Год ведьмовства
Часть 18 из 49 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ты же не…
– У нее бешенство, – бросил он, спрыгивая с повозки.
Вскинув ружье, он двинулся к собаке. Та зарычала при его приближении, низко прижимаясь к земле.
Лошадь взбрыкнула, и Иммануэль дернула за поводья с такой силой, что чуть не ободрала ладони.
Эзра приложил ружье к плечу.
Пес бросился на него.
Темноту расколол хлопок пули, вырвавшейся из ствола. Собака пошатнулась на подкосившихся лапах и замертво рухнула на дорогу.
К горлу Иммануэль подступила горечь, но она подавила тошноту, когда Эзра вернулся на свое место и прислонил ружье к скамье. Он забрал поводья из ее дрожащих рук и дважды ими щелкнул, подгоняя лошадь, пока окровавленный труп собаки не остался позади. Ни он, ни Иммануэль не произнесли ни слова.
Еще через несколько минут их повозка проехала поворот и покатила по длинной ухабистой дороге, которая вела к землям Муров. Вдали замаячили огни ее дома, виднеясь сквозь колышущийся пырей.
Когда они подъехали, Эзра сказал:
– Ну так что, утром? На рассвете?
Иммануэль пробормотала какое-то ругательство себе под нос, но уступила, понимая, что спорить тут бесполезно.
– Будь на месте до восхода солнца. И винтовку свою захвати. Она может тебе пригодиться.
Эзра с самодовольным видом щелкнул поводьями.
– Встретимся у колодца.
Иммануэль кивнула. Но тут она кое-что вспомнила.
– Зачем твоему отцу понадобились имена?
– Что?
– В Обители пророк попросил тебя собрать имена всех женщин и девушек в Вефиле. Для чего?
Эзра не без колебаний ответил:
– Говорят, что проклятие может исходить только из уст женщины. Из уст ведьмы.
Проклятие. Вот оно что. Значит, правда вышла наружу.
– Так он считает, что это проклятие?
– Ну, уж точно не благословение, – сказал Эзра. – Как еще это можно назвать?
Иммануэль снова подумала про собор, про витраж, изображавший сожжение и истребление легионов Матери. Про девушку с кляпом во рту, закованную в колодки на рынке. Про толпы зевак и пылающие костры. Про Лию, недвижимо лежащую на алтаре, кровь, затекающую ей в уши, и клинок, поднесенный ко лбу. Про юных девушек, которых выдавали замуж за мужчин, годившихся им в дедушки. Про голодающих попрошаек с Окраин, ждущих подаяния у обочины. Про взгляд пророка, который ощупывал ее, задерживаясь там, где не должен был.
Иммануэль ответила на вопрос Эзры глухим шепотом:
– Наказание.
Глава 15
Когда лес голоден, накормите его.
«Нечестивая четверка: Компендиум»
На следующее утро Иммануэль проснулась еще до рассвета и отправилась в пустую мастерскую Абрама за амуницией. Порывшись в его инструментах, она остановила свой выбор на толстом мотке веревки (достаточно длинной, чтобы опоясать весь дом по периметру и еще бы осталось), рулоне чистой марли и самом остром ноже Абрама для резьбы по дереву. Веревка была довольно тяжелая и даже перевешивала, но Иммануэль кое-как пристроила моток на плече и побежала паровыми полями к огороженному загону, куда овец запирали на ночь. Она второпях выпустила их на пастбище, где они будут пастись под бдительным присмотром батрака Джозайи все время ее отсутствия.
Разобравшись со стадом, Иммануэль отправилась к колодцу на восточной окраине пастбища и стала ждать Эзру. Чтобы скоротать время, она листала дневник матери, снова возвращаясь к рисункам ведьм, и внутренне готовилась к тому, что ей предстояло сделать. Если все пойдет по плану, она отыщет пруд, войдет в воду и принесет свою жертву, и к тому времени, когда она выйдет из Темного Леса, с кровавым бедствием будет покончено. Она лишь молилась, чтобы дневной свет смог удержать ведьм Лилит на расстоянии.
В нескольких ярдах от нее показался Эзра, спустившись на пастбище с вершины холма. Он был одет в рабочую одежду, руку ему забинтовали несколькими полосками свежей белой марли, а за его плечом на кожаном ремне висело ружье.
Иммануэль нахмурилась, поглядев на солнце. Был почти полдень.
– Опаздываешь.
Овцы бросились врассыпную, когда Эзра двинулся стаду наперерез. Подойдя к ней совсем близко, он остановился. Он выглядел уставшим – вероятно, после ночи, проведенной за конспектированием переписи.
– А ты читаешь запрещенную литературу.
Иммануэль захлопнула дневник и поспешно сунула его в свою сумку.
– Откуда ты знаешь, что она запрещенная?
– У тебя виноватый вид. Никто не выглядит виноватым, читая книги, одобренные Предписаниями, – он кивнул на моток веревки у ее ног. – А это еще зачем?
– Рыбу ловить, – сказала она и, встав, отряхнула юбки. – Ну что, идем?
Эзра пошел первым, пробираясь сквозь волны высокой травы к границе леса. Иммануэль нырнула за ним в кустарники, ненавидя себя за то, как на душе сразу стало легче, когда вокруг нее сомкнулись деревья. В лесу сегодня было особенно красиво. Солнечный свет просачивался сквозь листву и брызгами ложился на узкую тропинку, стелившуюся через лесную чащу.
Никогда еще лес не казался ей таким живым и ласковым. Эта картина резко контрастировала с Вефилем, где все сейчас увядало и умирало. Здесь, в Темному Лесу, возникало чувство, что кровавое бедствие было не более, чем смутным и далеким кошмаром. Если бы не проблески красной реки среди деревьев, и не налитые кровью рытвины в тропе, Иммануэль могла бы решить, что зараза не распространилась за черту Вефиля.
Но реальность изумляла еще больше. В отличие от Вефиля, истерзанного последствиями этого кошмара, здесь все благоденствовало. Лес был словно напоен кровью. Деревья цвели буйным цветом, на ветвях густо распускалась молодая поросль. Кусты ежевики разрослись так буйно, что заползали на тропинку, порой затрудняя проход. Могло даже показаться, что сам лес рос вширь, выходя за извечные пределы.
Возможно, это и было целью кровавого бедствия, и ведьмы задумали таким образом захватить господство над Вефилем? Неужели Лилит пыталась вернуть себе все, что у нее отняли столько лет назад?
Эзра оглянулся на Иммануэль.
– Ты утверждаешь, что боишься Темного Леса, но явно чувствуешь себя здесь как дома.
И он был прав, отчасти. Что-то в Темном Лесу заставляло ее чувствовать, как будто она становилась собой, когда входила в него, и переставала, когда выходила. Но, конечно, это могли быть и просто ведьминские фокусы.
– А ты довольно напряжен, хотя утверждаешь, что не боишься.
– Если ты готов к самому худшему, тебе уже просто нечего бояться.
– Так вот что ты ожидаешь здесь найти? – спросила Иммануэль, поднырнув под дубовую ветку. Ее слегка грызла совесть за все, что она от него утаила. – Самое худшее?
– Может быть, – ответил он. – Я хоть и не верю в сказки про ведьм, но знаю достаточно, чтобы понимать, что от Темного Леса нельзя ожидать ничего хорошего.
Слова задели за живое, и Иммануэль вскоре поняла, почему: в каком-то смысле, она сама была родом из Темного Леса. Здесь она росла в чреве матери, и это место стало ее первым домом, хотела она признавать это или нет.
Эзра снова повернулся к ней.
– Ты не согласна?
– Не знаю, – сказала она, подходя к нему на шаг ближе, вдвое сокращая то небольшое расстояние, что до сих пор разделяло их. – Но мне нравится думать, что хорошие вещи могут случаться и там, где этого меньше всего ожидаешь.
Эзра поднял здоровую руку над головой, хватаясь за ветку, и слегка повис на ней. Они стояли близко – неподобающе близко по меркам Вефильских Предписаний. Но сейчас они были не в Вефиле, и закон не имел власти над Темным Лесом.
Тишину нарушил Эзра, заговорив с напряжением в голосе:
– А ты не так проста, как кажешься, ты в курсе?
Иммануэль вздернула подбородок, чтобы рассмотреть Эзру как следует. Рот его был приоткрыт, и солнечный свет играл на щеках, оставив теням скулы и подбородок. Их разделяло расстояние едва ли больше мизинца, но Иммануэль ничего сейчас так не хотелось, как сократить его. Но она не решалась отпустить себя. Она не могла.
– Мне говорили.
После они некоторое время шли молча. Иммануэль остро ощущала повисшую тишину и осторожную дистанцию между ними. Казалось, прошли часы, когда Эзра наконец остановился и указал на просвет между деревьями.
– Мы на месте.
Иммануэль обошла его спереди. И верно, пруд простирался прямо перед ней, широкой кровавой раной посреди леса. Обступавшие его деревья стали гораздо выше, чем помнила Иммануэль, они тянулись корнями в глубь пруда, утопая в крови, упиваясь ею. Стоял такой вязкий и приторный гнилостный запах, что Иммануэль чуть не задохнулась.
Она повернулась к Эзре, сбросила с плеча моток веревки и опустила сумку на землю.
– Закрой глаза и отвернись.
– Что ты…
Иммануэль подняла подол юбки до колен и посмотрела на него через плечо. Песнь леса казалась дразнящей. Она звучала в быстром ритме ее сердцебиения, в свисте ветра, в глухом топоте сапог Эзры по земле, когда он придвинулся ближе.
– Глаза закрой, – напомнила она.
На этот раз Эзра повиновался, закрыв глаза и задрав лицо к кронам деревьев.
– Почему у меня такое чувство, что у тебя на уме очень плохая затея, которая попирает все догматы церкви?
– У нее бешенство, – бросил он, спрыгивая с повозки.
Вскинув ружье, он двинулся к собаке. Та зарычала при его приближении, низко прижимаясь к земле.
Лошадь взбрыкнула, и Иммануэль дернула за поводья с такой силой, что чуть не ободрала ладони.
Эзра приложил ружье к плечу.
Пес бросился на него.
Темноту расколол хлопок пули, вырвавшейся из ствола. Собака пошатнулась на подкосившихся лапах и замертво рухнула на дорогу.
К горлу Иммануэль подступила горечь, но она подавила тошноту, когда Эзра вернулся на свое место и прислонил ружье к скамье. Он забрал поводья из ее дрожащих рук и дважды ими щелкнул, подгоняя лошадь, пока окровавленный труп собаки не остался позади. Ни он, ни Иммануэль не произнесли ни слова.
Еще через несколько минут их повозка проехала поворот и покатила по длинной ухабистой дороге, которая вела к землям Муров. Вдали замаячили огни ее дома, виднеясь сквозь колышущийся пырей.
Когда они подъехали, Эзра сказал:
– Ну так что, утром? На рассвете?
Иммануэль пробормотала какое-то ругательство себе под нос, но уступила, понимая, что спорить тут бесполезно.
– Будь на месте до восхода солнца. И винтовку свою захвати. Она может тебе пригодиться.
Эзра с самодовольным видом щелкнул поводьями.
– Встретимся у колодца.
Иммануэль кивнула. Но тут она кое-что вспомнила.
– Зачем твоему отцу понадобились имена?
– Что?
– В Обители пророк попросил тебя собрать имена всех женщин и девушек в Вефиле. Для чего?
Эзра не без колебаний ответил:
– Говорят, что проклятие может исходить только из уст женщины. Из уст ведьмы.
Проклятие. Вот оно что. Значит, правда вышла наружу.
– Так он считает, что это проклятие?
– Ну, уж точно не благословение, – сказал Эзра. – Как еще это можно назвать?
Иммануэль снова подумала про собор, про витраж, изображавший сожжение и истребление легионов Матери. Про девушку с кляпом во рту, закованную в колодки на рынке. Про толпы зевак и пылающие костры. Про Лию, недвижимо лежащую на алтаре, кровь, затекающую ей в уши, и клинок, поднесенный ко лбу. Про юных девушек, которых выдавали замуж за мужчин, годившихся им в дедушки. Про голодающих попрошаек с Окраин, ждущих подаяния у обочины. Про взгляд пророка, который ощупывал ее, задерживаясь там, где не должен был.
Иммануэль ответила на вопрос Эзры глухим шепотом:
– Наказание.
Глава 15
Когда лес голоден, накормите его.
«Нечестивая четверка: Компендиум»
На следующее утро Иммануэль проснулась еще до рассвета и отправилась в пустую мастерскую Абрама за амуницией. Порывшись в его инструментах, она остановила свой выбор на толстом мотке веревки (достаточно длинной, чтобы опоясать весь дом по периметру и еще бы осталось), рулоне чистой марли и самом остром ноже Абрама для резьбы по дереву. Веревка была довольно тяжелая и даже перевешивала, но Иммануэль кое-как пристроила моток на плече и побежала паровыми полями к огороженному загону, куда овец запирали на ночь. Она второпях выпустила их на пастбище, где они будут пастись под бдительным присмотром батрака Джозайи все время ее отсутствия.
Разобравшись со стадом, Иммануэль отправилась к колодцу на восточной окраине пастбища и стала ждать Эзру. Чтобы скоротать время, она листала дневник матери, снова возвращаясь к рисункам ведьм, и внутренне готовилась к тому, что ей предстояло сделать. Если все пойдет по плану, она отыщет пруд, войдет в воду и принесет свою жертву, и к тому времени, когда она выйдет из Темного Леса, с кровавым бедствием будет покончено. Она лишь молилась, чтобы дневной свет смог удержать ведьм Лилит на расстоянии.
В нескольких ярдах от нее показался Эзра, спустившись на пастбище с вершины холма. Он был одет в рабочую одежду, руку ему забинтовали несколькими полосками свежей белой марли, а за его плечом на кожаном ремне висело ружье.
Иммануэль нахмурилась, поглядев на солнце. Был почти полдень.
– Опаздываешь.
Овцы бросились врассыпную, когда Эзра двинулся стаду наперерез. Подойдя к ней совсем близко, он остановился. Он выглядел уставшим – вероятно, после ночи, проведенной за конспектированием переписи.
– А ты читаешь запрещенную литературу.
Иммануэль захлопнула дневник и поспешно сунула его в свою сумку.
– Откуда ты знаешь, что она запрещенная?
– У тебя виноватый вид. Никто не выглядит виноватым, читая книги, одобренные Предписаниями, – он кивнул на моток веревки у ее ног. – А это еще зачем?
– Рыбу ловить, – сказала она и, встав, отряхнула юбки. – Ну что, идем?
Эзра пошел первым, пробираясь сквозь волны высокой травы к границе леса. Иммануэль нырнула за ним в кустарники, ненавидя себя за то, как на душе сразу стало легче, когда вокруг нее сомкнулись деревья. В лесу сегодня было особенно красиво. Солнечный свет просачивался сквозь листву и брызгами ложился на узкую тропинку, стелившуюся через лесную чащу.
Никогда еще лес не казался ей таким живым и ласковым. Эта картина резко контрастировала с Вефилем, где все сейчас увядало и умирало. Здесь, в Темному Лесу, возникало чувство, что кровавое бедствие было не более, чем смутным и далеким кошмаром. Если бы не проблески красной реки среди деревьев, и не налитые кровью рытвины в тропе, Иммануэль могла бы решить, что зараза не распространилась за черту Вефиля.
Но реальность изумляла еще больше. В отличие от Вефиля, истерзанного последствиями этого кошмара, здесь все благоденствовало. Лес был словно напоен кровью. Деревья цвели буйным цветом, на ветвях густо распускалась молодая поросль. Кусты ежевики разрослись так буйно, что заползали на тропинку, порой затрудняя проход. Могло даже показаться, что сам лес рос вширь, выходя за извечные пределы.
Возможно, это и было целью кровавого бедствия, и ведьмы задумали таким образом захватить господство над Вефилем? Неужели Лилит пыталась вернуть себе все, что у нее отняли столько лет назад?
Эзра оглянулся на Иммануэль.
– Ты утверждаешь, что боишься Темного Леса, но явно чувствуешь себя здесь как дома.
И он был прав, отчасти. Что-то в Темном Лесу заставляло ее чувствовать, как будто она становилась собой, когда входила в него, и переставала, когда выходила. Но, конечно, это могли быть и просто ведьминские фокусы.
– А ты довольно напряжен, хотя утверждаешь, что не боишься.
– Если ты готов к самому худшему, тебе уже просто нечего бояться.
– Так вот что ты ожидаешь здесь найти? – спросила Иммануэль, поднырнув под дубовую ветку. Ее слегка грызла совесть за все, что она от него утаила. – Самое худшее?
– Может быть, – ответил он. – Я хоть и не верю в сказки про ведьм, но знаю достаточно, чтобы понимать, что от Темного Леса нельзя ожидать ничего хорошего.
Слова задели за живое, и Иммануэль вскоре поняла, почему: в каком-то смысле, она сама была родом из Темного Леса. Здесь она росла в чреве матери, и это место стало ее первым домом, хотела она признавать это или нет.
Эзра снова повернулся к ней.
– Ты не согласна?
– Не знаю, – сказала она, подходя к нему на шаг ближе, вдвое сокращая то небольшое расстояние, что до сих пор разделяло их. – Но мне нравится думать, что хорошие вещи могут случаться и там, где этого меньше всего ожидаешь.
Эзра поднял здоровую руку над головой, хватаясь за ветку, и слегка повис на ней. Они стояли близко – неподобающе близко по меркам Вефильских Предписаний. Но сейчас они были не в Вефиле, и закон не имел власти над Темным Лесом.
Тишину нарушил Эзра, заговорив с напряжением в голосе:
– А ты не так проста, как кажешься, ты в курсе?
Иммануэль вздернула подбородок, чтобы рассмотреть Эзру как следует. Рот его был приоткрыт, и солнечный свет играл на щеках, оставив теням скулы и подбородок. Их разделяло расстояние едва ли больше мизинца, но Иммануэль ничего сейчас так не хотелось, как сократить его. Но она не решалась отпустить себя. Она не могла.
– Мне говорили.
После они некоторое время шли молча. Иммануэль остро ощущала повисшую тишину и осторожную дистанцию между ними. Казалось, прошли часы, когда Эзра наконец остановился и указал на просвет между деревьями.
– Мы на месте.
Иммануэль обошла его спереди. И верно, пруд простирался прямо перед ней, широкой кровавой раной посреди леса. Обступавшие его деревья стали гораздо выше, чем помнила Иммануэль, они тянулись корнями в глубь пруда, утопая в крови, упиваясь ею. Стоял такой вязкий и приторный гнилостный запах, что Иммануэль чуть не задохнулась.
Она повернулась к Эзре, сбросила с плеча моток веревки и опустила сумку на землю.
– Закрой глаза и отвернись.
– Что ты…
Иммануэль подняла подол юбки до колен и посмотрела на него через плечо. Песнь леса казалась дразнящей. Она звучала в быстром ритме ее сердцебиения, в свисте ветра, в глухом топоте сапог Эзры по земле, когда он придвинулся ближе.
– Глаза закрой, – напомнила она.
На этот раз Эзра повиновался, закрыв глаза и задрав лицо к кронам деревьев.
– Почему у меня такое чувство, что у тебя на уме очень плохая затея, которая попирает все догматы церкви?