Город псов

— Ох, чего там только не намешано, — Короленко выпустил струю дыма изо рта и смотрел теперь, как серое облачко растворяется в прозрачном воздухе, — я вам даже точно и не скажу.

Илья не стал настаивать на более точном ответе. Сам он пришел к выводу, что кое-что из намешанного явно выходит за рамки дозволенного уголовным кодексом, однако, не будучи в данной сфере экспертом, решил свои выводы оставить при себе. К тому же Лунин нашел еще одну вескую причину не отказываться от следующей затяжки: возможно, в такой неформальной обстановке разговор будет более откровенным.

— Иван Андреевич, вот вы книги пишете. Честно скажу, не так много прочитал, но взять хотя бы эту историю с кольцами. Да, интересно, захватывает. Страницу читаешь, что будет на следующей, угадать невозможно. Это здорово. Но ведь труп на трупе! Зачем столько крови? Ведь жутко становится.

— Так в этом и смысл, — кивнул Короленко, — жутко и должно быть. Точнее, от книги должна быть обязательно какая-то эмоция. Пусть страх, пусть даже отвращение, но если ее нет, то нет и книги. Я же не хочу, чтобы вы, прочитав книгу, зевнули и положили ее на полку. Нет! Вы должны сесть и сидеть в оцепенении, пока у вас в голове не перестанут звучать те невидимые, скрытые от вас струны вашей натуры, которые я сумел ущипнуть своей книгой. Вы могли и не представлять, что они у вас есть, а я за них дернул, и они зазвучали. В этом и есть дар писателя. А как вы думали? Из слов предложения собирать? Это вам не конструктор.

— А если они не перестанут?

— Не перестанут кто? — не понял Короленко.

— Струны. Если эти, задетые вами, струны не перестанут звучать в чьей-то голове? Что тогда будет?

— С головой? — усмехнулся Иван Андреевич. — Ну уж, надеюсь, не лопнет. Во всяком случае, подобного в истории еще не было.

— Вы же поняли, о чем я сейчас говорю. — Илья неожиданно почувствовал, что в горле у него пересохло. Воды на столе не было, и он доел все еще лежащую на столе последнюю мандариновую дольку.

Иван Андреевич резким движением отбросил плед в сторону и выбрался из кресла. Пройдя к небольшому, утопленному в нише холодильнику, он достал из него абсент и, к облегчению Лунина, бутылку с апельсиновым соком.

— О чем вы говорите, я понял, — Короленко неторопливо разлил по рюмкам абсент, — я не очень понимаю, почему вы об этом говорите.

Он поставил на стол пустые стаканы и, налив в них сока, придвинул один Илье.

— Вы хотите сказать, что эта звенящая в чьей-то голове, неумолкающая струна и заставила кого-то совершить все те преступления, которые были описаны в моей книге?

— Нет, я не утверждаю, — смутился Лунин, — но вы сами про эту струну так образно выразились…

— Поймите, — перебил Илью Короленко, — человечество за всю историю своего существования наворотило столько, что любая, жесточайшая на первый взгляд книга или, например, фильм — это всего лишь маленькая спичка, освещающая бездну человеческих пороков и жестокости. Заканчивается книга, спичка догорает и гаснет. А бездна остается. Понимаете? Обвиняя книги, вы пытаетесь обвинить падающую в выгребную яму спичку в существовании самой ямы.

— Я не то чтобы обвиняю. — Илья поднял со стола рюмку. — Вот взять нас с женой, мы ходим в кино только на комедии. Почему? Да потому, что всего остального, проблем, ужасов лично мне в обычной жизни хватает.

— А ей? Ей этого хватает? — Короленко вновь уселся в кресло, но пледом накрываться не стал.

— Ну, наверно, я так думаю, — Илья задумчиво, не чувствуя горечи втянул в рот зеленоватую жидкость, — у нас так давно заведено было, года три уже.

— Ну вы как-нибудь у нее спросите, — посоветовал Иван Андреевич, — все ведь меняется — и женщины, и их пристрастия. Уж поверьте мне. — Он залпом выпил абсент и спохватился: — Ох, мандаринку забыл.

— Да ладно, — махнул рукой Лунин, — запейте соком. Но неужели таких людей много, которым всего этого страха в обычной жизни не хватает?

— Ну, если судить по тиражам моих книг, — усмехнулся Короленко, — то да, много, причем очень. Если взять последние десять лет, то из них, если не ошибаюсь, я семь раз был на первом месте по тиражам выпущенных книг за год. А это, знаете ли, показатель. Это вам не лайки в Инстаграме, тут не накрутишь.

— Вы и про это знаете? — удивился Лунин.

— Так а как же? Надо идти в ногу со временем, — молодежь ведь вся в телефонах сидит целыми днями, а выкидывать ее из круга читателей никак нельзя. Ну, если хочешь, конечно, на плаву оставаться. Так что приходится быть в курсе. Хотя, если честно, у меня всем этим мой агент занимается. Милая женщина, сидит в столице и отслеживает все современные тенденции.

— А вы почему же тогда здесь?

— А почему нет? Природа, красиво. Зимой, правда, холодно, но мы в первых числах января всегда на два-три месяца на юга улетаем. Грех жаловаться. Столица, в ней что хорошего? Жизнь бурлит, машины гудят, люди бегут. Всем друг на друга наплевать. Ты там всегда никто, кто бы ты ни был. Вот был там когда-то мэр, Лужков, уж сейчас почти все забыли старика. Казалось, всесильный был человек. Властелин колец! Так и ему доказали, что он никто, чего уж о нас, простых людях, говорить. А здесь… Здесь я из дому вышел, со мной все здороваются. Понимаете? Здороваются! Это дорогого стоит, это никакими деньгами не купишь. Понимаете, меня здесь каждая собака знает. Так что нет, в столицу я только иногда наведываюсь, и то, если зовут сильно. Бывает порой, то фестиваль литературный какой, а вот в том году даже в Кремль звали.

— Точно, я же в Интернете фотографию видел, — вспомнил Лунин, — вас же сам награждал. Слушайте, а какой он?

— Да какой, — пожал плечами Иван Андреевич, — обыкновенный. Нимб не светится, рога не торчат. Человек, одним словом.

Неудовлетворенный ответом, Лунин задумчиво затянулся.

— Но вот скажите, Иван Андреевич, — ладно, ваши читатели, они все же книги ваши не каждый день читают, у них еще и обычная жизнь есть. Может, им и впрямь нервишки изредка пощекотать надо. Но вы, как вы сами в этом котле каждый день варитесь?

— Я вообще-то варю, — поправил Илью Иван Андреевич, — да и с котлом вариант мне не очень нравится, прямо аж серой запахло. Что вас, собственно, удивляет?

— Ну как же! Каждый день вокруг вас, точнее, в голове вашей вся эта нечисть, кровь, зверства. Неужели на вас самого это никак не действует?

— «Если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя», — выразительно продекламировал Иван Андреевич. — Вы это хотите сказать?

— Я не очень силен в метафорах, — признался Лунин. — Это, кстати, из вашей книги?

— Нет, это написали чуть раньше, — усмехнулся Короленко. — Я был уверен, что юристы изучают наследие Ницше.

— У нас философия факультативно была, и я, если честно, этот факультатив не посещал. — Лунину вдруг стало стыдно.

— Ох, кто из нас в молодые годы чего только не прогуливал, — дружелюбно рассмеялся Короленко. — Я в таком случае вам еще одну цитатку подкину. Из того же произведения. «Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем». Как вам?

— А это я знаю, — обрадовался Лунин, — у нас эта фраза на стене висит в отделе собственной безопасности.


— Логично, — согласился Иван Андреевич, — хотя, на мой взгляд, это можно и в остальных кабинетах повесить. Как вы думаете?

— Ну да, пожалуй, — согласился Лунин, — хотя я вот вам честно скажу, во всем этом больше шума, чем правды.

— Это вы сейчас о чем? — не понял Короленко.

— Да о том, что все в органах купленные и только деньги со всех стригут. И с подследственных, и с потерпевших. Вот поверьте мне, не так все это. Не все мы чудовища.

Лунин вдруг понял, что, брызгая слюной, кричит на ничего не понимающего писателя. Он смущенно замолчал и уставился в возвышающийся над столом медный, потемневший от времени кальян.

— Ну вот видите, — голос Ивана Андреевича звучал успокаивающе, — работа не обязательно меняет самого человека. Во всяком случае, не настолько, чтобы начинать из-за этого беспокоиться.

— А если все же меняет?

— Трудно сказать, — пожал плечами Короленко, — наверное, тогда человеку стоит поискать другую работу.

— Ох, Иван Андреевич, — вздохнул Лунин, — на все у вас есть ответ. Но неужели вам самому ни разу не хотелось написать что-нибудь… — Илья задумался, подбирая нужные слова, — что-то на злобу дня, что-то современное.

— «Что-то современное», — насмешливо повторил писатель. — Что вы под этим подразумеваете? О чем надо писать? О чиновнике-коррупционере, умершем от передозировки кокаина на празднике после получения очередного отката? О разочарованном в жизни молодом человеке, которого не понимают все, включая родителей, и который, в свою очередь, пытается понять, почему они его не понимают? Или о разочарованном в жизни немолодом человеке, которого не понимают все, включая собственных детей, но который слишком много видел в жизни для того, чтобы пытаться понять, почему они его не понимают?

— А что, — Лунин подумал вдруг, что третья рюмка абсента была бы вполне уместна, — нормальные темы. И как только вы так все быстро это придумали. Особенно вот про это, где понимает, что не понимают, но не понимает почему.

— Перестаньте, — небрежно махнул рукой Короленко. — На самом деле, писать современную прозу очень легко. Все скучно и предсказуемо, этим любой дурак заниматься может. Здесь что важно — разобраться с главным героем и определить свою целевую аудиторию. То есть она, эта аудитория, должна воспринимать этого вашего героя как своего.

— Как себя? — уточнил Лунин.

— Не обязательно, но приближенно. То есть если вы пишете для молодежи, но с претензией на то, что ваш читатель человек думающий, а значит, думающий, в том числе, и о завтрашнем дне, вашему герою может быть и под тридцать, и тогда студенты, во всяком случае студенты-старшекурсники, недавние выпускники вузов, молодые специалисты, а также те, кто не так давно перерос эту возрастную категорию, — ваши потенциальные покупатели.

— Да, широкий круг читателей получается, — согласился Лунин.

— Насчет читателей не знаю, а вот покупателей — точно. Любой так называемый современный бестселлер — это всего лишь бизнес-проект, в котором смысла не больше, чем в «Засольских ведомостях». Итак, с возрастом разобрались, идем дальше. Чем он занимается? Точнее, кто он?

— Кто? — непонимающе переспросил Илья.

— Изначально он лузер.

— Неудачник, — кивнул Лунин.

Короленко поморщился.

— По смыслу похоже, но не то. Как таковых неудач у него в жизни не было. Родился, учился в школе, кстати, неплохо, поступил в институт, кстати, на бюджет, после института трудоустроился. Он не неудачник. Он лузер.

— Почему? — совсем запутался Лунин.

— Потому, — усмехнулся Иван Андреевич, — семья у него хоть и интеллигентная, но деньгами и чинами не избалованная, школа была самая обыкновенная, вуз, хоть и назывался университетом, но все же знают, что настоящий университет в Москве один, а этот был как раз не настоящий, работать устроился он хоть и в крупную корпорацию, но должность слабенькая, а перспективы еще слабее. Одним словом, лузер.

— Так у нас таких лузеров миллионы, — запротестовал Лунин, — это у него еще все весьма неплохо.

— Верно, — обрадовался Иван Андреевич, — хорошо, что вы меня так сразу понимаете.

— Стараюсь, — кивнул Илья, вообще ничего не понимая.

— Таких у нас миллионы, — и он для этих миллионов как раз и будет по системе «свой-чужой» распознаваться как «свой». Кстати, зовут нашего героя Макс, ну или Эдик, Эдди.

— Почему так? — Илья наконец преодолел скромность и наполнил рюмки абсентом.

— А потому, — совершенно серьезно объяснил Короленко, тут же опустошив свою рюмку, — что каждый писатель, а заодно и издатель современного бестселлера, ну или того, из чего он надеется этот бестселлер вылепить, надеется на его перевод в Европе. Там гуляют хорошие деньги. А для этого у героя должно быть имя хорошо понятно европейцам. Легко произносимое. Итак, работает наш, пусть все же Максим, менеджером в некоей крупной корпорации. Не в столице, но в очень большом и красивом городе, над которым зловеще нависает небоскреб этой самой корпорации. Парень толковый, работает хорошо, но, естественно, начальник отдела присваивает все результаты работы и премиальный фонд себе, а нашему парню остается только сверхурочная работа по выходным. Раньше, лет десять назад, мы могли бы что-нибудь вставить эдакое про скрытую гомосексуальность начальника нашего героя, или даже про плохо скрытую. Но сейчас нельзя. Здесь не поймут, так как посчитают пропагандой, а там не поймут, так как у них отрицательный персонаж геем быть не может. Не толерантно! Так что сейчас он просто будет чей-то бездарный отпрыск. Некоего условного большого человека.

— Сильно большого? — насторожился Лунин.

— Ну, так, — пожал плечами Короленко, — не выше замминистра. То есть мы добавляем нашей книге некоторую остроту, можно даже сказать — оппозиционность, но при этом не замахиваемся на коренные устои и духовные скрепы.

— Ну тогда нормально.

— Поскольку впрямую тему гомосексуальности затрагивать мы не можем, то делаем это иносказательно, показывая, как наш начальник отдела в наглую пользуется результатами труда главного героя, имея за это всевозможные блага, а по сути — самого героя, хотя, конечно, самого героя иметь никак нельзя, ибо тогда это уже не герой вовсе, но иносказательно можно. Так что наш изувер-начальник изо дня в день заставляет бедного парня делать XYZ-анализ постоянно обновляющихся статистических данных. Вы же знаете, что такое XYZ-анализ?

— Смутно помню, — признался Лунин, — но что-то такое проходили. Вот только, какая связь между гомосексуальностью и этим вашим анализом?

— Ну как же, — удивился Короленко и быстро нацарапал карандашом три буквы на листе бумаги. — На что похоже?

— XYZ, — Лунин задумчиво поднес бумажку ближе к лицу и вдруг отпрянул, — ой, правда, похоже.

— Вот именно, — удовлетворенно вздохнул Иван Андреевич, — а если сделать морфемный разбор?

— Это как? — напрягся Лунин.