Год ведьмовства

Но чтобы найти ее прежде, чем разразится очередное бедствие, Иммануэль нужно было покинуть город, и как можно скорее. В глубине души ее мучила мысль, не мог ли ее уход из Вефиля изменить ситуацию к лучшему. Вдруг, если уйдет она, страшное проклятие уйдет вместе с ней, и все вернется на круги своя. И Вефиль будет спасен.

Но что-то подсказывало ей, что Лилит, при всем ее могуществе и многовековой мудрости, так легко не одолеть. Бедствия были призваны уничтожить Вефиль, и один проход через Священные Врата вряд ли их остановит. Иммануэль придется искать другой способ.

По ту сторону костра пророк отделился от группы апостолов и стал в одиночестве прохаживаться в толпе людей. Но он не смотрел на огонь.

Он смотрел на Иммануэль.

В день исповеди Иммануэль пророк предостерег ее, что Отец всегда все видит, вот только, похоже, наблюдал за ней не только Он. Как только она оказывалась в поле зрения пророка, его взгляд неизменно находил ее. В соборе этот взгляд провожал ее до скамьи. Во время субботних месс ей часто казалось, что пророк обращает свои проповеди к ней одной. И даже когда она оставалась одна в своей спальне, когда на улице было темно, а в доме – тихо, она никак не могла стряхнуть с себя ощущение его присутствия.

Иммануэль немного прибавила шаг и спросила, понизив голос до шепота:

– Как девочка? Я не слышала о ней ни полслова с той самой ночи, как она появилась на свет.

– Жива, – тихо ответил Эзра, как будто не мог сказать о ней ничего большего.

– Она в опасности? – спросила Иммануэль, припоминая ту ужасную ночь, когда Марта объявила, что у ребенка нет имени. Девочка была все равно, что проклята. – Ей не причинят вреда?

Эзра не торопился с ответом. Когда он заговорил, его голос был таким тихим, что она едва расслышала его за ревом пламени.

– Нет. Я этого не допущу. Она в безопасности.

– Хорошо.

– Тебе стоит приехать в Обитель, проведать ее. Через несколько дней, когда разъедутся скорбящие. Лия бы этого хотела.

Иммануэль покачала головой.

– Боюсь, я не смогу приехать.

Он резко остановился.

– Почему?

– Потому что мне нужно уйти, Эзра… И для этого мне понадобится твоя помощь.

– Я тебя не понимаю.

Иммануэль запустила пальцы в копну своих волос и сквозь языки пламени посмотрела на пророка и его апостолов. Если правда выйдет наружу – если они узнают, что она такое, – ее отправят на костер, подобный тому, что горит сейчас перед ней. И все же, она поймала себя на том, что хочет, просто невыносимо хочет во всем признаться. Эти тайны ужасно давили на нее, и сейчас ей больше всего на свете захотелось поделиться ими, хотя бы для того, чтобы почувствовать себя чуточку менее одинокой.

Наконец она заговорила – слабым, слезным шепотом, таким задушенным и незнакомым, что в первую секунду она приняла свой голос за чей-то чужой.

– Это я виновата в проклятии. Все бедствия происходят из-за меня.

– Что ты такое говоришь? – отрывисто спросил Эзра.

– Не уверена, что ты хочешь знать, а даже если хочешь, не уверена, что смогу тебе все объяснить.

– А ты попробуй.

Теперь ее голос звучал тверже.

– Несколько недель назад я сказала тебе, что из-за меня пробудилось проклятие. И в то время я думала, что так и было, но я заблуждалась. Я не пробуждала проклятие. Я и есть проклятие.

– Я тебя не понимаю.

– Много лет назад в Темном Лесу моя мать совершила нечто ужасное. Она заключила сделку с ведьмами, связав меня с их магией. Я стала сосудом ее проклятия. Вот почему я должна покинуть город.

– Ты… уходишь? – нетерпеливо перебил он, и Иммануэль показалось милым, что весть о ее отъезде потрясла его больше, чем вся правда о природе бедствий.

Она кивнула.

– Та женщина с ведьминой меткой из моего переписного листка, Вера Уорд, живет в деревне под названием Ишмель к северу от ворот. Я подозреваю, что именно она укрывала мою мать в месяцы, проведенные ею в лесу.

– С чего ты взяла?

– Несколько дней назад я ходила в Окраины. Там я обнаружила тропу на краю ее земельного участка, всего в нескольких ярдах от дома. Она привела меня к хижине в лесу, о которой моя мать упоминала в своем дневнике.

Эзра обдумал ее слова, разглядывая свои туфли.

– И ты точно уверена, что эта женщина, твоя бабушка, как-то связана с бедствиями?

Иммануэль кивнула.


– Ты сам видел метку в документах рядом с ее именем. Я знаю, что она практиковала темные искусства. Окраинцы говорят, что она была настоящей ведьмой, но сбежала из Вефиля прежде, чем твой отец успел отправить ее на костер. Думаю, это она научила мою мать ведовству. И если я найду ее…

– То ты найдешь способ прекратить бедствия, наколдованные твоей матерью. Бедствия, которые она поселила в тебе.

– Вот именно.

Эзра ненадолго задумался, переваривая услышанное.

– Все пропуска проходят через привратников. Нужно будет переговорить с ними за несколько дней до этого. Если пропуск попадет в правильные руки, есть надежда, что я смогу скрыть это от отца.

– И когда пропуск окажется у привратников, что тогда?

– Тогда по закону они будут обязаны открыть тебе ворота. Единственное, что может этому помешать – если отец подпишет приказ, аннулирующий мой. Но он не сможет помешать, если не узнает о существовании пропуска.

– Ты действительно можешь это сделать? Провести меня через ворота?

– Я могу вывести тебя из Вефиля. Но чтобы вернуться обратно…

– Я знаю, – Иммануэль кивнула. Законы Вефиля были суровы. Нарушители Священных Предписаний, нелегально пересекшие границу города, признавались иностранными шпионами. Если после ее отъезда пропуск Эзры будет отозван или, что еще хуже, аннулирован, ей больше никогда не позволят вернуться в Вефиль. – Я сознаю все возможные последствия своего решения. Как только я покину Вефиль, пусть моя дальнейшая судьба тебя не заботит. Все, о чем я прошу, это вывести меня за Священные Врата.

– Почему ты вообще должна куда-то уходить? Ты ведь ничего такого не просила.

– Через меня начались эти бедствия, поэтому они мое бремя, а не чье-то еще. Ты тоже не просил становиться пророком, но Дар Провидения у тебя все равно есть.

– Это другое.

– Нет, то же самое. Проклятие живет во мне, так же, как в тебе – Провидение. Это мой грех, мне его и искупать. Я должна все исправить.

– Тогда оставайся. Мы все можем исправить вместе. Вдвоем мы найдем способ.

Иммануэль покачала головой, глядя, как огонь омывает кости Лии.

– Покинуть Вефиль – лучшее, что я могу сделать для этого города.

– А если все будет зря? – спросил Эзра, облекая в слова вопрос, который она сама боялась себе задать. – Если ты не сможешь найти свою бабушку? Или найдешь, но она тоже не будет знать, как остановить бедствия? Что тогда? Ты будешь там совсем одна.

– Я и здесь одна.

Обиду в глазах Эзры нельзя было спутать ни с чем.

– Это не так.

– Послушай меня, – сказала Иммануэль, понизив голос. – Скоро ты станешь пророком, и, как пророк, больше не сможешь нарушать Предписания, чтобы меня выгораживать.

– Почему нет?

– Священное Писание этого не позволяет. Неужели ты не понимаешь? По церковным законам я уже должна гореть на костре.

– К черту Писание. Я буду поступать так, как считаю нужным.

– Этот путь выбрал твой отец, и посмотри, что из этого вышло, – Иммануэль махнула рукой в сторону костра, на котором догорало тело Лии. – Не позволяй себе править с той же вседозволенностью, что и он.

– Речь не о нем, – уже по-настоящему рассердился Эзра. – Ты сама сказала, несколько недель назад, что он умирает. Совсем скоро его кости будут заперты в склепе, вместе с костями всех его предшественников. Так не все ли равно? Прихожане, апостолы, пророк, стража… Пусть придут бедствия и поселят между ними разлад, и потом, когда все закончится, когда придет их время гореть на кострах или гнить в земле, тебе уже ничего не будет угрожать.

– Ты не можешь обещать мне безопасность. От реальности не скрыться, Эзра. Вефиль не изменится. Костры не потухнут, что бы мы ни делали, теперь я это понимаю. Девушки продолжат погибать. Апостолы – приходить к власти. Судебные процессы…

Эзра покачал головой.

– Пророка нельзя судить.

– Но я не пророк.

– Приравниваешься к нему, если носишь мое имя.

Потребовалось некоторое время, чтобы до конца осознать смысл его слов. Эзра огорошил ее предложением руки и сердца, брошенным к ее ногам как бы между прочим, словно он приглашал Иммануэль на полуденную прогулку.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ты могла бы стать Первой Невестой и пользоваться всеми привилегиями своего положения. Могла бы взять опеку над дочерью Лии и воспитывать ее в Обители так, как тебе заблагорассудится. Там ты всегда будешь в безопасности.

Любая другая девушка в Вефиле разрыдалась бы от счастья, услышав такое предложение, и охотно ухватилась бы за возможность стать для Эзры женой и спутницей жизни. Об этом можно было только мечтать. Так, во всяком случае, казалось со стороны. Но Иммануэль подумала о своей матери. Ведь именно эта судьба – жизнь в союзе с пророком и церковью, жизнь в Обители – в свое время и вынудила ее бежать в Темный Лес.

– Ты хочешь поставить мне печать? – спросила Иммануэль, еле дыша. – Ты хочешь, чтобы я легла на соборный алтарь, как агнец перед закланием? Неужели ты думаешь, что я захочу оставаться в этой тюрьме, где нужно быть тише воды, ниже травы, и всегда бояться сказать лишнее слово? Что мне там делать? Молиться? Скорбеть? Жалеть себя, чтобы скоротать время, пока бедствия свирепствуют и уничтожают все на своем пути?

– Мы можем построить себе другой дом, – сказал Эзра. – Там, где безопасно, подальше от Темного Леса. Денег у нас хватит.