Голоса из подвала

– Не спишь, мальчик?..

– А девочки спят…

– Спускайся, спускайся, спускайся…

– Послушай…

– Что делать…

– С таблетками…

– Спускайся, спускайся, спускайся…

– Здесь твое место…





Свое место




Сейчас



За полдень, после сытного обеда, молодежь пропала в саду. На столе все свое, с теплиц да грядок, – вот Галина и пошла хвалиться перед сыном и невесткой хозяйством. Показала обустройство теплицы, розочки, подросшие за год кусты ежемалины, саженцы которых Люба подарила, а потом Евгений спросил про яблони, и вся троица скрылась из вида в зарослях на дальней стороне участка.

– Это надолго…

Виктор, старший сын Петра Сергеевича от первого брака, достал пачку «Винстона», а из пачки – сигарету и зажигалку. Чиркнул поджиг, Виктор вдохнул сладко, вытянулся спиной на пружинистой мякоти старого дивана.

Предложил сигаретку отцу, но тот лениво махнул рукой, отказался. Сыто щурясь сквозь жаровенный дым на утопающий в солнце палисадник, Петр Сергеевич молвил:

– Годы уж не те, чтоб смолить по две пачки в день, как раньше. Всему свое время и место, Витек, всему свое время…

– Бросил, что ль, бать? Или бросаешь?

– Не то чтоб… Но – стараюсь себя ограничить. Три-четыре сигареты вечером, пока работаю, больше – ни-ни. Здоровье – оно одно, его беречь надо.

– Это правильно, бать, – покивал Виктор. Украдкой стряхнул столбик пепла наземь, рядом с диваном. – Хотя ты у нас кремень, дай бог каждому…

Прервался, чтобы хрустнуть свежим огурчиком – их тут на столе лежало много, с утра собранных да намытых. Из-за тюля, служившего защитой от комарья и мух, через открытую дверь доносились мультяшная музыка и детские голоса.

– Опять пишешь, значит? – поинтересовался Виктор как бы невзначай.

– Пишу.

Петр Сергеевич посмотрел сыну в лицо. Поймал взгляд, уцепился за него как когтями своим, острым и немигающим, взглядом.

– Привез, что я просил?

– Конечно, бать.

– Ну давай… Да не торопись, докури сначала.

Виктор докурил, глядя в сторону сада, где далеко-далеко бродили среди вишни и яблонь сводный брат с женой и мачехой – маленькие и неслышные из-за расстояния. В воздухе вилась мошка, пахло шашлыком.

Встали, прошли к оставленной у ворот «Ниве». Рядом и «ниссан» брата стоял, на котором Жека свое семейство привез. Виктор бросил бычок в протянутую вдоль забора канаву водоотвода. Открыл хэтчбек сзади, вытащил картонную коробку, тряхнул на руках – внутри зашуршало.

– Тут всё, бать. Переходники, кабель под разные гнезда, эрцэашка и трехконтактник. Ну это так, на всякий случай. Даже наушники захватил. Дека-то как, фурычит еще?

– Фурычит, Витек. Что ей сделается – япошка.

– Ну да, на века.

Протопали в дом не разуваясь. Петр Сергеевич шел впереди, за ним, с коробкой в руках, Виктор. В комнате, среди разбросанных по полу игрушек, смотрели телевизор Петенька и Марина, внуки Петра Сергеевича по линии второй жены. Завидев отца, вскочила с кресла, в котором, поджав босые ноги, сидела и тыкала пальцем телефон, Ленка.

– Все нормально тут у вас? – спросил Виктор.


– Да, пап. Я их в комнату дедушки не пускала, как ты сказал.

– Это правильно, нечего им там делать.

Петр Сергеевич улыбнулся, погладил старшую внучку по макушке, щипнул пухлую щеку:

– Ты иди покушай. Там шашлык, сок томатный, огурчики. Опосля, как закончим да в животиках уляжется, к речке пойдем карасей смотреть.

– Спасибо, дедушка.

Петр Сергеевич поцеловал Ленку в лоб, мягко подтолкнул в сторону выхода, а сам прошел в кабинет. Дверь оставил открытой для Виктора, который терпеливо дожидался в сторонке.

Внутри у занавешенного окна стоял письменный стол с выключенным компьютером и лампой. На подоконнике под тюлем пряталась простая стеклянная пепельница, чистая и блестящая. Сбоку от входа прижалась к обоям маленькая софа с подушкой и пледом – Петр Сергеевич там порой дремал днем, когда хотел побыть один. Противоположная стена почти целиком была закрыта большим и высоким, в потолок, книжным шкафом. Снизу под ним дожидался своего часа ящик с кассетами.

Виктор поставил коробку на стол. Мазнул взглядом по полкам: черные корешки с кроваво-красными буквами и обложки все до единой были ему знакомы. Хищные лица на черно-белых фото, смотревшие с обложек, когда-то знала вся страна. На лицевой стороне одной книги в левом нижнем углу с маленькой фотокарточки-вставки сверкал толстыми линзами очков и автор – молодой, тридцатилетней давности Петр.

Петр Сергеевич достал из нагрудного кармана те же по виду, только с еще более толстыми линзами, очки, нацепил на нос. Примостился на скрипучем табурете, щелкнул кнопкой сетевого фильтра, к которому, помимо компьютера и лампы, также были подсоединены дешевые маленькие колонки «Свен» и двухкассетная магнитола Panasonic RX–CT810 – провод к ней тянулся под стол.

– Сестру-то чего не привез? – спросил, дожидаясь, пока загрузится операционная система. – Или сама не захотела?

– Сама, бать. Ты же знаешь.

– Это все мать, – проворчал Петр Сергеевич. – Когда ушла, вас забрала, чтобы против меня настраивать. Что же она, сестрица-то, до сих пор считает, что я ей любви недодал?

– Ну да, нам обоим.

– А ты? Тоже так думаешь, может?

Коротко стриженный, в старомодной, советского фасона рубахе в большую клетку и таких же квадратных очках, старик был похож на героев собственных книжек. На чудовищ, которые пугали маленького Витю и его сестренку много лет назад, зыркая мертвыми черными глазами с фотографий, прилепленных скрепками к страницам в толстых папках, – фас, профиль, линейка ростомера на заднем плане. Некоторые из тех снимков перекочевали на страницы отцовых сочинений.

Виктор помолчал, раздумывая над ответом. Смотрел вниз, под ноги, кожей чувствуя царапающий взгляд отца. Тот ждал.

– Время было тяжелое, – сказал наконец Виктор. – И работа у тебя тогда тоже была тяжелая, бать. Я… я все понимаю.

– Это хорошо, Витя. Это хорошо… Всему свое время и место, сынок. Ну что, приступим? – Петр Сергеевич схлопнул ладоши, сухо потер ими друг о друга.

Виктор замялся, вздохнул:

– Бать…

– Чего?

– Спросить хочу.

– Спрашивай. Да мафон давай подключать, а то не успеем. Вишь, сколько их у меня? – мотнул головой в сторону шкафа, но Виктор понял, что отец имел в виду ящик со старыми пленками.

– Бать, я все думаю… Зачем тебе это? В смысле, раньше – понятно, гонорары большие, на телик звали в передачи всякие, как Бухановскую с Модестовым. Но сейчас-то…

– А что сейчас?

– Ну ты сам говорил – тиражи маленькие, покупают плохо. Уродов тех уже и не помнит никто, земля новых наплодила. Зачем ты их хочешь переписать, кассеты эти, кому они сейчас интересны?

– Может, и никому, – спокойно, но твердо отвечал Петр Сергеевич. – Да только всем им спасибо сказать надо, кого ты «уродами» кличешь. Знаешь, может, я и правда недодал чего вам с сестрой, возясь с ними. Матери виднее. Но мы с ней благодаря вот этим вот «уродам» дом построили и вас воспитали, неблагодарных. И еще на Жеку, вишь, хватило. И на детей ваших.

– Так то не им, это вам, тебе, бать, и мамке спасибо, что позаботились. А эти… может, ну их, а? Пускай размагничиваются окончательно. Или вообще – во двор, на жаровню – да сжечь…

– Э нет, Витек, – покачал головой Петр Сергеевич. – Тебе меня не понять. Они все, – обвел рукой книжные полки, – моя молодость. Моя работа, моя жизнь. А то, что книги издают плохо, так то не беда. Меня Галька, знаешь, научила – сайт закажу, сделают, там и выложу все. И аудио тоже – платно чтобы. Еще на этом подзаработаем прибавку к пенсии.

– Сайт?.. Батя, – Виктор нахмурился. Оглянулся на дверь, из-за которой все еще доносился звук работающего детского канала. Закрыл плотнее. – Ты это… За тобой, считай, должок все-таки, так что…

– Ну? – поторопил Петр Сергеевич, нетерпеливо постукивая ногтем по столу у клавиатуры.

– Бать, я тебя очень прошу. То, чего нам с сеструхой не досталось, – ты это внукам, моим и Женькиным, – отдай, ладно? Береги их от этого всего, – Виктор кивнул на шкаф. – Чтобы не видели и не знали, пока не вырастут. Ни из книжек твоих… ни из Интернета.

Он продолжал, и голос его становился увереннее с каждым словом:

– Я тебе помогу. Сделаю все, настрою, перепишу – как договорились. Пользуйся – для себя. Но я не хочу, чтобы моя Ленка такое услышала когда-нибудь. Или Женькины дети. Не нужно им слышать, понимаешь? Так что – не надо, бать. Иначе…

– Иначе что?

Отец все царапал его глазами из-под очков, но Виктор не отводил взгляда:

– Бать, ты пойми. Если я о чем-то не хочу вспоминать или о чем-то не хочу думать – это не значит, что не могу. Я могу, просто… просто не делаю этого. Понимаешь? Всему свое время и место, твоими словами.