Год ведьмовства

– Понятия не имею, – она прервалась, чтобы сбросить сапоги. – Быть может, потому, что ты – плохой, попирающий догматы преемник, которому по душе такие затеи?

Она не смотрела на него, но слышала улыбку в его голосе, когда он ответил:

– Думаешь, я плохой преемник?

– Думаю, что ты себе на уме, – она стянула с себя платье, и оно невесомо упало к ее ногам. Быстро сложив одежду, Иммануэль подобрала с земли веревку и обвязала один конец вокруг своей талии. Когда веревка была надежно закреплена, она подошла к Эзре и сунула свободный конец в его здоровую руку. – Держи это и не отпускай.

Эзра развернулся к ней лицом, и в его глазах что-то вспыхнуло, когда он проследил взглядом от веревки в своей руке до ее талии. Сорочка Иммануэль вдруг показалась ей тонкой, как утренний туман.

– Я же просила закрыть глаза.

Эзра перевел взгляд на пруд и снова повернулся к ней. Она могла поклясться, что он выглядел немного… взволнованным.

– Ты же не станешь…

– Я должна. Кровавое бедствие не закончится, если я этого не сделаю.

– Что за глупости, – Эзра замотал головой. До этого момента он соглашался потакать ее причудам, но сейчас чаша его терпения была переполнена. – Если тебе так неймется, чтобы кто-то вошел в этот пруд, пусть это буду я. А ты держи веревку.

Иммануэль отрицательно покачала головой.

– Это нужно сделать мне.

– Но почему? – раздраженно, сердито даже, спросил он. – Какое отношение пруд имеет к кровавому бедствию? Я не понимаю.

– Сейчас у меня нет времени все тебе объяснять, а даже если бы и было, сомневаюсь, что ты бы мне поверил. Но сейчас это неважно. Ты здесь потому, что сам так захотел, поэтому либо помогай мне, либо уходи – твой выбор. Я прошу только об одном: не затягивай, и постарайся без лишнего шума. Я сохранила твои секреты, и ты сохрани мои.

Эзра в нерешительности сжал челюсти.

– Это пустая затея.

– Просто держи веревку, – сказала она и наклонилась, чтобы достать из рюкзака нож Абрама. – Сделаешь это, и беспокоиться будет не о чем.

– Но вода заражена.

– Ну, я же не собираюсь ее пить. Я прикинусь рыбкой и поплыву. Веревка у тебя. Если что-то пойдет не так, если я слишком долго пробуду под водой или начну сопротивляться – тащи меня на берег. Делов-то.

Эзра крепче сжал веревку.

– Хорошо. Но если хоть что-то пойдет не так, даже если ты просто слишком резко хлопнешь рукой по воде, я в ту же секунду вытягиваю тебя обратно.

– Договорились.

С ножом в руке Иммануэль начала спускаться к берегу. Холодная, кроваво-черная грязь засасывала ее ступни, просачиваясь между пальцами, и от соли щипало мозоли. Подавив приступ тошноты, она вошла в воду по щиколотки, по колени, по пояс, морщась, когда студеная кровавая жижа коснулась ее живота и промочила сорочку. Переведя дыхание, чтобы собраться с силами, она двинулась дальше, глубже погружаясь в кровавую воду. Когда ее нижняя губа едва торчала над поверхностью воды, Иммануэль зажмурилась и зашептала молитву Темному Лесу.

– Я не называю своего имени, потому что оно уже известно тебе. Я давно слышу, как ты зовешь меня, – она замолчала на мгновение, приподнимаясь на цыпочки, потому что удерживать голову над поверхностью становилось трудно. – Я пришла к тебе от лица всего Вефиля, чтобы просить… нет, молить о прекращении тех бедствий, что взяли свое начало здесь, несколько недель тому назад. Прими эту жертву. Прошу тебя.

С этими словами она поднесла нож к предплечью и сделала глубокий надрез.

Когда ее кровь смешалась с кровью пруда, на лес налетел могучий ветер, клоня к земле молодые сосны. От середины пруда пошла сильная рябь, как будто кто-то бросил булыжник на глубину. Волны, одна за другой, разбивались о берег, и Иммануэль зарылась ногами в грязь, чтобы ее не снесло течением.

Эзра дважды дернул за веревку, и Иммануэль обернулась на него через плечо. Он снова потянул, уже сильнее, и позвал ее, стараясь перекричать рев ветра. Но не успела она ему ответить, как чья-то ледяная рука обвилась вокруг ее щиколотки и утащила под воду.





Глава 16




Женщина – создание хитроумное. Сотворенная по образу и подобию Матери, она и созидает, и разрушает. Она добра, пока не станет жестокой, и покорна, пока не станет беспощадной.

Из ранних сочинений Дэвида Форда



В подводной мгле плавала ведьма воды. Резвая, как пескарь, она кружила вокруг Иммануэль, пока та металась и вырывалась, стараясь не утонуть. Ведьма склонила голову набок, подплыла ближе, так что они оказались почти нос к носу. Вдруг ее лицо исказила гримаса, уста разверзлись, и когда она взвыла, кровь запузырилась вокруг, и большие черные силуэты стали подниматься из темноты омута.

Иммануэль забилась в истерике, чуть не захлебнувшись от испуга. Силуэты принадлежали женщинам и совсем юным девочкам. Некоторые были одного возраста с Онор, некоторые даже младше. Они приближались, и Иммануэль увидела, что все эти женщины, каждая по-своему, были сильно изувечены, немногим отличаясь от трупов, подхваченных течением. У одной из них было перерезано горло. У другой вокруг шеи болталась петля. У третьей распухшее лицо превратилось в сплошной синяк, почти не оставляя в ней сходства с человеком. Четвертая бережно, как младенца, прижимала к груди собственную отрубленную голову. Все больше и больше душ поднималось со дна омута, пока мертвые не заполонили собой все вокруг.

Послышался звон, словно на глубине кто-то забил в соборный колокол. Мертвые зашевелились и снова растворились в темноте.


А затем в мутной мгле показалось новое лицо.

Пророк?

Нет, не он.

Иммануэль знала это лицо по статуе на рыночной площади и по портретам на стенах собора и Обители.

Первый пророк, Истребитель Ведьм, Дэвид Форд.

Губы Форда растянулись в жутком оскале, его рот широко разверзся, словно он намеревался проглотить ее целиком. Он сделал глубокий вдох, и по пруду разнесся протяжный крик.

А потом из темноты возник огонь.

Пламя охватило пруд и набросилось на женщин. Их крики слились в нестройный хор, к которому примешивался глубокий раскатистый хохот Дэвида Форда. Женщины метались и рыдали, одни взывали к матерям, другие – к милосердию. Но огонь не щадил никого.

Иммануэль тянулась к ним, хотела взять их за руки, не зная, как еще помочь, но веревка на поясе не пускала, и узел впивался в живот. Иммануэль не сдавалась, устремляясь туда, к этим женщинам и девочкам, вокруг которых бушевал огонь.

Очередной рывок веревки вышиб из нее дух. Она вдохнула, и в рот ей хлынула кровь. В подводной мгле пруда она до сих пор слышала крики Далилы.



Иммануэль не помнила, ни как она вынырнула из пруда, ни как ее вытаскивали на берег. Только что она тонула в кровавом омуте, а в следующее мгновение уже лежала на спине, таращась на верхушки деревьев. Она села, перекатившись на колени, и ее вырвало. Кровь пополам с желчью брызнула на берег. Лишь после того, как отступила вторая волна тошноты, она подняла голову и прищурилась, вглядываясь в сумеречные тени. Она могла поклясться, что день едва перевалил за середину, когда Далила утащила ее на глубину. Сколько же времени она провела под водой?

Видения из пруда снова нахлынули на нее: женские силуэты, мольбы, крики, огонь. Не все эти женщины и девушки были ведьмами, а некоторые вовсе не доросли ни до каких религиозных практик. Но все они стали жертвами, безвинно пострадавшими от рук Дэвида Форда и его братии, которые, прикрываясь святым делом очищения от скверны, хладнокровно их убивали. Священное Писание всегда преподносило эти конфликты как сражения и войны, но на деле они оказались обыкновенной резней.

Чудовищное откровение, но Иммануэль пришлось отодвинуть его на задний план. Сейчас ей нужно было сосредоточиться на проклятиях, ведьмах, возвращении в Вефиль и… Эзре.

Эзра.

Иммануэль подняла голову, стараясь найти его взглядом, и встала с земли на подгибающихся ногах. Но на берегу, там, где она видела его в последний раз, Эзры не оказалось. И веревку вокруг ее пояса ничто не держало.

Она поплелась вперед, выкрикивая его имя, но он не откликался.

А потом, когда Иммануэль шла вдоль берега, она заметила его в камышах. Она бросилась к нему, спотыкаясь на бегу, и упала на землю рядом с ним. Эзра не двигался, лежа с распахнутыми глазами, и его расширенные зрачки почти закрывали собой радужку. Нос и рот были вымазаны в крови, но Иммануэль не знала, его ли это кровь или кровь из пруда. Рана на ладони кровоточила, бинты порвались, и швы разошлись от трения о веревку, которую он до сих пор сжимал мертвой хваткой. А его конечности… Эзра был связан по рукам и ногам колючими ветками и корнями деревьев, намертво пригвоздившими его к земле.

В нескольких футах от места, где он лежал, в камышах бесполезно валялось его ружье, металлическое дуло которого было скручено в узел, словно сделанное из проволоки.

Иммануэль попыталась сорвать с него растительность, изодрала руки в кровь о ветки ежевики, но лес держал Эзру крепко, и как ни старалась, она не могла его освободить. В отчаянии она схватилась за нож Абрама и принялась рубить спутанные колючки и корни, усердно высвобождая его руки.

Эзра потянулся к ней, но его рука застыла в воздухе на полпути. Он смотрел на нее в каком-то немом изумлении, и его взгляд казался отсутствующим и расплывчатым, как будто он видел перед собой не ее одну, а нечто большее. Но чем дольше он на нее смотрел, тем отчетливее менялось выражение его лица: изумление уступило замешательству, замешательство – страху, а страх – неприкрытому ужасу.

В лесу что-то переменилось.

В воздухе похолодало. В пруду забурлило, мелкие волны забились о кровавые берега. Над головой заклубились темные тучи, штормовой ветер завыл в кронах деревьев. Несколько ворон взмыли в небо, улетая на восток, и ветер разбушевался, терзая деревья и низко клоня их к земле.

Иммануэль резала корневища ножом Абрама, стараясь не терять ни секунды. Сражаясь с колючками вокруг его лодыжек, она изранила в кровь и свои ладони.

– Все будет хорошо. Я тебя освобожу. Потерпи еще немного, я почти… Эзра?

Он смотрел на нее так, словно видел впервые в жизни… Нет, хуже: он смотрел на нее, как на врага. Он перестал бороться с корнями и ветвями, обездвижившими его, и начал бороться с ней, кидаясь на нее и крича, чтобы она держалась от него подальше.

Но Иммануэль отказывалась идти на попятную. Она продолжала упрямо рубить ветки, освобождая его из цепких лап Темного Леса, даже теперь, когда он метался и вырывался, словно ее прикосновение обжигало его. И едва Иммануэль перерезала последнее корневище, мешавшее ему двигаться, Эзра набросился на нее и тотчас вцепился ей в горло, так что она не успела даже вскрикнуть.

Его пальцы, скользкие от грязи и крови, глубоко впились во впадины по бокам ее шеи, напрочь перекрывая дыхание. Иммануэль пыталась разжать их, хваталась за его руку, плечи, рубашку. Безрезультатно. Эзра держал ее мертвой хваткой, которая с каждой секундой становилась только крепче. У нее пропал слух, потом подвело зрение, и глаза начала застилать черная пелена. В эту минуту она поняла, что сейчас умрет здесь, в лесу, от руки юноши, которого хотела бы называть своим другом.

В порыве отчаяния Иммануэль подняла нож Абрама и приставила его к груди Эзры. Острие лезвия впилось в ложбинку между его ключицами. На какое-то мгновение они оба застыли в этом положении и не смели пошелохнуться: Эзра, обхвативший Иммануэль за горло, и Иммануэль, державшая нож у его горла.

Но как только она начала терять сознание, взгляд Эзры прояснился. В нем промелькнуло осознание, а следом – ужас.

Он отпустил ее.

Иммануэль попятилась от него, хватая ртом воздух, и выставила нож перед собой, приготовившись пустить его в ход, если он снова бросится на нее.

Но Эзра успел лишь пробормотать ее имя, как вдруг его конечности скрутила долгая судорога. Он забился в конвульсиях, до хруста вращая головой и выгибая спину под таким углом, что Иммануэль испугалась, как бы его позвоночник не переломился надвое. И каким-то чудом, несмотря на столь мучительный припадок, Эзра… разговаривал, цедя молитвы и катехизисы, псалмы и притчи, и незнакомые строки Писания, которых Иммануэль никогда прежде не слышала. И только в этот момент она наконец осознала то, чему стала свидетельницей: это было видение – первое видение Эзры.

По лесу пронесся ураганный ветер. Низко склонились сосны, задрожали верхушки деревьев. Пока Иммануэль натягивала платье, она лихорадочно соображала, что ей делать дальше. Ее первая мысль была эгоистичной: не рисковать новым нападением и оставить Эзру здесь. Пусть сам ищет выход из леса. Но когда она уже собралась уходить, в ней взыграла совесть. Она повернулась к Эзре, который теперь, когда самая страшная часть видения осталась позади, неподвижно лежал на земле.

Либо они покинут этот лес вместе, либо не покинут его вообще.

Поэтому она усадила Эзру, подлезла под его руку, стиснула зубы и с огромным трудом выпрямилась, поднимаясь вместе с ним на ноги, после чего поволокла его к деревьям. Иммануэль пыталась звать на помощь, перекрикивая рев ветра, в надежде, что какой-нибудь охотник или полевой работник их услышит, но ее мольбы терялись в бушующей стихии. И она продолжала идти, хотя каждый шаг давался ей с трудом, и легкие горели от усилий.

Каждый раз, когда она делала два шага вперед, опушка Темного Леса как будто отползала на три назад, и Иммануэль прибавляла ходу, не обращая внимания на то, что темнота затапливала все вокруг, как вода. Вдалеке она едва могла различить яркую полосу – опушку леса, откуда сквозь деревья пробивался солнечный свет. Вот только, как бы странно и неправильно это ни звучало, несмотря на ее ужас и ее отчаяние, и несмотря на состояние Эзры, какая-то проклятая частичка ее души до безумия хотела остаться здесь.