Голоса из подвала

Новый кадр – опять фото. Не в фокусе, деталей не различишь, но план выбран крупный, так что можно понять – мужчина целует девушку.

Мужчина целует Олю.

– Какого хрена? – взвизгнула она, вжимаясь спиной в диван. – Это вообще несмешно, Петров!

– ДАЛЬШЕ! – заорал Женька. – Дальше крути давай!

– Не буду!

Она попыталась встать, но он с силой надавил обеими руками ей на плечи, заставляя остаться на месте. Сбоку к шее прижалось что-то плоское и холодное как лед.

Раскалившийся проектор громко гудел, из вентиляционной решетки начал сочиться белесый дымок. В воздухе неприятно завоняло горелой проводкой. Оля упиралась, как могла, но Женька все давил и давил, принуждая ее нагнуться к диаскопу.

А потом ручка проектора прокрутилась САМА.

Новый кадр – волк дует на домик трех поросят.

Ручка закрутилась быстрее. Дым валил из щелей корпуса, электрический треск сопровождали вылетающие наружу искры, лампочка внутри моргала, как и проекция на стене. На мгновение – буквально на долю секунды, но этого было вполне достаточно, чтобы Оля задохнулась от ужаса, – ей показалось, что она видит полупрозрачную руку. Стариковская кисть с пигментными пятнами на коже обхватила круглую ручку. Пальцы вращали колесико проектора.

– Спасибо, бабушка, – хихикнул Женька.

Новый кадр, новое фото в ужасном качестве. Темная спальня в гостиничном номере. Мужчина и женщина в постели, голые.

– Неправда… Это… не… правда!

Оля попыталась отвернуться. Женькина ладонь сдавила ее затылок, тьма за спиной прорычала чужим хриплым голосом:

– СМОТРИ, ТВАРЬ.

Растерзанные тела трех поросят. Поломанная удочка, пронзившая животик трудяги Наф-Нафа. Сытый довольный волк с раздувшимся пузом. В моряцком берете, свисающем с мохнатого уха.

– Хватит, Женя… Пожалуйста…

Последний кадр. Комната.

Оля, сидящая на диване перед проектором, лицом к объективу невидимой камеры. И темная фигура позади нее с большим столовым ножом в руке.

Лампа в проекторе лопнула, комната погрузилась во тьму – и это спасло Оле жизнь. Она прыгнула в сторону, и в темноте удар пришелся не в шею, а в плечо – лезвие невидимого ножа пронзило кожу и погрузилось глубоко в плоть, достав до самой кости.

Оля вскрикнула и упала на пол рядом с журнальным столиком. Ногой врезалась в угол, колено пронзила боль – и слава богу, потому что она отвлекла от другой, гораздо более сильной боли в раненом плече. Локтем зацепила липкий, частично расплавившийся провод. Где-то рядом глухо, сквозь зубы, ругался Женька:

– Мразь… Я тебя все равно достану…

Она поползла на четвереньках к выходу, выбирая направление по памяти, почти наугад.

– Где ты, шлюха? Куда собралась?.. – истерично взвизгнул Женька. И совсем уж детским голоском пропищал: – Бабушка, помоги!

Оля добралась до порога. Дверь, он же не закрыл дверь, да?.. Он же забыл запереть замки, правда ведь?..

Но она сама забыла про валявшуюся в прихожей лестницу, ладонь проскочила между металлических перекладин, рука застряла. По инерции продолжив движение вперед, Оля обрушилась всем телом вниз. Лестница загромыхала под ней, а вслед из комнаты донеслось радостное Женькино хихиканье:

– Куда же ты, поросенок?

Раздались торопливые, неумолимо приближающиеся шаги. Оля оттолкнулась обеими ногами от пола и перелетела через лестницу, макушкой ударив о мягкий пластик мусорного мешка, а плечом – буквально вопящим от боли плечом – ткнувшись в ворох старой бумаги. Что-то упало оттуда, сверху, задев ладонь. Что-то плоское, металлическое, с округлой деревянной ручкой.

Мастерок.

Женька нагнал ее. Схватив за щиколотки, грубо подтянул к себе и рывком перевернул на спину. В темноте блестели выпученные глаза и оскаленные зубы, всклокоченные волосы делали его похожим на демона, рогатого черта из Ада.

– Сейчас я как дуну, – сказал Женька.

Она ударила его зажатым в руке мастерком. Вскрикнула от пронзившей плечо боли, вспышка которой оказалась настолько сильной и резкой, что перед глазами у Оли все побелело, как будто в голове взорвалось солнце. А затем, почти сразу, ее накрыла беспросветная мгла.

…Когда она выкарабкалась из черной бездны, в которой пребывала неопределенное время, то сил едва хватило на то, чтобы медленно приподняться и сесть, привалившись спиной к мусорным мешкам. Правую руку Оля не чувствовала вообще. Посмотрела вниз и увидела, что та безвольно повисла, а неестественно вывернутая кисть плавает в лужице крови.

Оля подняла глаза выше и поняла, что это не только ее кровь. В поле зрения оказался Женька. Он лежал поперек лестницы в покрасневшей от крови футболке, лицом кверху, с торчащим из глазницы мастерком.

Оля тихонечко заплакала. Реветь в голос не осталось сил.

– Неправда, Жень… Ничего не было… Все эти… фильмы… наврали…

Мертвый муж молчал. Вместо него ей ответили из комнаты.


Не словами. Просто Оля услышала электрический гул и увидела мерцание работающего фильмоскопа. Ей было плохо и больно, она слишком ослабла, чтобы ползти туда, к проектору, но все равно поползла. Хотя и без того прекрасно знала, что за изображение увидит на стене. Представляла это так ярко, как будто все еще сидела на диване, читая сказку про трех поросят.

Просто фото. Старое фото, где маленький мальчик стоит подле ласково улыбающейся ему бабушки.



– Ты все еще любишь бабушку, мальчик?..

– Любишь, любишь, любишь…

– Она тебя тоже любит…

– Ты знаешь, знаешь, знаешь…

– Она говорила об этом в подвале…

– Она до сих пор говорит нам об этом…

– Ты ведь не хочешь ее забыть, мальчик?..

– Тогда возвращайся, ведь мы тебя ждем…

– Ждем, ждем, ждем…

– Что с того, что врачи нас не слышат?..

– Слышат, слышат, слышат…

– Главное, чтоб слышал ты…

– Ты, ты, ты…

– Иногда просто надо смириться, мальчик…

– Послушай, у нас еще есть история…

– Послушай, послушай, послушай…

– История о смирении…





Халк




Последней парой в расписании значилась физкультура, и Влад Кармаев приуныл. Засосало под ложечкой, зачесался ушибленный на прошлой неделе локоть. Физра была не единственным уроком, объединяющим группы историков и географов. Но на лекциях он мог попросту отсесть подальше от хохочущей галерки, затесаться в толпе. Прохладные аудитории благодушно маскировали своими тенями нескладного юношу. В огромном продутом сквозняками спортзале словно незримые прожекторы выхватывали Кармаева, фиксировались на нем: обратите внимание, каков задохлик. И следовали подлые толчки в спину, подножки. Распластавшись на полу, он выдавливал виноватую улыбку, а девочки звонко смеялись и криво ухмылялся Фурлетов, двухметровый амбал, непонятно что забывший в высшем учебном заведении. Да нет, понятно что: от армии косил. Он и его дружки только и умели пихать тех, кто слабее.

Не то чтобы институт стал разочарованием. Хотя, признаться, Влад рисовал себе сплошь женский коллектив, где парни на вес золота. И ошибся, гендерно поток разделялся поровну, причем, как заведено, самые красивые девчонки учились в параллельных группах. Среди его одногруппниц тоже хватало милых особ, и ребята были незадиристыми, веселыми. Повезло, что он выбрал историю и право вместо истории и географии. Иначе общался бы с Фурлетовым ежедневно.

Влад давно мечтал избавиться от назойливой маминой опеки, покинуть отчий дом. Стать взрослым и наконец-то возмужать. В школе он вообще игнорировал физру класса с шестого. Если твоя бабушка – директор школы, скакать через козла необязательно. Пусть даже хочется иногда быть как все.

Украшенный красной лентой с золотыми буквами «Выпускник-2000», он моделировал свое будущее, и сердце учащенно стучало.

Нынче до дома, до семьи, – два часа езды. Влиятельность бабули не распространялась за пределы родного шахтерского городка. А вот до Фурлетова – бросок баскетбольным мячом. Хрясь – мяч врезается в переносицу, из глаз сыплются искры. «Извини, братан», – ерничает Фурлетов, и рядом мелодично хихикает Диана Хобенская.

Фамилия, оберегавшая Кармаева от школьных гопников, была пустым звуком в каменных стенах педа, отпраздновавшего полуторавековой юбилей.

«Ничего, – убеждал он себя на всемирной истории, – после второго курса физкультура закончится. Да и Фурлетов наверняка вылетит к тому времени».

Аудитория напоминала амфитеатр, столы каскадом сбегали вниз, и, чуть сместив взор, он видел в противоположном углу бритые черепа. Фурлетов и Чапов, которых он называл Бибоп и Рокстеди, в честь звероголовых мутантов из «Черепашек-ниндзя». И хорошенькая Диана с ними, делает замечание расшумевшимся придуркам, но улыбается плоским шуточкам.

– Господа, – покашливает преподаватель, – я вас умоляю.

«Мольбы тут не помогут», – вздохнул Влад и уставился под ноги, на пакет с кроссовками и формой.

Вечером он прикладывал лед к распухшей скуле и мысленно расчленял недругов. Сосед по комнате, толстяк Борька, спросил:

– Побили?

– Нет, – скрывая смущение, ответил Влад. – Упал.