Голоса из подвала

– Кажется, мы остались на пляже одни, – сказала Ира без эмоций в голосе – просто констатируя факт.

Леша выглянул из-под широкого зонта с резвящимися дельфинами и, щурясь от жестокого полуденного солнца, убедился в правоте жены: по правую и по левую сторону от них узкий песочный пляж был совершенно пуст. Курортники предпочли переждать жару в своих пансионатах и съемных квартирах. Леша брезгливо поморщился, заметив, насколько грязным выглядит безлюдный пляж: граждане отдыхающие не утруждали себя уборкой, и песок устилали бумажки, липкие пакеты, крошки пахлавы, шелуха семечек и бесчисленные батальоны пивных бутылок. За пять дней, проведенных здесь, они с Ирой ни разу не видели уборщиков. Местные жители предпочитали торговлю, и заниматься грязной работой было некому. Единственными чистильщиками этого мусорника, выдаваемого за курорт, были чайки, в огромном количестве кружившие над побережьем. Так что утверждение жены все же было не совсем верным: кричащие птицы мешали их одиночеству.

– Только мы и чайки, – произнес Леша, вытирая со лба пот.

– Да, – сказала Ира.

Леша, учитель русской литературы по образованию, обратил внимание на то, что любая беседа под палящим крымским солнцем автоматически превращается в бессвязный диалог двух сомнамбул. Море заражало ленью, лень вызывала тугоумие, и разговор не клеился.

Он потянулся к полупустому пластиковому стакану, но пиво оказалось неприятно горячим. Леша заставил себя встать, чтобы выбросить пластик в заполненный до краев мусорный бак.

– Ты куда? – спросила Ира, потягиваясь на изумрудного цвета полотенце. Полотенце украшали пальмы. Подстилку, с которой он только что встал, – серферы.

– Мусор выброшу, – сказал он и, шаркая ногами в неудобных вьетнамках, направился к баку.

– Голову прикрой, – посоветовала Ира вслед.

Несмотря на то что до контейнера было всего-то метров двадцать, этот совет имел смысл: солнце било так прицельно, что даже короткая пробежка к воде могла обернуться потерей сознания. Леша вернулся и натянул на голову кепку.

Бак находился на горке, с которой открывался вид весьма сомнительной красоты. С берега, где торчал их зонт, кругозор исчерпывался морской лазурью, но, поднявшись повыше, можно было понять, почему цена за комнату здесь мизерная. Сразу за пляжем находилось поросшее камышом болото, загрязненный придаток моря, источник бесчисленных комаров. И морепродуктов, расхваливаемых местными торговцами, – как подозревал Леша. Увы, зарплаты школьного учителя не хватало на Египты-Турции. Приходилось игнорировать мелкие неудобства вроде этого болота. Но, господи, неужели бюджетники не имеют права нормально отдохнуть?

Леша поморщился, вдохнув запах плесени, тянущийся от болота. Даже разогретая под солнцем мусорная площадка воняла не так сильно.

Порой он удивлялся наивности Иры, которая все еще верила, что однажды он разбогатеет и отвезет ее в менее зловонное место. Словно издеваясь над его финансовым положением, в выцветшем полуденном небе прожужжал кукурузник, оставляя после себя шлейф тумана. Сизый газ плавно опускался на камыши. В метре от курортников травили комаров, но результат от травли был нулевым, и поэтому Леша решил, что самолет с отравой послан лишь для того, чтобы создать очередные неудобства и напомнить о ветре в карманах.

Он бросил стакан на груду мусора. Из-за бака появилась толстая чайка. Чайка посмотрела сперва на человека, потом на его приношения. Не удовлетворилась пластиковой подачкой и злобно, как показалось Леше, вскрикнула. Он пошел назад, к зонту, остро ощущая черный птичий глаз, свербящий спину. Мстительный черный глаз.

– Может, пойдем домой? – предложил он, скользнув в тень возле жены. Имелась в виду душная каморка с лохмотьями марлевой сетки на грязных окнах, которую они арендовали у жизнерадостной еврейской семьи.

– Нет, – буркнула Ира, вероятно прокрутив в голове расстояние между съемным жильем и пляжем, – лучше пересидим жару. Сейчас пиво принесут.

Но, оглянувшись, оба засомневались, что хотя бы один крикун, катящий нагруженный товаром велосипед, доберется в такое время до их горячей точки. Из местных здесь были лишь чайки, прочесывающие территорию чуть поодаль.

Леша открыл томик русского философа Розанова. Ира уткнулась в книжку некой Алены Водонаевой. Не одолев и одного предложения, она спросила:

– Интересно?

– Нормально.

– Ясно.

Она посмотрела на волны, зевнула и сняла лифчик.

Он удивленно посмотрел на ее маленькие белые груди.

– Ты что, люди увидят.

– Нет же никого, – безразлично бросила она, растягиваясь на полотенце.

Он вернулся к чтению. Через минуту Ира, которая не умела лежать спокойно и, как он, развлекать себя мыслями, погладила мужа по бедру и неловко ухватила за вялый холмик в его трусах.

– Ну, – недовольно сказал он.

– Так нет же никого. Романтика.

Она попыталась состроить томную гримасу. За холмом прорычал кукурузник, и всякие надежды на эрекцию покинули Лешу. Он убрал руку жены и сказал:

– Надеюсь, это безопасно.

– Ты брюзга и циник.

– Ты не знаешь, что такое циник.

– Знаю!

– Ну?

Она недовольно сморщилась и перевернулась на бок. В нескольких метрах от зонта чайка подхватила пакет с креветочными панцирями, пробила клювом целлофан и стала выбирать содержимое.

«Сколько она так пролежит?» – подумал Леша, имея в виду супругу. Иры не хватило и на полминуты. Встав, она поправила кепку и вышла в солнечный свет.


– Перегреешься, – заметил он.

– Ну и хрен с ним, – сказала она.

Он подумал, что море неизменно красивое даже в таких Богом забытых городках, что любовь в романах не похожа на любовь в жизни и что есть вещи, насчет которых Василий Розанов серьезно ошибался. Посмотрев на супругу, он обнаружил ее ковыряющейся в чьем-то мусоре.

– Проголодалась? – сострил он.

– Хочу покормить чаек, – ответила Ира, вытаскивая из песка кукурузный початок. В полуденном воздухе стройное женское тело казалось подтаявшим миражом, и лишь голубые трусики удерживали его в фокусе. Крупногабаритная птица с хищным клокотанием побежала к Ире, а Леша вернулся к чтению.

Мысли Розанова тяжело входили в его голову, и он думал, что читать было бы легче, если бы Ира умела кормить птиц молча. Но она предпочитала глупо повизгивать и через каждые двадцать секунд призывать его в свидетели, будто он никогда не видел, как эти падальщики клюют кукурузу.

– Ну, смотри же, смотри! – кричала она.

Он говорил: «Угу», – и еще ниже клонился к книге.

– Она подошла так близко, смотри!

– Я счастлив, – угрюмо молвил он, впечатывая нос в теплые от солнца страницы.

Когда она завизжала, он высунул голову из тени и нервно поинтересовался:

– Ты не могла бы?..

Вопрос потонул в полуденной печке.

Ира бежала к зонтику, прихрамывая, на ее лице застыла маска удивления и страха. Фиксируя краем глаза некий серый комок, будто футбольный мяч, отскакивающий от ее ног, он подумал:

«И почему раньше я считал ее красивой?»

Ира бросилась на свое полотенце и прижалась к нему горячим бедром. Он почувствовал что-то мокрое и скользкое, вытекающее из супруги.

– Что такое? – спросил он и наконец увидел уродливую рану на Ириной ступне. Между большим и указательным пальцем (какая глупость назвать палец ноги – указательным, подумал он) зияла небольшая, но глубокая рана. Такая глубокая, что Лешу затошнило, и он поспешил отвернуться со словами:

– Ты на что-то наступила, дорогуша! – Он всегда говорил «дорогуша», когда сердился или отчитывал жену.

– Чайка! – выпалила Ира, мелко дрожа и вращая глазами, такими голубыми на загорелом лице. – Меня укусила сраная чайка!

Отмечая вульгарность ее лексикона, он укоризненно проговорил:

– Чайки не кусают людей. Ты на что-то наступила.

Однако вновь – вынужденно – поглядев на ее стопу, он понял, что разбитая бутылка не могла оставить такой след. Во-первых, рана располагалась сверху, во-вторых, она выглядела ужасающе. Будто от торта, испеченного в форме женской ступни, отщипнули кусок. И видна клубничная начинка.

– Это была чайка, – настаивала Ира.

Он попытался успокоить жену, обнял за плечи и сказал:

– Сейчас мы поедем в больницу, все будет хорошо.

– В этом сраном селе нет больниц! – отрезала она. – И ничего хорошо не будет! Меня укусила чайка!

Ира разрыдалась. А ведь знала, как бесят мужа ее слезы. Словно нарочно хотела испортить отдых, злобная сука.

Пытаясь подобрать слова, Леша придвинулся к Ире и нашел уместную фразу, лишь взглянув поверх ее рыдающей головы:

– Она приближается.

Она – то есть чайка – действительно приближалась, широко расставив крылья и пригнув туловище к песку. При этом птичьи глазки смотрели точно на сгорбленную под зонтом пару, а с клюва стекала ярко-алая Ирина кровь.

– Это плохо, очень плохо! – сказала Ира.

Леша почесал наметившийся пивной животик и промолчал.

Чайка подошла почти вплотную к людям. Леша крикнул: «Кшш!», но птица проигнорировала его. Подойдя к краю полотенца, она замерла, решая, насколько проблематичным будет переход с песка на изумрудную поверхность материи.

– Прогони ее, – попросила Ира.

Прежде чем он успел что-либо предпринять, чайка ударила клювом в кровоточащую ногу жены. На этот раз Ира успела увернуться, и клюв порвал нарисованного серфера.

– Они так не делают, – произнес Леша.

Чайка ступила на полотенце и вновь ударила Иру клювом. Судя по визгу, попала.