Горький водопад
Часть 16 из 53 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Отпусти! – кричу я и принимаюсь визжать. Слышу, как эхо моего визга разносится над водой. Может быть, кто-нибудь – хоть кто-нибудь – меня услышит…
Но здесь весь вечер раздавались крики, ведь была вечеринка.
Паника жжет меня изнутри. Я отбиваюсь от Бона руками и ногами, и когда он наклоняется, чтобы поудобнее перехватить меня, из кармана у него выпадает мой телефон. Я хватаю его и зажимаю кнопку, выводя на экран меню экстренных звонков, и нажимаю вызов 911. Я не слышу, ответили ли мне, – просто кричу:
– Помогите мне, я на Смертельном Камне, на меня…
Бон выбивает телефон у меня из рук, тот скользит по камню и падает за край обрыва, и у меня возникает чувство, будто я потеряла свою единственную надежду. Я чувствую себя голой. Я не могу позвонить маме. Я даже не знаю, услышал ли меня оператор 911.
Теперь мне невероятно страшно. Это ощущается как окончательный приговор. И я не могу перестать плакать, слезы холодят мне глаза и струятся по щекам, а в голове у меня проносится все то, чего я никогда больше не смогу сделать: обнять маму, Коннора, Сэма, целовать красивых девушек, смотреть кино, играть в игры, смеяться, бегать и точно знать, что мама придет, чтобы спасти меня… Неожиданно все размазывается в смутное пятно, а потом мой разум вдруг делается спокойным и хрустально-ясным.
«Я должна остаться в живых. Самостоятельно. Никто не придет на помощь».
Я перестаю сопротивляться. Я обмякаю, мое тело тяжелеет, но Бон по-прежнему без особых усилий тащит меня. Я ни за что не могу уцепиться… но потом вспоминаю все то, чему учила меня мама. Эти приемы прежде всегда казались чем-то вроде игры. Но не сейчас. Сейчас это все, что у меня есть.
Я слышу, как мама говорит: «Если у тебя нет больше ничего, ты должна использовать собственное тело».
Я быстро перекатываюсь, отчего запястье Бона выворачивается, а его плечо резко дергается. Упираясь подошвами кроссовок в камень, делаю рывок вверх, высвобождая свою футболку из его хватки. Кажется, ткань рвется, но мне плевать. Инерция работает на меня; во время рывка я сгибаюсь и подныриваю вбок, уходя от парня с «ирокезом», который пытается схватить меня.
– Держи ее! – кричит Бон. Я уклоняюсь. Потом, распрямляясь, одновременно разворачиваюсь на месте и снова бегу к краю обрыва.
Я никогда не делала этого прежде, никогда не прыгала с чертова утеса, и внизу черным-черно, невозможно понять, где вода, а где опасные камни. Я прыгаю вслепую, но инстинктивно понимаю, что это мой единственный шанс выкрутиться и остаться в живых. Падение в темноте внушает мне безумный ужас.
Оно длится долгих две секунды. Если я упаду на камень, то раздроблю себе обе ноги и пойму это уже тогда, когда окажусь под водой, не в состоянии плыть. «Нет-нет-нет, только не это!..» Я не хочу просто взять и утонуть. Я не могу себе этого позволить. Каждая клетка моего тела вопит при одной этой мысли, от воспоминания обо всех тех кошмарах, в которых мне снился подводный «сад» моего отца – сад мертвых девушек. «Только не это!»
Каким-то образом мне удается избежать смертоносных валунов. Я сжимаюсь в комок и с громким всплеском ударяюсь о воду. Она обжигает меня так, словно я нырнула в огонь, и я погружаюсь, погружаюсь, но потом разворачиваюсь и инстинктивно начинаю выгребать к черной поверхности воды. По крайней мере, я думаю, что к поверхности. Здесь ужасно темно, я двигаюсь в воде вслепую. Если я потеряла направление, то вполне могу плыть вниз. Мои легкие уже горят, но это от паники, и мне нужно прекратить ее, пока она не заставила меня метаться, теряя последние капли воздуха. «Успокойся. Плыви. Вынырни на поверхность».
Кажется, проходит целая вечность, прежде чем я ощущаю дрожащими пальцами ночной воздух, потом высовываю из-под воды голову и делаю судорожный вдох. Пытаюсь сориентироваться. Где я? Близко к берегу со стороны Смертельного Камня, но я не хочу возвращаться туда. Берег уже практически опустел, все убежали или в холмы, или к своим машинам – куда угодно, лишь бы подальше отсюда. «Копы. Где копы?» Я вижу мерцающие огни где-то вверху, на линии горизонта.
Я нигде не вижу Ви. Она бросила меня здесь. «Она меня бросила».
Я отлично бегаю, но не очень хорошо плаваю. Я быстро устаю, и мне приходится лечь на воду, чтобы отдохнуть. Я знаю, что это небезопасно. Озеро Стиллхауз глубокое и темное; случалось, что в нем тонули люди. Никто не знает, что я здесь, кроме Бона и его дружка-наркоторговца. И я осталась без телефона.
Мне нужно спастись. Но я жутко устала.
Я не могу разобрать, преследуют ли они меня, но это неважно. Озеро ужасно холодное, и я чувствую, как меня охватывает вялость.
Мне нужно выбраться из воды. Немедленно.
Поэтому я плыву к берегу.
Первая полицейская машина вылетает на пляж и останавливается, сверкая проблесковыми маячками; сразу за ней подъезжает машина «Скорой помощи».
Я даже не могу почувствовать облегчение. Я слишком замерзла.
Два копа, вылезших из полицейского автомобиля, не видят, как я плыву к ним. Они стоят спинами ко мне, и прежде чем я успеваю набрать воздуха, чтобы крикнуть, они уже направляются вверх по тропе. Я гадаю, не решат ли они, что это я ударила Кэнди. Эта мысль только что пришла мне в голову. Она мне не нравится, и я снова останавливаюсь в воде. Может быть, мне не следует вылезать на берег.
Я даже не понимаю, что замираю и начинаю тонуть, – до тех пор, пока вода не доходит мне до носа, и тогда я впадаю в панику. Я начинаю дергаться и хватать ртом воздух. Наверное, этот плеск привлекает внимание санитара со «скорой», потому что он кричит мне, чтобы я выбиралась из воды.
Я плыву, пока не нащупываю ногами дно. Потом бреду к берегу с таким ощущением, будто мое тело теперь весит на сотню фунтов больше. Эта часть пляжа не отсыпана песком, дно здесь каменное и скользкое, я оступаюсь и ползу, пока наконец не оказываюсь на суше. Переворачиваюсь на спину и просто… дышу. Выкашливаю воду, которую вдохнула, сама не осознавая этого. Я трясусь так сильно, что это причиняет боль, и санитар подбегает ко мне с одеялом в руках и закутывает меня. Он кричит, задает мне какие-то вопросы, но я не отвечаю. Я не знаю, что сказать. Я просто хочу домой.
Он спрашивает мое имя, и я ухитряюсь выдавить два слова, лязгая зубами от холода. Полагаю, оно ему знакомо, потому что сразу после этого он набирает номер на своем телефоне и протягивает телефон мне.
– Ланни? – Это голос мамы. В мои застывшие вены словно вливают теплую воду, и я едва не задыхаюсь от облегчения. – Что происходит?
Я разражаюсь слезами. Что-то бормочу, даже не зная, что именно, и сможет ли мама это понять – или хотя бы расслышать сквозь икоту, судорожные вдохи и всхлипы. Но она говорит мне, что едет за мной, поэтому я сообщаю ей, что жива и невредима, и как только она завершает звонок, я падаю наземь – заледеневшая, дрожащая и промокшая насквозь – и начинаю рыдать в голос.
Меня закутывают еще в несколько одеял, но я так и не успеваю согреться, прежде чем пикап Сэма останавливается у обочины дороги. Подъезжают новые копы. Они пытаются перехватить мою маму, выскочившую из машины, но она уклоняется и бежит ко мне. И, видя выражение отчаяния на ее лице, я чувствую себя в безопасности – наконец-то в безопасности. Пытаюсь подняться со своего места, и, прежде чем успеваю выпутаться из всех этих одеял, мама обнимает меня, прижимает к себе так крепко, что это должно причинять боль. Но вместо этого ее объятия вызывают чувство… правильности. Я обнимаю ее в ответ.
Наше обоюдное облегчение длится секунд десять, потом она отстраняет меня и спрашивает:
– О чем ты вообще думала? Как ты могла вот так взять и сбежать из дома? Ничего мне не сказав?
Я не знаю, что ей ответить. Я не хочу лгать, но не хочу и рассказывать ей о Ви. Мне стыдно за себя, я зла на то, что Ви меня бросила, и я понятия не имею, куда она ушла. Так что, помолчав несколько секунд, я говорю:
– Я просто… я хотела пойти на вечеринку, мам. Я знала, что ты меня…
Мой голос дрожит и прерывается, я снова готова заплакать. Моя личность «смелой девчонки» куда-то подевалась, и я снова ощущаю себя ребенком. Помню, как в двенадцать лет решила похвастаться перед Коннором: я добыла из сейфа мамин пистолет, разрядила его, потом зарядила снова, – и какое выражение лица было у мамы, когда она это увидела. Именно такое, как сейчас: гнев, ужас, разочарование и невероятная тревога. Это больно. Я хочу лишь свернуться в клубок и плакать, плакать, плакать…
Я – единственный реальный свидетель.
Если копы не поймают Бона и того парня с «ирокезом», у меня будут большие неприятности.
10. Гвен
Трудно даже измерить то облегчение, которое я чувствую сейчас. Ланни замерзла, промокла насквозь и вся дрожит, но она жива, не ранена, хотя и перепугана. Мне нужно отвезти ее домой и переодеть в сухое, но к нам направляется полицейский, который остановил машину Сэма и велел ему припарковаться у обочины. Сэм и Коннор идут следом за офицером.
– Я просил бы вас остаться и дождаться детективов, – говорит полицейский. – Они уже едут.
Ланни спрашивает:
– Она жива? Кэнди, та девушка наверху?
Моя дочь бледна и продолжает дрожать, но уже в достаточной степени пришла в себя. «Где – наверху? Какая девушка?» – недоумеваю я, но сейчас не время для расспросов. Я поворачиваюсь к санитару, и он отвечает Ланни:
– Мы сейчас пойдем туда. – Потом обращается ко мне: – С Ланни всё в порядке. Ей сейчас в основном нужно тепло и отдых. Некоторое время ей будет больно дышать из-за раздражения легких от воды, поэтому ее лучше показать врачу; может быть, он назначит ей какое-нибудь лечение.
Затем он и его напарник уходят, прихватив легкие носилки. Они направляются вверх, на утес, который местные ребята называют Смертельным Камнем.
Я поворачиваюсь к Ланни и спрашиваю:
– Солнышко, что случилось?
Она не хочет рассказывать мне, и я не знаю, в чем причина: шок, ее физическое состояние или что-то еще. Я хочу проявить настойчивость, но Сэм кладет мне руку на плечо и тихо произносит:
– Гвен, с ней всё в порядке. Выдыхай.
– Я просто хотела пойти на вечеринку, – шепчет Ланни. Губы у нее уже не такие синие, но она все еще несколько похожа на утопленницу. – Извини.
– Для тебя опасно вот так уходить из дома; ты же знаешь, что твой отец…
До этого момента мой сын молчал, но теперь он устремляет на меня взгляд, полный нетерпения и несогласия.
– Да, мам, мы помним. Но она просто хочет быть нормальной. Жить нормальной жизнью.
Я удерживаюсь от слов о том, что наша жизнь никогда не будет нормальной, потому что не хочу, чтобы это было правдой. Нам нужно найти нормальную жизнь. Создать нормальную жизнь. И теперь до меня еще острее, чем прежде, доходит, что мы не можем остаться здесь. Быть подростком сложно в любых обстоятельствах. Но уровень этой сложности для моих детей теперь просто зашкаливает.
Так дальше продолжаться не может.
Я просто обнимаю Ланни и растираю ей руки, пытаясь ее согреть. Весь берег усыпан брошенными бутылками, на пляже все еще пылает огромный костер. Забытые раскладные стулья и пустые бутылки – наглядное свидетельство того, сколько народа здесь было. Однако сейчас в поле зрения нет никого, кроме полицейских, и над берегом висит зловещая тишина.
Я вижу свет на вершине утеса: видимо, санитары нашли девушку, о которой упоминала Ланни. Они проводят там совсем немного времени, а потом спускаются, неся на носилках неподвижное тело. Девушка еще жива, но ужасно бледна. Судя по наложенным санитарами повязкам, у нее сильно пострадала голова. Очевидно, Ланни нашла ее там, наверху. Но почему после этого моя дочь оказалась в озере? Я хочу задать ей множество вопросов, но, прежде чем успеваю это сделать, приезжают детективы на своем старом черном седане. Первым из машины выходит детектив Престер, потом с пассажирского сиденья вылезает моя подруга Кеция Клермонт. Судя по виду Престера, мысль о подъеме наверх его не радует; он измеряет взглядом горную тропку и отправляет туда Кецию, а сам идет к нам. Глядя в его морщинистое лицо, я ощущаю, как настоящее смешивается с прошлым. Помню, как он вот так же шел ко мне, когда из озера Стиллхауз извлекли мертвое тело и я была заподозрена в убийстве. Я не хочу, чтобы он точно так же допрашивал мою дочь.
– Здравствуйте, Гвен, Сэм. – Престер обменивается с нами формальными рукопожатиями. Потом смотрит на Ланни. Его лицо – из тех, которые выглядят добрыми и сочувственными вплоть до того момента, когда обладатель этого лица захлопывает за тобой дверь тюремной камеры. И его вежливая манера поведения меня тоже не обманывает. – Юная леди, мне нужно поговорить с вами. Гвен, вы можете присоединиться.
– Отлично, – отвечаю я, пока Ланни делает вдох, чтобы сказать мне, что справится одна. Я не позволю ей попасть в ловушку. Не то чтобы я думала, будто она сделала что-то плохое, но… тем не менее. – Может быть, в вашей машине?
– Да, это подойдет, у меня работает обогреватель. Мисс Атланта, вы сядете на переднее сиденье, рядом со мной. Гвен, вы не против разместиться сзади?
Я ничего не имею против до тех пор, пока дверь не захлопывается, и тогда я вспоминаю, что открыть ее сама, вероятно, не смогу. Но сейчас неприятности не у меня. Моя дочь выглядит стойкой, но я вижу под этой маской испуганную маленькую девочку, и это причиняет мне боль.
Детектив Престер достает свой телефон и включает на нем диктофон.
– Детектив Тимоти Престер ведет опрос Атланты Проктор. Ланни, назовите, пожалуйста, ваш адрес и дату рождения – для протокола.
Моя дочь отвечает, слегка заикаясь, и я не уверена – от холода, который она все еще ощущает, или от нервов. Престер одаряет ее теплой, успокаивающей улыбкой. Но меня это заставляет насторожиться.
– Верно. Точное время – два часа ночи. Хорошо, я обещаю, что не задержу вас надолго. Понимаю, что сегодня вам пришлось нелегко. Вы в порядке? Вам что-нибудь нужно?
Ланни мотает головой, однако все еще дрожит. Престер заводит мотор, и включается обогреватель.
– Расскажите мне обо всем, что случилось. Ланни. По порядку. Я слушаю.
Ланни, вопреки обыкновению, сдержанна, но он выдавливает из нее всю историю, слово за словом. Вытягивает клещами. Пришла на вечеринку. Общалась с парнем из выпускного класса – его зовут Бон. Поднялась на утес, чтобы оказаться подальше от толпы. Нашла жертву.
Я знаю, что Ланни говорит правду относительно последовательности событий. Но знаю также, что она что-то скрывает. И Престер тоже это поймет.
Ланни рассказывает жуткую историю о столкновении на утесе с Боном Кейси и другим парнем. Престер просто кивает. Выражение его лица делается еще более мрачным, если это возможно.
– Судя по вашему описанию, это, похоже, Олли Бельден, – говорит он. – Бон Кейси делает для него кое-какую грязную работу, толкает таблетки и «травку» на вечеринках. Мы займемся этим.
Я понимаю, что это плохо. Нам не нужен еще один повод для войны с Бельденами – но этот повод возник. Моя дочь – единственная свидетельница вероятного преступления, в котором замешан Олли Бельден, и это вызывает у меня невероятную тревогу.
Но здесь весь вечер раздавались крики, ведь была вечеринка.
Паника жжет меня изнутри. Я отбиваюсь от Бона руками и ногами, и когда он наклоняется, чтобы поудобнее перехватить меня, из кармана у него выпадает мой телефон. Я хватаю его и зажимаю кнопку, выводя на экран меню экстренных звонков, и нажимаю вызов 911. Я не слышу, ответили ли мне, – просто кричу:
– Помогите мне, я на Смертельном Камне, на меня…
Бон выбивает телефон у меня из рук, тот скользит по камню и падает за край обрыва, и у меня возникает чувство, будто я потеряла свою единственную надежду. Я чувствую себя голой. Я не могу позвонить маме. Я даже не знаю, услышал ли меня оператор 911.
Теперь мне невероятно страшно. Это ощущается как окончательный приговор. И я не могу перестать плакать, слезы холодят мне глаза и струятся по щекам, а в голове у меня проносится все то, чего я никогда больше не смогу сделать: обнять маму, Коннора, Сэма, целовать красивых девушек, смотреть кино, играть в игры, смеяться, бегать и точно знать, что мама придет, чтобы спасти меня… Неожиданно все размазывается в смутное пятно, а потом мой разум вдруг делается спокойным и хрустально-ясным.
«Я должна остаться в живых. Самостоятельно. Никто не придет на помощь».
Я перестаю сопротивляться. Я обмякаю, мое тело тяжелеет, но Бон по-прежнему без особых усилий тащит меня. Я ни за что не могу уцепиться… но потом вспоминаю все то, чему учила меня мама. Эти приемы прежде всегда казались чем-то вроде игры. Но не сейчас. Сейчас это все, что у меня есть.
Я слышу, как мама говорит: «Если у тебя нет больше ничего, ты должна использовать собственное тело».
Я быстро перекатываюсь, отчего запястье Бона выворачивается, а его плечо резко дергается. Упираясь подошвами кроссовок в камень, делаю рывок вверх, высвобождая свою футболку из его хватки. Кажется, ткань рвется, но мне плевать. Инерция работает на меня; во время рывка я сгибаюсь и подныриваю вбок, уходя от парня с «ирокезом», который пытается схватить меня.
– Держи ее! – кричит Бон. Я уклоняюсь. Потом, распрямляясь, одновременно разворачиваюсь на месте и снова бегу к краю обрыва.
Я никогда не делала этого прежде, никогда не прыгала с чертова утеса, и внизу черным-черно, невозможно понять, где вода, а где опасные камни. Я прыгаю вслепую, но инстинктивно понимаю, что это мой единственный шанс выкрутиться и остаться в живых. Падение в темноте внушает мне безумный ужас.
Оно длится долгих две секунды. Если я упаду на камень, то раздроблю себе обе ноги и пойму это уже тогда, когда окажусь под водой, не в состоянии плыть. «Нет-нет-нет, только не это!..» Я не хочу просто взять и утонуть. Я не могу себе этого позволить. Каждая клетка моего тела вопит при одной этой мысли, от воспоминания обо всех тех кошмарах, в которых мне снился подводный «сад» моего отца – сад мертвых девушек. «Только не это!»
Каким-то образом мне удается избежать смертоносных валунов. Я сжимаюсь в комок и с громким всплеском ударяюсь о воду. Она обжигает меня так, словно я нырнула в огонь, и я погружаюсь, погружаюсь, но потом разворачиваюсь и инстинктивно начинаю выгребать к черной поверхности воды. По крайней мере, я думаю, что к поверхности. Здесь ужасно темно, я двигаюсь в воде вслепую. Если я потеряла направление, то вполне могу плыть вниз. Мои легкие уже горят, но это от паники, и мне нужно прекратить ее, пока она не заставила меня метаться, теряя последние капли воздуха. «Успокойся. Плыви. Вынырни на поверхность».
Кажется, проходит целая вечность, прежде чем я ощущаю дрожащими пальцами ночной воздух, потом высовываю из-под воды голову и делаю судорожный вдох. Пытаюсь сориентироваться. Где я? Близко к берегу со стороны Смертельного Камня, но я не хочу возвращаться туда. Берег уже практически опустел, все убежали или в холмы, или к своим машинам – куда угодно, лишь бы подальше отсюда. «Копы. Где копы?» Я вижу мерцающие огни где-то вверху, на линии горизонта.
Я нигде не вижу Ви. Она бросила меня здесь. «Она меня бросила».
Я отлично бегаю, но не очень хорошо плаваю. Я быстро устаю, и мне приходится лечь на воду, чтобы отдохнуть. Я знаю, что это небезопасно. Озеро Стиллхауз глубокое и темное; случалось, что в нем тонули люди. Никто не знает, что я здесь, кроме Бона и его дружка-наркоторговца. И я осталась без телефона.
Мне нужно спастись. Но я жутко устала.
Я не могу разобрать, преследуют ли они меня, но это неважно. Озеро ужасно холодное, и я чувствую, как меня охватывает вялость.
Мне нужно выбраться из воды. Немедленно.
Поэтому я плыву к берегу.
Первая полицейская машина вылетает на пляж и останавливается, сверкая проблесковыми маячками; сразу за ней подъезжает машина «Скорой помощи».
Я даже не могу почувствовать облегчение. Я слишком замерзла.
Два копа, вылезших из полицейского автомобиля, не видят, как я плыву к ним. Они стоят спинами ко мне, и прежде чем я успеваю набрать воздуха, чтобы крикнуть, они уже направляются вверх по тропе. Я гадаю, не решат ли они, что это я ударила Кэнди. Эта мысль только что пришла мне в голову. Она мне не нравится, и я снова останавливаюсь в воде. Может быть, мне не следует вылезать на берег.
Я даже не понимаю, что замираю и начинаю тонуть, – до тех пор, пока вода не доходит мне до носа, и тогда я впадаю в панику. Я начинаю дергаться и хватать ртом воздух. Наверное, этот плеск привлекает внимание санитара со «скорой», потому что он кричит мне, чтобы я выбиралась из воды.
Я плыву, пока не нащупываю ногами дно. Потом бреду к берегу с таким ощущением, будто мое тело теперь весит на сотню фунтов больше. Эта часть пляжа не отсыпана песком, дно здесь каменное и скользкое, я оступаюсь и ползу, пока наконец не оказываюсь на суше. Переворачиваюсь на спину и просто… дышу. Выкашливаю воду, которую вдохнула, сама не осознавая этого. Я трясусь так сильно, что это причиняет боль, и санитар подбегает ко мне с одеялом в руках и закутывает меня. Он кричит, задает мне какие-то вопросы, но я не отвечаю. Я не знаю, что сказать. Я просто хочу домой.
Он спрашивает мое имя, и я ухитряюсь выдавить два слова, лязгая зубами от холода. Полагаю, оно ему знакомо, потому что сразу после этого он набирает номер на своем телефоне и протягивает телефон мне.
– Ланни? – Это голос мамы. В мои застывшие вены словно вливают теплую воду, и я едва не задыхаюсь от облегчения. – Что происходит?
Я разражаюсь слезами. Что-то бормочу, даже не зная, что именно, и сможет ли мама это понять – или хотя бы расслышать сквозь икоту, судорожные вдохи и всхлипы. Но она говорит мне, что едет за мной, поэтому я сообщаю ей, что жива и невредима, и как только она завершает звонок, я падаю наземь – заледеневшая, дрожащая и промокшая насквозь – и начинаю рыдать в голос.
Меня закутывают еще в несколько одеял, но я так и не успеваю согреться, прежде чем пикап Сэма останавливается у обочины дороги. Подъезжают новые копы. Они пытаются перехватить мою маму, выскочившую из машины, но она уклоняется и бежит ко мне. И, видя выражение отчаяния на ее лице, я чувствую себя в безопасности – наконец-то в безопасности. Пытаюсь подняться со своего места, и, прежде чем успеваю выпутаться из всех этих одеял, мама обнимает меня, прижимает к себе так крепко, что это должно причинять боль. Но вместо этого ее объятия вызывают чувство… правильности. Я обнимаю ее в ответ.
Наше обоюдное облегчение длится секунд десять, потом она отстраняет меня и спрашивает:
– О чем ты вообще думала? Как ты могла вот так взять и сбежать из дома? Ничего мне не сказав?
Я не знаю, что ей ответить. Я не хочу лгать, но не хочу и рассказывать ей о Ви. Мне стыдно за себя, я зла на то, что Ви меня бросила, и я понятия не имею, куда она ушла. Так что, помолчав несколько секунд, я говорю:
– Я просто… я хотела пойти на вечеринку, мам. Я знала, что ты меня…
Мой голос дрожит и прерывается, я снова готова заплакать. Моя личность «смелой девчонки» куда-то подевалась, и я снова ощущаю себя ребенком. Помню, как в двенадцать лет решила похвастаться перед Коннором: я добыла из сейфа мамин пистолет, разрядила его, потом зарядила снова, – и какое выражение лица было у мамы, когда она это увидела. Именно такое, как сейчас: гнев, ужас, разочарование и невероятная тревога. Это больно. Я хочу лишь свернуться в клубок и плакать, плакать, плакать…
Я – единственный реальный свидетель.
Если копы не поймают Бона и того парня с «ирокезом», у меня будут большие неприятности.
10. Гвен
Трудно даже измерить то облегчение, которое я чувствую сейчас. Ланни замерзла, промокла насквозь и вся дрожит, но она жива, не ранена, хотя и перепугана. Мне нужно отвезти ее домой и переодеть в сухое, но к нам направляется полицейский, который остановил машину Сэма и велел ему припарковаться у обочины. Сэм и Коннор идут следом за офицером.
– Я просил бы вас остаться и дождаться детективов, – говорит полицейский. – Они уже едут.
Ланни спрашивает:
– Она жива? Кэнди, та девушка наверху?
Моя дочь бледна и продолжает дрожать, но уже в достаточной степени пришла в себя. «Где – наверху? Какая девушка?» – недоумеваю я, но сейчас не время для расспросов. Я поворачиваюсь к санитару, и он отвечает Ланни:
– Мы сейчас пойдем туда. – Потом обращается ко мне: – С Ланни всё в порядке. Ей сейчас в основном нужно тепло и отдых. Некоторое время ей будет больно дышать из-за раздражения легких от воды, поэтому ее лучше показать врачу; может быть, он назначит ей какое-нибудь лечение.
Затем он и его напарник уходят, прихватив легкие носилки. Они направляются вверх, на утес, который местные ребята называют Смертельным Камнем.
Я поворачиваюсь к Ланни и спрашиваю:
– Солнышко, что случилось?
Она не хочет рассказывать мне, и я не знаю, в чем причина: шок, ее физическое состояние или что-то еще. Я хочу проявить настойчивость, но Сэм кладет мне руку на плечо и тихо произносит:
– Гвен, с ней всё в порядке. Выдыхай.
– Я просто хотела пойти на вечеринку, – шепчет Ланни. Губы у нее уже не такие синие, но она все еще несколько похожа на утопленницу. – Извини.
– Для тебя опасно вот так уходить из дома; ты же знаешь, что твой отец…
До этого момента мой сын молчал, но теперь он устремляет на меня взгляд, полный нетерпения и несогласия.
– Да, мам, мы помним. Но она просто хочет быть нормальной. Жить нормальной жизнью.
Я удерживаюсь от слов о том, что наша жизнь никогда не будет нормальной, потому что не хочу, чтобы это было правдой. Нам нужно найти нормальную жизнь. Создать нормальную жизнь. И теперь до меня еще острее, чем прежде, доходит, что мы не можем остаться здесь. Быть подростком сложно в любых обстоятельствах. Но уровень этой сложности для моих детей теперь просто зашкаливает.
Так дальше продолжаться не может.
Я просто обнимаю Ланни и растираю ей руки, пытаясь ее согреть. Весь берег усыпан брошенными бутылками, на пляже все еще пылает огромный костер. Забытые раскладные стулья и пустые бутылки – наглядное свидетельство того, сколько народа здесь было. Однако сейчас в поле зрения нет никого, кроме полицейских, и над берегом висит зловещая тишина.
Я вижу свет на вершине утеса: видимо, санитары нашли девушку, о которой упоминала Ланни. Они проводят там совсем немного времени, а потом спускаются, неся на носилках неподвижное тело. Девушка еще жива, но ужасно бледна. Судя по наложенным санитарами повязкам, у нее сильно пострадала голова. Очевидно, Ланни нашла ее там, наверху. Но почему после этого моя дочь оказалась в озере? Я хочу задать ей множество вопросов, но, прежде чем успеваю это сделать, приезжают детективы на своем старом черном седане. Первым из машины выходит детектив Престер, потом с пассажирского сиденья вылезает моя подруга Кеция Клермонт. Судя по виду Престера, мысль о подъеме наверх его не радует; он измеряет взглядом горную тропку и отправляет туда Кецию, а сам идет к нам. Глядя в его морщинистое лицо, я ощущаю, как настоящее смешивается с прошлым. Помню, как он вот так же шел ко мне, когда из озера Стиллхауз извлекли мертвое тело и я была заподозрена в убийстве. Я не хочу, чтобы он точно так же допрашивал мою дочь.
– Здравствуйте, Гвен, Сэм. – Престер обменивается с нами формальными рукопожатиями. Потом смотрит на Ланни. Его лицо – из тех, которые выглядят добрыми и сочувственными вплоть до того момента, когда обладатель этого лица захлопывает за тобой дверь тюремной камеры. И его вежливая манера поведения меня тоже не обманывает. – Юная леди, мне нужно поговорить с вами. Гвен, вы можете присоединиться.
– Отлично, – отвечаю я, пока Ланни делает вдох, чтобы сказать мне, что справится одна. Я не позволю ей попасть в ловушку. Не то чтобы я думала, будто она сделала что-то плохое, но… тем не менее. – Может быть, в вашей машине?
– Да, это подойдет, у меня работает обогреватель. Мисс Атланта, вы сядете на переднее сиденье, рядом со мной. Гвен, вы не против разместиться сзади?
Я ничего не имею против до тех пор, пока дверь не захлопывается, и тогда я вспоминаю, что открыть ее сама, вероятно, не смогу. Но сейчас неприятности не у меня. Моя дочь выглядит стойкой, но я вижу под этой маской испуганную маленькую девочку, и это причиняет мне боль.
Детектив Престер достает свой телефон и включает на нем диктофон.
– Детектив Тимоти Престер ведет опрос Атланты Проктор. Ланни, назовите, пожалуйста, ваш адрес и дату рождения – для протокола.
Моя дочь отвечает, слегка заикаясь, и я не уверена – от холода, который она все еще ощущает, или от нервов. Престер одаряет ее теплой, успокаивающей улыбкой. Но меня это заставляет насторожиться.
– Верно. Точное время – два часа ночи. Хорошо, я обещаю, что не задержу вас надолго. Понимаю, что сегодня вам пришлось нелегко. Вы в порядке? Вам что-нибудь нужно?
Ланни мотает головой, однако все еще дрожит. Престер заводит мотор, и включается обогреватель.
– Расскажите мне обо всем, что случилось. Ланни. По порядку. Я слушаю.
Ланни, вопреки обыкновению, сдержанна, но он выдавливает из нее всю историю, слово за словом. Вытягивает клещами. Пришла на вечеринку. Общалась с парнем из выпускного класса – его зовут Бон. Поднялась на утес, чтобы оказаться подальше от толпы. Нашла жертву.
Я знаю, что Ланни говорит правду относительно последовательности событий. Но знаю также, что она что-то скрывает. И Престер тоже это поймет.
Ланни рассказывает жуткую историю о столкновении на утесе с Боном Кейси и другим парнем. Престер просто кивает. Выражение его лица делается еще более мрачным, если это возможно.
– Судя по вашему описанию, это, похоже, Олли Бельден, – говорит он. – Бон Кейси делает для него кое-какую грязную работу, толкает таблетки и «травку» на вечеринках. Мы займемся этим.
Я понимаю, что это плохо. Нам не нужен еще один повод для войны с Бельденами – но этот повод возник. Моя дочь – единственная свидетельница вероятного преступления, в котором замешан Олли Бельден, и это вызывает у меня невероятную тревогу.