и перо, сказав:
— Александр Павлович, с вашего позволения, я зафиксирую ваш ответ, — и он стал писать на листе убористым почерком, без завитушек и виньеток, ничего лишнего.
А ведь он подозревает меня, что же, нанесем упреждающий удар.
— Сергей Семенович, вы подозреваете меня в смерти Генриха? — спросил я, улучив минуту. — По каким же мотивам, позвольте вас спросить. К чему опять весь этот протокол?
— Бог с вами, Александр Павлович! — ротмистр прекратил писать. — Я всего лишь зафиксировал ваш ответ. У меня нет причин подозревать вас после разговора с Елизаветой Ивановной, но есть определенный порядок ведения следствия.
— Прочтите и подпишите свой ответ, — видимо, жандарм заподозрил, что я не удовлетворён ответом, поэтому продолжил:
— Я как раз хотел порадовать вас, Александр Павлович, — ротмистр закончил писать протокол. — Принято решение передать ваш "Желтый солнечный" для испытаний в Михайловскую артиллерийскую академию. Вы же этого хотели сами?
— Да, конечно, я рад этому! — вот это номер, подумал я. — А кто будет изготавливать взрывчатку и проводить испытания?
— Лаборатория академии изготовит, а взрывотехники проверят на полигоне, что вы там наизобретали, — ротмистр испытующе посмотрел, как я отреагирую, — там лучшие специалисты в империи по этому профилю.
— Когда начнутся работы по синтезу взрывчатки и снаряжению боеприпасов, а также смогу ли я в них участвовать? Дело в том, что я не уверен, что они все сделают правильно и должным образом произведут и подготовят заряды для испытаний, — я попытался убедить ротмистра. — Мне нужно обязательно смотреть, так сказать, осуществлять авторский надзор.
Тут дверь открылась, и на пороге появился дед. Как обычно, перекрестился и поклонился иконе. Я заметил у него перевязанную лентой стопку книг и журналов.
Ротмистр вскочил, как при появлении генерала, впрочем мой дед и был генералом от бизнеса, но скорее всего, это была всего лишь дань вежливости и уважения пожилому человеку, поскольку Сергей Семенович, пододвинул деду стул и стоял, пока он не сел, а потом взял из угла второй стул для себя.
— Иван Петрович, я выясняю некоторые подробности дела, — ответил ротмистр на вопросительный взгляд деда. — Мы сейчас закончим.
— Дед, Сергей Семенович принес отличную весть — в Михайловской академии проведут синтез и испытания нашего "Желтого солнечного" и его пригодность для военного дела, — добавил я, — но я бы хотел сказать, что, поскольку Генриха нет, надо попросить привлечь Дмитрия Ивановича Менделеева, который является профессором химии Санкт-Петербургского университета и членом-корреспондентом Академии наук. Дмитрий Иванович — выдающийся химик, светило нашей науки и сейчас занимается как раз взрывчатыми веществами.
— Интересно, Александр Павлович, — опять этот ротмистр влез со своими вопросами в самое неподходящее время, — вы же говорили, что не производили взрывчатку, откуда у вас данные как должны проходить полигонные испытания?
— Сергей Семенович, мы произвели только небольшое количество "Желтого солнечного" или тринитротолуола, но то, какие свойства показало при исследовании это количество вещества, позволяет мне говорить об особенностях этой взрывчатки по сравнению с другими взрывчатыми веществами.
— Хорошо, я попробую выяснить вопрос о вашем участии в полигонных испытаниях и о привлечении к экспертной оценке вашего изобретения господина Менделеева, — ротмистр дал тем самым понять, что обсуждение на этом закончено. — Я дам вам ответ в ближайшее время. Простите, а почему вы раньше не упомянули о господине Менделееве?
— Видите ли, пока я вынужденно здесь нахожусь, я использую это время для самообразования — читаю книги и журналы по различным отраслям науки. Вот и сейчас Иван Петрович принес мне необходимую литературу.
— Позвольте, — жандарм протянул руку к книгам. — Да здесь математическая литература!?
— Сегодня математическая, через неделю будет физическая, — ответил я. — В мире еще много неизведанного, не правда ли, Сергей Семенович?
— Не могу с вами не согласится, уважаемый Александр Павлович, а теперь прошу меня простить, служба, — ротмистр встал и попрощался. — Честь имею, господа.
— Дед, ну ты посмотри, что за фрукт, — обратился я к деду, когда за ротмистром закрылась дверь, — он продолжает меня допрашивать и подозревает в смерти Генриха, якобы, у нас возник спор из-за вознаграждения и я мог его в потасовке убить, а потом замести следы.
— Да брось ты, Сашка, — решил успокоить меня дед, — он свое дело делает, служивое. Видишь, сам добился испытаний, ты ведь хотел этого?
— Конечно, только боюсь, что в академии могут завалить дело и результата не будет, — я попытался объяснить деду свои опасения. — Вещество ведь еще получить надо и правильно в снаряд или гранату поместить. Для первого мне Менделеев нужен, а для второго — я сам на месте должен быть и смотреть, что они делают.
Дальше дед стал говорить, что вставать еще рано, доктор не велит, да и как он меня, еще такого слабого, в Петербург отпустит. Еще в Москве если было бы, то как-нибудь справились, а тут за 600 верст ехать по железке. Давай посмотрим, когда они, академики эти, "Желтый" сделают, там и посмотрим, что получилось.
— Дед, удалось подать заявку на привилегию по лекарству? — перевел я разговор на другую тему. — От тебя поверенный был, так я ему все рассказал и рисунок сделал.
— Да, он сказал, что ему все ясно, на днях подаст. А ты знаешь, Сашка, что пурпурный шелк в первый же день "дешевки" смели, просчитались мы с тобой, тут дед заговорил как купец, упустивший верные деньги, — оказалось, что в Торговые ряды почти не привезли шелка, его еще до Фоминой недели распродали, разве что и осталось немного на складах.
— Вот видишь, надо тебе, дед, при красильнях собственное производство краски открывать, нанять химиков, может даже заграничных, пусть делают.
— Генрих нанял химика, а тот шпионом оказался, — посетовал дед, — а от них, шпионов этих, одни только беды. Ты вон на себя посмотри, — еле-еле оклемался, а уже норовишь в Петербург ехать, взрывать там чего-то. Может, спокойнее будет к моему делу тебя приставить, парень ты умный и способный, — кивнул дед на книжки, — я вот посмотрел в них, да ничего не понял, цифры-то каждый купец знать хорошо должен, а там, кроме цифр, закорючки непонятные, а ты, выходит, разбираешься…
— Дед, чтобы на шпиона не нарваться, надо самому людей отбирать, — подал я здравую идею, — а не нанимать тех, кто сам набивается. А этот Альфред поганый сам к Генриху пришел, да еще и соотечественником оказался, земляком, ну как такого не взять? Да и, откровенно говоря, химик он был хороший, лекарство-то он синтезировал, а не Генрих, да и индиго, хотя индиго он просто скопировал с немецкого, заявку могли отклонить.
— А ты знаешь, внучек, что поверенному моему жалобу от британцев передали, мол, мы у них украли секрет получения пурпурной краски, — озадачил меня дед, — и грозятся судом!
— Вот те раз, — меня как обухом по голове ударило, — только этого еще не хватало. А как же все поверенные и чиновники пропустили заявку? Или смазка была очень знатная, то есть, как бы сказали в мое время, коррупционная составляющая. Еще раз убеждаюсь, что за все в этом мире надо платить, а если перешел дорогу сильному хищнику, то платить дважды. А вдруг взрыв в лаборатории — дело рук агентов Нобеля, которые хотят не допустить конкурентов к взрывному делу и не дать, тем самым, нам отгрызть существенную долю рынка динамита. Для этого и пары пудов динамита не жалко, а дурного германского шпиона сами и подставили, может это его обугленный хребет нашел жандарм Агеев. Никто же капитана разведывательной службы германского генштаба Альфреда Вайсмана после этого не видел! Правда не видели и Генриха, а что если его похитили и держат где-то?
— Нет, Сашка, скорее Нобель тут ни при чем, — рассуждал дед в ответ на мои догадки, — хотя, конечно не знаю, рассматривал ли ротмистр такой фортель, он же мне не докладывает! Да и не могли где-то Генриха полгода держать. И как же ты все это представляешь? Вышел немчик на Полянку, а его тюк по голове и в проулок к вашему забору потащили, другие подручные связанного Генриха вытаскивают через дыру в заборе, вместо него кладут тело шпиона и взрывают? Нет, так среди купцов и промышленников не бывает, у нас все проще.
Поговорив еще с дедом про мое лечение, мы расстались, и я остался наедине со своими думами. Агаша теперь дежурила в коридоре, на сестринском посту и помогала с тяжелыми больными, а мне провели кнопку вызова, хотя я ей не пользовался, если, что надо, сам вставал. Через неделю доктор разрешил мне прогулки и мне принесли новый больничный халат и шапочку, чтобы предохранять еще чувствительную кожу от весеннего солнца. Волосы помаленьку отрастали, и я начал отращивать бородку с усами. У Сашки-то раньше они не очень росли, но после того как я начал интенсивно заниматься физкультурой, за счет выброса стероидов пробудился и мужской тип оволосения и мальчик стал превращаться в мужа. Если бы не пожар, я мог бы уже ходить с приличной бородкой, была у меня такая идея отпустить ее для солидности. Сейчас же волосы были реденькие и самое неприятное — какие-то пегие, с сединой.
Лиза пока больше не приезжала, дед привозил мне только приветы от нее, привез еще математические и химические журналы — я хотел познакомиться с трудами наиболее продвинутых ученых. Надо ехать в Питер! Но Леонтий Матвеевич даже слышать об этом не хочет, не ранее чем через 2–3 месяца, когда я окрепну, а то он не гарантирует осложнения — кожа еще очень ранима и могут начаться инфекционные осложнения, а тогда — грубые и обезображивающие келоидные рубцы.[44] Доктор и так был против прогулок: "Всюду инфекция, вам этого не понять, молодой человек. Вот разовьется келоид — никакой хирург не поможет и будете мучиться всю жизнь. Никаких дальних поездок по железной дороге, и думать об этом забудьте!"
И тут опять как черт из табакерки внезапно появляется известный жандарм.
— Желаю здравствовать, Александр Павлович, вижу что состояние ваше все лучше и лучше, — на этот раз Агеев был подчеркнуто бодр, энергичен и любезен, — а я привез вам свежие новости!
— И вам всех благ, любезный Сергей Семенович, — подчеркнуто вежливо ответил я, — позвольте узнать какие, хорошие или плохие?
— Хорошие, всенепременно хорошие, — продолжил, улыбаясь, ротмистр, — следствие наше вполне закончено, преступник изобличен и даже сознался!
— И кто же он, — удивился я благоприятному исходу, уже приготовившись к худшему, вроде жандармского поста у двери и суда с последующим долечиванием в тюремной больнице до придания будущему каторжнику товарного вида.
— Именно тот, кого я предполагал ранее, далее я просто отрабатывал и отвергал остальные версии, чтобы не было вопросов в тщательности расследования, а все сразу же сходилось на капитане Вайсмане. Просто для изобличения его было недостаточно улик, да и тело потерпевшего было не опознано в силу естественных обстоятельств — практически полного уничтожения тела, эксперт мог только сказать, что с большой вероятностью это мужчина (сохранились и фрагменты костей таза). Потом мы нашли свидетеля, что Вайсман, выйдя из аптеки Циммера, не пошел прямо по улице, а свернул в проулок. Потом, чего свидетель, конечно не мог видеть, Вайсман увидел, что в лаборатории горит лампа, пролез через заготовленный лаз, взвел часовой механизм заранее заложенной бомбы и был таков.
— А какой мотив убивать Генриха? — я решил прояснить дело до конца, раз уж я сам чуть-чуть не стал обвиняемым.
— Я предположил два возможных мотива: первый — остановить ваши работы по созданию новой взрывчатки, второй — убрать Генриха после того как он отказался работать на германскую разведку.
— И какой же правильный? — поинтересовался я.
— Практически, оба. Вайсману было дано задание внедриться в лабораторию, так как прошла информация о вашем интересе к анилиновым красителям, до настоящего времени бывших почти исключительно под контролем Германии. Вайсман по образованию химик, но давно работает в разведывательной службе, считается там перспективным сотрудником, так как имеет способность к языкам и перевоплощению, проходил для этого специальную подготовку. Вы не поверите, даже у театральных актеров обучался мимике, переодеванию и гримированию, то есть способности полностью менять свой облик.
— Да, я знаю, что он быстро втерся в доверие Генриху, как же коллега, земляк, трудолюбивый и скромный, — подтвердил я.
— Вот то-то и оно, — продолжил ротмистр, — но вы в какой-то мере сами виноваты в том, что привлекли к себе внимание германской разведывательной службы.
— Как? — удивился я, — мы же мирными делами занимались.
— До определенного момента, пока не открыли, что ваш краситель — взрывчатка нового типа, — пояснил Агеев, — вот тут Вайсман доложил своему руководству о том, что известное уже 30 лет вещество можно применить с другой целью. А потом вы прямо написали в заявке на привилегию, что ваше вещество можно использовать в горно-взрывном и строительном деле. Испытания германских артиллеристов подтвердили это и теперь немцы готовятся выпускать тринитротолуол промышленно для снаряжения снарядов высокой взрывной мощности. Хотя были некоторые трудности с детонацией боеприпаса, уж очень устойчивым он оказался к подрыву, поэтому сначала немцы хотели отказаться от дальнейших работ по этой взрывчатке. Вот я хочу узнать, а как вы справились с этими трудностями по подрыву?
— Случайно, — я постарался представить жандарму свое "послезнание" нарядив его в вымышленные одежды, я знал, что рано или поздно меня об этом спросят не жандарм, так взрывотехники в академии и подготовил правдоподобную легенду, — как вы знаете сначала мы подожгли часть вещества и убедились что оно горит. Но Генрих предположил, что, благодаря насыщению азотом, вещество должно взрываться и мы использовали обычный капсюль для подрыва. После этого мы подали привилегию на использование вещества в качестве красителя и в горном деле для проходческих работ.
— Что-то вроде этого рассказал и Вайсман, когда поделился с нами результатами германских артиллеристов.
— Так добровольно и поделился? — выразил я сомнение, — как вам удалось такое…
— Исключительно добрым словом, — продолжил жандарм, — когда наши люди в Берлине напомнили капитану об ответственности за убийство подданного нашей империи, нелегальном проникновении под чужим именем на российскую территорию и кражи государственных секретов, он многим с нами поделился и, надеюсь, еще поделится. Я не хочу чтобы вы подумали, что это было слишком легко, но и подробно говорить об этом трудном деле не имею права.
— Так он пытался завербовать Генриха, — не унимался я, — но на чем он мог заставить его совершить предательство?
— Немцы рассчитывали, что Генрих фон Циммер соблазнится деньгами и баронским титулом. Дело в том, что Вайсман рассказал Генриху что старший брат его умер, а средний пропал без вести более года назад, поэтому он теперь, как старший по мужской линии — прусский барон фон Циммер, — объяснил Агеев, — а подорожная до Кенигсберга у него уже была получена. Но Генрих решил остаться российским подданным, за что Вайсман, опасаясь разоблачения, его и убил.
— Однако, хватит про шпионов, давайте перейдем к испытаниям в академии. Дело ваше переходит в разряд секретных и поэтому никого, кроме поименованных в списке посвящать в детали нельзя, особенно родственников, — жандарм достал очередной листок из своего портфеля, — для их же безопасности. Прочтите и распишитесь.
— Я не вижу здесь имени профессора Менделеева, значит, вам не удалось с ним договорится, — разочарованно произнес я. — Дмитрий Иванович не согласился?
— Не совсем так, сейчас Дмитрий Иванович уволился из университета и собирается в поездку во Францию и Британию как раз по вопросам производства порохов и других взрывчатых веществ, поскольку адмирал Чихачев предложил ему место консультанта Научно-технической лаборатории Морского министерства. Он ознакомился с вашим изобретением и признал его перспективным, — подтвердил ротмистр. — Дмитрий Иванович ответил на наше обращение, что проблем синтезом данного вещества быть не должно, скорее там возникнут взрывотехнические вопросы, но это оговорим после.
— По нашему ходатайству, учитывая государственную важность вопроса, профессор проконсультировал химиков Михайловской академии, — продолжил Агеев, — и подготовка необходимого количества вещества уже начата. По возвращении из командировки в августе профессор может встретится с вами, тем более, ваш лечащий врач сказал, что до этого времени вы в достаточной мере не окрепнете.
Глава 17
Опять потянулись больничные дни. Конечно, время терпит, ведь синтез тротила в лаборатории академии займет 2–3 месяца и за это время Менделеев съездит в командировку.[45] Я читал книги и журналы, которые приносил дед или привозили его люди вместе с обеденными судками. Еды было столько, что ее оставалось на половину отделения. Сейчас здесь лечилось около двадцати человек с тяжелыми ожогами, которых пользовал Леонтий Матвеевич. Мое состояние улучшалось: на голове вырос короткий "ежик" темных волос с заметной проседью, такими же были короткая бородка и усы. Наконец, мне разрешили посмотреть на себя в нормальное зеркало, а не в отражение на никелированном плоском боку медицинского прибора. Из зеркала на меня глянуло лицо человека неопределенного возраста, которому можно было дать от тридцати до сорока пяти лет.
В целом, я остался собой доволен, ожидал увидеть худшее, поскольку видел себя до этого лишь в отражении на темном вечернем стекле окна в палате (зеркал в отделении не было). Оказалось, что краснота почти прошла и, если не приглядываться, мое лицо походила на задубленную солеными ветрами физиономию морского волка средних лет. Может, убрать усы и оставить только "шкиперскую" бородку, тогда сходство будет еще больше. С другой стороны, сейчас здесь я не встречал такого типа мужской растительности. Были усы (приказчики в лавках, половые в трактирах), бородка с усами (интеллигенты-разночинцы, включая врачей и учителей), борода с усами побольше "а-ля государь император" (верноподданнические особы, чиновники и господа офицеры, ближе к штаб-офицерам, молодым обер-офицерам[46] полагались лишь усы, хотя бывали и исключения — множество штабс-капитанов носили бороды), и, наконец, памятные по прошлому царствованию, бакенбарды (это были либо пожилые люди, служившие при Александре Втором и вышедшие в отставку при новом императоре, либо старые лакеи[47] и дворецкие) и, естественно, купцы и крестьяне, заросшие бородами (исключая "бритых купцов".[48] Были и полностью бритые — чаще лица лютеранского вероисповедания, либо молодые лакеи). А вот шкиперских бородок "а-ля папа Хэм"[49] в России не было, хотя, наверно, мне бы пошло, может стать зачинателем новой моды? Нет, моя задача — сейчас как можно меньше выделяться и не эпатировать публику.
Вот руки были хуже — ногти выросли кривые и как их ни опиливали и ни подрезали, правильно не росли. Кожа рук тоже была более поражена, но доктор утешал, что года через два будет лучше, просто руки сильно пострадали, когда я голыми руками горящие доски разбрасывал. А пока придется носить перчатки и обязательно смазывать кожу три раза в день питательным кремом.
Зашел как-то Агеев — на погонах мундира два просвета и три звезды: неужели полковник?. Потом вспомнил, что в императорской армии погоны полковника были с двумя просветами и вовсе без звезд, а кому были положены звездочки, то размер их был меньше чем в мое время.[50] Моё ли?
— Здравствуйте, господин подполковник! — поприветствовал я свежеиспеченного штаб-офицера. — Разрешите поздравить с заслуженным очередным званием!
— И вам желаю здравствовать! — ответил бывший ротмистр. — Вот, проститься пришел, посылают на южную границу.
— Елизавета Ивановна, конечно, выглядит неважно, но ум у нее ясный, — я насторожился, жандарм ловит меня на том, не признаю ли я Лизу душевнобольной и не начну ли ее оговаривать.
— Я тоже считаю, что она вполне дееспособна и сохранила ясный ум и память. Она вам что-нибудь рассказала из обстоятельств той злосчастной ночи?
— Нет, я и Иван Петрович не стали бередить свежие раны, мы просто поговорили о всяких незначащих вещах, о погоде, и она с дедом уехали, — я обратил внимание, что ротмистр ничего не записывает за мной, что же, это хороший знак. Или просто отвлекает внимание, чтобы задать главный вопрос.
— Скажите, Александр Павлович, а Генрих фон Циммер был доволен работой у вас? Вы с ним никогда не ссорились?
— Сергей Семенович, если я скажу, что у нас никогда не возникало споров по работе и была тишь да гладь и божья благодать, то я солгу. Конечно, у нас были научные споры, когда-то он признавал мою правоту, когда-то я — его. Но на личные отношения или финансовые претензии, наши споры никогда не распространялись, — ответил я, глядя в глаза жандарму. — Генрих получал ту же половину от всех доходов нашей лаборатории, после расчетов с наемными сотрудниками и оплаты материалов. То есть деньги у нас были поровну.
Тут ротмистр достал из портфеля лист бумаги, чернильницу с завинчивающейся крышкой и перо, сказав:
— Александр Павлович, с вашего позволения, я зафиксирую ваш ответ, — и он стал писать на листе убористым почерком, без завитушек и виньеток, ничего лишнего.
А ведь он подозревает меня, что же, нанесем упреждающий удар.
— Сергей Семенович, вы подозреваете меня в смерти Генриха? — спросил я, улучив минуту. — По каким же мотивам, позвольте вас спросить. К чему опять весь этот протокол?
— Бог с вами, Александр Павлович! — ротмистр прекратил писать. — Я всего лишь зафиксировал ваш ответ. У меня нет причин подозревать вас после разговора с Елизаветой Ивановной, но есть определенный порядок ведения следствия.
— Прочтите и подпишите свой ответ, — видимо, жандарм заподозрил, что я не удовлетворён ответом, поэтому продолжил:
— Я как раз хотел порадовать вас, Александр Павлович, — ротмистр закончил писать протокол. — Принято решение передать ваш "Желтый солнечный" для испытаний в Михайловскую артиллерийскую академию. Вы же этого хотели сами?
— Да, конечно, я рад этому! — вот это номер, подумал я. — А кто будет изготавливать взрывчатку и проводить испытания?
— Лаборатория академии изготовит, а взрывотехники проверят на полигоне, что вы там наизобретали, — ротмистр испытующе посмотрел, как я отреагирую, — там лучшие специалисты в империи по этому профилю.
— Когда начнутся работы по синтезу взрывчатки и снаряжению боеприпасов, а также смогу ли я в них участвовать? Дело в том, что я не уверен, что они все сделают правильно и должным образом произведут и подготовят заряды для испытаний, — я попытался убедить ротмистра. — Мне нужно обязательно смотреть, так сказать, осуществлять авторский надзор.
Тут дверь открылась, и на пороге появился дед. Как обычно, перекрестился и поклонился иконе. Я заметил у него перевязанную лентой стопку книг и журналов.
Ротмистр вскочил, как при появлении генерала, впрочем мой дед и был генералом от бизнеса, но скорее всего, это была всего лишь дань вежливости и уважения пожилому человеку, поскольку Сергей Семенович, пододвинул деду стул и стоял, пока он не сел, а потом взял из угла второй стул для себя.
— Иван Петрович, я выясняю некоторые подробности дела, — ответил ротмистр на вопросительный взгляд деда. — Мы сейчас закончим.
— Дед, Сергей Семенович принес отличную весть — в Михайловской академии проведут синтез и испытания нашего "Желтого солнечного" и его пригодность для военного дела, — добавил я, — но я бы хотел сказать, что, поскольку Генриха нет, надо попросить привлечь Дмитрия Ивановича Менделеева, который является профессором химии Санкт-Петербургского университета и членом-корреспондентом Академии наук. Дмитрий Иванович — выдающийся химик, светило нашей науки и сейчас занимается как раз взрывчатыми веществами.
— Интересно, Александр Павлович, — опять этот ротмистр влез со своими вопросами в самое неподходящее время, — вы же говорили, что не производили взрывчатку, откуда у вас данные как должны проходить полигонные испытания?
— Сергей Семенович, мы произвели только небольшое количество "Желтого солнечного" или тринитротолуола, но то, какие свойства показало при исследовании это количество вещества, позволяет мне говорить об особенностях этой взрывчатки по сравнению с другими взрывчатыми веществами.
— Хорошо, я попробую выяснить вопрос о вашем участии в полигонных испытаниях и о привлечении к экспертной оценке вашего изобретения господина Менделеева, — ротмистр дал тем самым понять, что обсуждение на этом закончено. — Я дам вам ответ в ближайшее время. Простите, а почему вы раньше не упомянули о господине Менделееве?
— Видите ли, пока я вынужденно здесь нахожусь, я использую это время для самообразования — читаю книги и журналы по различным отраслям науки. Вот и сейчас Иван Петрович принес мне необходимую литературу.
— Позвольте, — жандарм протянул руку к книгам. — Да здесь математическая литература!?
— Сегодня математическая, через неделю будет физическая, — ответил я. — В мире еще много неизведанного, не правда ли, Сергей Семенович?
— Не могу с вами не согласится, уважаемый Александр Павлович, а теперь прошу меня простить, служба, — ротмистр встал и попрощался. — Честь имею, господа.
— Дед, ну ты посмотри, что за фрукт, — обратился я к деду, когда за ротмистром закрылась дверь, — он продолжает меня допрашивать и подозревает в смерти Генриха, якобы, у нас возник спор из-за вознаграждения и я мог его в потасовке убить, а потом замести следы.
— Да брось ты, Сашка, — решил успокоить меня дед, — он свое дело делает, служивое. Видишь, сам добился испытаний, ты ведь хотел этого?
— Конечно, только боюсь, что в академии могут завалить дело и результата не будет, — я попытался объяснить деду свои опасения. — Вещество ведь еще получить надо и правильно в снаряд или гранату поместить. Для первого мне Менделеев нужен, а для второго — я сам на месте должен быть и смотреть, что они делают.
Дальше дед стал говорить, что вставать еще рано, доктор не велит, да и как он меня, еще такого слабого, в Петербург отпустит. Еще в Москве если было бы, то как-нибудь справились, а тут за 600 верст ехать по железке. Давай посмотрим, когда они, академики эти, "Желтый" сделают, там и посмотрим, что получилось.
— Дед, удалось подать заявку на привилегию по лекарству? — перевел я разговор на другую тему. — От тебя поверенный был, так я ему все рассказал и рисунок сделал.
— Да, он сказал, что ему все ясно, на днях подаст. А ты знаешь, Сашка, что пурпурный шелк в первый же день "дешевки" смели, просчитались мы с тобой, тут дед заговорил как купец, упустивший верные деньги, — оказалось, что в Торговые ряды почти не привезли шелка, его еще до Фоминой недели распродали, разве что и осталось немного на складах.
— Вот видишь, надо тебе, дед, при красильнях собственное производство краски открывать, нанять химиков, может даже заграничных, пусть делают.
— Генрих нанял химика, а тот шпионом оказался, — посетовал дед, — а от них, шпионов этих, одни только беды. Ты вон на себя посмотри, — еле-еле оклемался, а уже норовишь в Петербург ехать, взрывать там чего-то. Может, спокойнее будет к моему делу тебя приставить, парень ты умный и способный, — кивнул дед на книжки, — я вот посмотрел в них, да ничего не понял, цифры-то каждый купец знать хорошо должен, а там, кроме цифр, закорючки непонятные, а ты, выходит, разбираешься…
— Дед, чтобы на шпиона не нарваться, надо самому людей отбирать, — подал я здравую идею, — а не нанимать тех, кто сам набивается. А этот Альфред поганый сам к Генриху пришел, да еще и соотечественником оказался, земляком, ну как такого не взять? Да и, откровенно говоря, химик он был хороший, лекарство-то он синтезировал, а не Генрих, да и индиго, хотя индиго он просто скопировал с немецкого, заявку могли отклонить.
— А ты знаешь, внучек, что поверенному моему жалобу от британцев передали, мол, мы у них украли секрет получения пурпурной краски, — озадачил меня дед, — и грозятся судом!
— Вот те раз, — меня как обухом по голове ударило, — только этого еще не хватало. А как же все поверенные и чиновники пропустили заявку? Или смазка была очень знатная, то есть, как бы сказали в мое время, коррупционная составляющая. Еще раз убеждаюсь, что за все в этом мире надо платить, а если перешел дорогу сильному хищнику, то платить дважды. А вдруг взрыв в лаборатории — дело рук агентов Нобеля, которые хотят не допустить конкурентов к взрывному делу и не дать, тем самым, нам отгрызть существенную долю рынка динамита. Для этого и пары пудов динамита не жалко, а дурного германского шпиона сами и подставили, может это его обугленный хребет нашел жандарм Агеев. Никто же капитана разведывательной службы германского генштаба Альфреда Вайсмана после этого не видел! Правда не видели и Генриха, а что если его похитили и держат где-то?
— Нет, Сашка, скорее Нобель тут ни при чем, — рассуждал дед в ответ на мои догадки, — хотя, конечно не знаю, рассматривал ли ротмистр такой фортель, он же мне не докладывает! Да и не могли где-то Генриха полгода держать. И как же ты все это представляешь? Вышел немчик на Полянку, а его тюк по голове и в проулок к вашему забору потащили, другие подручные связанного Генриха вытаскивают через дыру в заборе, вместо него кладут тело шпиона и взрывают? Нет, так среди купцов и промышленников не бывает, у нас все проще.
Поговорив еще с дедом про мое лечение, мы расстались, и я остался наедине со своими думами. Агаша теперь дежурила в коридоре, на сестринском посту и помогала с тяжелыми больными, а мне провели кнопку вызова, хотя я ей не пользовался, если, что надо, сам вставал. Через неделю доктор разрешил мне прогулки и мне принесли новый больничный халат и шапочку, чтобы предохранять еще чувствительную кожу от весеннего солнца. Волосы помаленьку отрастали, и я начал отращивать бородку с усами. У Сашки-то раньше они не очень росли, но после того как я начал интенсивно заниматься физкультурой, за счет выброса стероидов пробудился и мужской тип оволосения и мальчик стал превращаться в мужа. Если бы не пожар, я мог бы уже ходить с приличной бородкой, была у меня такая идея отпустить ее для солидности. Сейчас же волосы были реденькие и самое неприятное — какие-то пегие, с сединой.
Лиза пока больше не приезжала, дед привозил мне только приветы от нее, привез еще математические и химические журналы — я хотел познакомиться с трудами наиболее продвинутых ученых. Надо ехать в Питер! Но Леонтий Матвеевич даже слышать об этом не хочет, не ранее чем через 2–3 месяца, когда я окрепну, а то он не гарантирует осложнения — кожа еще очень ранима и могут начаться инфекционные осложнения, а тогда — грубые и обезображивающие келоидные рубцы.[44] Доктор и так был против прогулок: "Всюду инфекция, вам этого не понять, молодой человек. Вот разовьется келоид — никакой хирург не поможет и будете мучиться всю жизнь. Никаких дальних поездок по железной дороге, и думать об этом забудьте!"
И тут опять как черт из табакерки внезапно появляется известный жандарм.
— Желаю здравствовать, Александр Павлович, вижу что состояние ваше все лучше и лучше, — на этот раз Агеев был подчеркнуто бодр, энергичен и любезен, — а я привез вам свежие новости!
— И вам всех благ, любезный Сергей Семенович, — подчеркнуто вежливо ответил я, — позвольте узнать какие, хорошие или плохие?
— Хорошие, всенепременно хорошие, — продолжил, улыбаясь, ротмистр, — следствие наше вполне закончено, преступник изобличен и даже сознался!
— И кто же он, — удивился я благоприятному исходу, уже приготовившись к худшему, вроде жандармского поста у двери и суда с последующим долечиванием в тюремной больнице до придания будущему каторжнику товарного вида.
— Именно тот, кого я предполагал ранее, далее я просто отрабатывал и отвергал остальные версии, чтобы не было вопросов в тщательности расследования, а все сразу же сходилось на капитане Вайсмане. Просто для изобличения его было недостаточно улик, да и тело потерпевшего было не опознано в силу естественных обстоятельств — практически полного уничтожения тела, эксперт мог только сказать, что с большой вероятностью это мужчина (сохранились и фрагменты костей таза). Потом мы нашли свидетеля, что Вайсман, выйдя из аптеки Циммера, не пошел прямо по улице, а свернул в проулок. Потом, чего свидетель, конечно не мог видеть, Вайсман увидел, что в лаборатории горит лампа, пролез через заготовленный лаз, взвел часовой механизм заранее заложенной бомбы и был таков.
— А какой мотив убивать Генриха? — я решил прояснить дело до конца, раз уж я сам чуть-чуть не стал обвиняемым.
— Я предположил два возможных мотива: первый — остановить ваши работы по созданию новой взрывчатки, второй — убрать Генриха после того как он отказался работать на германскую разведку.
— И какой же правильный? — поинтересовался я.
— Практически, оба. Вайсману было дано задание внедриться в лабораторию, так как прошла информация о вашем интересе к анилиновым красителям, до настоящего времени бывших почти исключительно под контролем Германии. Вайсман по образованию химик, но давно работает в разведывательной службе, считается там перспективным сотрудником, так как имеет способность к языкам и перевоплощению, проходил для этого специальную подготовку. Вы не поверите, даже у театральных актеров обучался мимике, переодеванию и гримированию, то есть способности полностью менять свой облик.
— Да, я знаю, что он быстро втерся в доверие Генриху, как же коллега, земляк, трудолюбивый и скромный, — подтвердил я.
— Вот то-то и оно, — продолжил ротмистр, — но вы в какой-то мере сами виноваты в том, что привлекли к себе внимание германской разведывательной службы.
— Как? — удивился я, — мы же мирными делами занимались.
— До определенного момента, пока не открыли, что ваш краситель — взрывчатка нового типа, — пояснил Агеев, — вот тут Вайсман доложил своему руководству о том, что известное уже 30 лет вещество можно применить с другой целью. А потом вы прямо написали в заявке на привилегию, что ваше вещество можно использовать в горно-взрывном и строительном деле. Испытания германских артиллеристов подтвердили это и теперь немцы готовятся выпускать тринитротолуол промышленно для снаряжения снарядов высокой взрывной мощности. Хотя были некоторые трудности с детонацией боеприпаса, уж очень устойчивым он оказался к подрыву, поэтому сначала немцы хотели отказаться от дальнейших работ по этой взрывчатке. Вот я хочу узнать, а как вы справились с этими трудностями по подрыву?
— Случайно, — я постарался представить жандарму свое "послезнание" нарядив его в вымышленные одежды, я знал, что рано или поздно меня об этом спросят не жандарм, так взрывотехники в академии и подготовил правдоподобную легенду, — как вы знаете сначала мы подожгли часть вещества и убедились что оно горит. Но Генрих предположил, что, благодаря насыщению азотом, вещество должно взрываться и мы использовали обычный капсюль для подрыва. После этого мы подали привилегию на использование вещества в качестве красителя и в горном деле для проходческих работ.
— Что-то вроде этого рассказал и Вайсман, когда поделился с нами результатами германских артиллеристов.
— Так добровольно и поделился? — выразил я сомнение, — как вам удалось такое…
— Исключительно добрым словом, — продолжил жандарм, — когда наши люди в Берлине напомнили капитану об ответственности за убийство подданного нашей империи, нелегальном проникновении под чужим именем на российскую территорию и кражи государственных секретов, он многим с нами поделился и, надеюсь, еще поделится. Я не хочу чтобы вы подумали, что это было слишком легко, но и подробно говорить об этом трудном деле не имею права.
— Так он пытался завербовать Генриха, — не унимался я, — но на чем он мог заставить его совершить предательство?
— Немцы рассчитывали, что Генрих фон Циммер соблазнится деньгами и баронским титулом. Дело в том, что Вайсман рассказал Генриху что старший брат его умер, а средний пропал без вести более года назад, поэтому он теперь, как старший по мужской линии — прусский барон фон Циммер, — объяснил Агеев, — а подорожная до Кенигсберга у него уже была получена. Но Генрих решил остаться российским подданным, за что Вайсман, опасаясь разоблачения, его и убил.
— Однако, хватит про шпионов, давайте перейдем к испытаниям в академии. Дело ваше переходит в разряд секретных и поэтому никого, кроме поименованных в списке посвящать в детали нельзя, особенно родственников, — жандарм достал очередной листок из своего портфеля, — для их же безопасности. Прочтите и распишитесь.
— Я не вижу здесь имени профессора Менделеева, значит, вам не удалось с ним договорится, — разочарованно произнес я. — Дмитрий Иванович не согласился?
— Не совсем так, сейчас Дмитрий Иванович уволился из университета и собирается в поездку во Францию и Британию как раз по вопросам производства порохов и других взрывчатых веществ, поскольку адмирал Чихачев предложил ему место консультанта Научно-технической лаборатории Морского министерства. Он ознакомился с вашим изобретением и признал его перспективным, — подтвердил ротмистр. — Дмитрий Иванович ответил на наше обращение, что проблем синтезом данного вещества быть не должно, скорее там возникнут взрывотехнические вопросы, но это оговорим после.
— По нашему ходатайству, учитывая государственную важность вопроса, профессор проконсультировал химиков Михайловской академии, — продолжил Агеев, — и подготовка необходимого количества вещества уже начата. По возвращении из командировки в августе профессор может встретится с вами, тем более, ваш лечащий врач сказал, что до этого времени вы в достаточной мере не окрепнете.
Глава 17
Опять потянулись больничные дни. Конечно, время терпит, ведь синтез тротила в лаборатории академии займет 2–3 месяца и за это время Менделеев съездит в командировку.[45] Я читал книги и журналы, которые приносил дед или привозили его люди вместе с обеденными судками. Еды было столько, что ее оставалось на половину отделения. Сейчас здесь лечилось около двадцати человек с тяжелыми ожогами, которых пользовал Леонтий Матвеевич. Мое состояние улучшалось: на голове вырос короткий "ежик" темных волос с заметной проседью, такими же были короткая бородка и усы. Наконец, мне разрешили посмотреть на себя в нормальное зеркало, а не в отражение на никелированном плоском боку медицинского прибора. Из зеркала на меня глянуло лицо человека неопределенного возраста, которому можно было дать от тридцати до сорока пяти лет.
В целом, я остался собой доволен, ожидал увидеть худшее, поскольку видел себя до этого лишь в отражении на темном вечернем стекле окна в палате (зеркал в отделении не было). Оказалось, что краснота почти прошла и, если не приглядываться, мое лицо походила на задубленную солеными ветрами физиономию морского волка средних лет. Может, убрать усы и оставить только "шкиперскую" бородку, тогда сходство будет еще больше. С другой стороны, сейчас здесь я не встречал такого типа мужской растительности. Были усы (приказчики в лавках, половые в трактирах), бородка с усами (интеллигенты-разночинцы, включая врачей и учителей), борода с усами побольше "а-ля государь император" (верноподданнические особы, чиновники и господа офицеры, ближе к штаб-офицерам, молодым обер-офицерам[46] полагались лишь усы, хотя бывали и исключения — множество штабс-капитанов носили бороды), и, наконец, памятные по прошлому царствованию, бакенбарды (это были либо пожилые люди, служившие при Александре Втором и вышедшие в отставку при новом императоре, либо старые лакеи[47] и дворецкие) и, естественно, купцы и крестьяне, заросшие бородами (исключая "бритых купцов".[48] Были и полностью бритые — чаще лица лютеранского вероисповедания, либо молодые лакеи). А вот шкиперских бородок "а-ля папа Хэм"[49] в России не было, хотя, наверно, мне бы пошло, может стать зачинателем новой моды? Нет, моя задача — сейчас как можно меньше выделяться и не эпатировать публику.
Вот руки были хуже — ногти выросли кривые и как их ни опиливали и ни подрезали, правильно не росли. Кожа рук тоже была более поражена, но доктор утешал, что года через два будет лучше, просто руки сильно пострадали, когда я голыми руками горящие доски разбрасывал. А пока придется носить перчатки и обязательно смазывать кожу три раза в день питательным кремом.
Зашел как-то Агеев — на погонах мундира два просвета и три звезды: неужели полковник?. Потом вспомнил, что в императорской армии погоны полковника были с двумя просветами и вовсе без звезд, а кому были положены звездочки, то размер их был меньше чем в мое время.[50] Моё ли?
— Здравствуйте, господин подполковник! — поприветствовал я свежеиспеченного штаб-офицера. — Разрешите поздравить с заслуженным очередным званием!
— И вам желаю здравствовать! — ответил бывший ротмистр. — Вот, проститься пришел, посылают на южную границу.