Год, когда я всему говорила ДА
Часть 39 из 50 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
О да! Вот она.
В 2009 году я не хочу выходить замуж.
Это некоторая проблема. Ну… на самом деле – нет. Это не проблема.
Проблема в том, что теперь 2014 год. Проблема в том, что этим летом я вроде как собираюсь выйти замуж. Примерно через восемь месяцев от того момента, когда я начала год «Да».
А я до сих пор не хочу выходить замуж.
Не думаю, что мне когда-нибудь захочется выйти замуж.
ВОТ в чем проблема.
Да-да-да.
Я всегда знала, что хочу быть матерью. Я всегда знала, что хочу приемных детей. Я знала это со стопроцентной уверенностью. Как вы знаете о рассвете. Или о временах года. Это были факты. Так же, как я всегда знала, что буду стареть красиво.
Как я знала, что я – писатель. Материнство внутренне ощущалось во мне вещью настолько правильной, что мне и в голову не приходило в нем сомневаться.
Наверное, некоторые люди так же ощущают брак. В смысле я так думаю.
Я – не ощущаю.
И никогда не ощущала.
В детстве я не так много играла, а вот Сэнди играла, и помногу. Поскольку мы были единственными маленькими детьми, росшими в доме, полном подростков, Сэнди была просто вынуждена превратить меня в партнершу по играм. Старше меня на два года, она вытаскивала меня из кладовой или забирала у меня из рук книгу. И заставляла играть с ней. Но она играла не так, как любят играть другие дети. Сэнди не хотела ни пинать мячик, ни носиться на велосипеде, ни копаться в земле, ни с визгом гоняться за мальчишками вместе с другими девочками. Нет. Сэнди интересовали затейливые ролевые игры.
Ну…
Затейливые ролевые игры, когда она понарошку была моей матерью.
Она брала строительный картон и карандаши и мастерила свою собственную маленькую кухоньку, а потом мы играли в «приготовь ужин и помой посуду». Когда наша мама заметила, какая Сэнди настойчивая, Сэнди получила крохотный фартучек, крохотный чайный набор и настоящую крохотную форму «бундт», в которой мама позволяла ей печь настоящие крохотные кексы в настоящей духовке. Раз в неделю Сэнди тщательно раскладывала нашу обширную коллекцию кукольной одежды на кухонном столе. К каждому предмету были приклеены клейкой лентой сделанные вручную ценники. Потом мы стояли на улице у москитной двери, глядя на часы, пока одна из наших старших сестер не оказывала любезность, крикнув: «Магазин открыт!» Это был сигнал, по которому надо было поторопиться внутрь и быть первыми, чтобы добраться до продавщицы. В какой-то момент продавщица понарошку говорила Сэнди что-то очень снобское, что-то со слегка расистскими обертонами. И Сэнди давала продавщице понарошку отповедь, такую свирепую и остроумную и с таким достоинством, что продавщица, доведенная до слез, в итоге гонялась за Сэнди по магазину, предлагая продать ей платье со скидкой. Это всегда приводило к тому, что Сэнди требовала дать ей поговорить с воображаемым менеджером. Эта игра называлась «мама на шопинге в универмаге».
Однажды на Рождество Сэнди подарили крохотную бело-розовую швейную машинку «Зингер», которая, как мне казалось, должна была быть игрушкой, но в руках Сэнди стала мини-набором инструментов для ее собственного проекта «Подиум». Она шила одежду для наших кукол – действительно впечатляющую, модную, хорошо сшитую одежду. Она объясняла мне, как важны качественные товары и почему дешевые вещи в торговом центре не стоят своих денег. Эта игра называлась «мама шьет».
Долгое время я послушно играла с ней, идя у нее на поводу. Но когда я стала старше, все контракты оказались разорваны…
Моя кукла Кара – потому что в семидесятых, если у тебя была чернокожая Барби, ее обязательно звали Кара и у нее были короткие волосы, а потом, в восьмидесятых, ее звали Кристи и у нее были длинные волосы с золотистым мелированием… В общем, моя Кара проводила бо́льшую часть времени, тусуясь в колледже со своей подругой Карой Второй (которая по случайному совпадению выглядела точь-в-точь, как Кара Первая). Они обсуждали планы поехать кататься на горных лыжах в Гштааде (Гштаад – это название всегда казалось мне невероятно крутым), и Кара Первая пыталась сделать выбор между карьерой гувернантки и путешествиями с богатой тетушкой в качестве компаньонки (моим тогдашним страстным увлечением были «Маленькие женщины»). В какой-то момент неизбежно объявлялся Кен и приглашал Кару на свидание. Кара никогда не хихикала в ответ и не надевала то крохотное невестино платьице, которое со всем старанием сшила для нее моя сестра. И никогда не ходила на свидания с Кеном.
Едва получив в подарок Кена, я обстоятельно его осмотрела. На меня произвел странное впечатление его непонятный гладкий квадратный пах и нарисованные волосы. А его голова… это решило судьбу Кена.
Кара никогда не встречалась с Кеном. Вместо этого она отрывала Кену голову и укладывала свои многочисленные туфельки на хранение внутрь его полого черепа, чтобы они не растерялись. Потом она нахлобучивала его голову обратно и заставляла Кена везти ее в шпионскую организацию, которой она тайно руководила вместе со своей архиврагиней Нэнси Дрю. Пустая голова Кена была и функциональна, и орнаментальна.
Я не хотела печь крохотные бундт-кексы или шить платьица. Или носить фартучки, или ходить по магазинам. Мне было не интересно играть в реальность. Я хотела тратить свое время, ну… на придумывание. На плетение небылиц. На жизнь в моем воображении. Но брак в это не вписывался.
О, но невесты…
Невесты стали для меня всем с того самого первого раза, когда я увидела Марию в «Звуках музыки». Она ушла из монастыря, у нее был миллиард детей, тот чувак-капитан был горячей штучкой, а ее свадебное платье выглядело сногсшибательно.
Я обожаю романтику. Обожаю любовь.
Обожаю ходить на свидания с не-Кенами этого мира, мужчинами, у которых в головах есть нечто большее, чем воздух. Обожаю состоять в отношениях. Обожаю интересных мужчин.
Обожаю, когда моя клиентка проводит встречи. М-м-м…
Но.
Замуж?
Да ну на…!
– Но, Шонда, а если он – Единственный? Что, если вы СДДД? Что, если он – твоя родственная душа?
О-хо-хо…
Да-да-да.
Вот как хорошо подходят друг другу мои родители.
В 1994 году я оканчиваю с дипломом магистра искусств киношколу Южно-Калифорнийского университета, и мои родители прилетают на церемонию вручения.
Я настаиваю, чтобы они ночевали вместе со мной в моей маленькой квартирке в одном из не самых лучших районов Лос-Анджелеса. Они храбро соглашаются. В ту ночь я уступаю им свою кровать и ложусь спать на полу.
Тихо, темно. Все мы лежим так, наверное, минут тридцать или сорок. Я думаю, что они спят. Я сама почти уснула. А потом из темноты доносится мамин голос.
– Ты знаешь, я тут думала, – говорит она.
Не вопрос. Утверждение.
И папа отзывается сразу же. Я ошибалась, думая, что они спят.
– О чем?
И мама говорит…
Погодите-ка. Давайте внесем ясность: я могу совершенно неправильно передать ее слова, потому что НИЧЕГО не смыслю в этой теме, понятно? В общем, так…
…моя мама говорит что-то вроде:
– Я тут думала о теории психосексуальной репрезентации Маслоу и о том, как она связана со стокгольмским синдромом.
Я лежу на полу и думаю: «ЧТО?!»
Потому что я-то думала, к примеру, о… конфетке.
Я упоминала о том, что моя мама – доктор наук – мозгоправ?
Я жду, что ответит папа. Я жду, гадая, как именно он мягко скажет маме, мол, одному богу ведомо, о чем ты говоришь, и, пожалуйста, давай уже спать.
Ан нет.
Послушайте это. Просто послушайте.
– Я тут думала о теории психосексуальной репрезентации Маслоу и о том, как она связана со стокгольмским синдромом, – говорит мама.
И папа отвечает:
– Надо же, я тоже как раз об этом думал!!
Вот так вот. С двумя восклицательным знаками в голосе. А потом мои родители заводят долгий воодушевленный разговор о том… короче, по этой теме, будь она проклята.
Вот насколько хорошо они друг другу подходят.
Потому что папа тоже об этом думал.
Мама об этом думала. И папа тоже об этом думал. И они оба находили эту тему интересной.
Они всегда думают об одном и том же и договаривают друг за другом предложения. Они последовательно ходят хвостом друг за другом по дому из комнаты в комнату, как утята с взаимным импринтингом.
Они познакомились на свидании вслепую. Должно быть, это было невероятное свидание вслепую. Похоже, оно так и не закончилось.
Они – партнеры, попутчики, лучшие друзья, интеллектуальное сообщество из двух членов, братство спортивных болельщиков. Они идеально комплементарны и после пятидесяти с лишком лет – по-прежнему влюблены. До безумия любят друг друга. Люди думают, что я преувеличиваю, говоря о браке моих родителей, пока не познакомятся с ними. Вы тоже это поймете, когда встретитесь с ними. Мои родители – идеальный пример того, каким должен быть брак. Они понимают устройство брака и, похоже, верят в его незыблемость. Для них это путь, где есть извилины, повороты, ухабы и, возможно, отклонения, но нет конца. Нет вылетных магистралей. И им наплевать. Они слишком заняты получением удовольствия.
Я росла в первом ряду на спектакле о том, как выглядит счастливый, здоровый брак. Никогда не идеальный, постоянно развивающийся, всегда единый.
Мои родители – джекпот семейной жизни.
У моих родителей брак выглядит как самое восхитительное свидание, длящееся пятьдесят с гаком лет. Мои родители заставят вас думать, что воспитание шестерых детей и совместное старение будут своего рода вечеринкой с танцами. Я молюсь на их брак. Почитаю и уважаю его. Расхваливаю его всем своим друзьям.
Они СДДД – созданы друг для друга.
Они – родственные души.
Я все равно не хочу замуж.
Я говорю себе, что это потому, что у них идеальный брак. Их пример слишком идеален. Что, если бы я только встретила человека, который заставит меня подумать, что и у меня может быть настолько прекрасный брак…
Я говорила себе, что мыслю непредвзято. Пока мне не исполнилось сорок, тот факт, что я не хотела выходить замуж, был просто время от времени проплывавшей в моем сознании мыслью. Она даже не была реальной. Это была всего лишь теория. Я никогда не говорила об этом вслух. Никому. Да и с какой стати? Судя по некоторым реакциям на истории, написанные для моих персонажей на TV, женщина, не желающая выходить замуж или иметь детей, – готовая подсудимая для доброго старого суда над ведьмами.
Людям ужасно не нравится, когда ты решаешь сойти с дороги и начать карабкаться в гору. Похоже, это заставляет нервничать даже самых благонамеренных.
– Мы просто хотим, чтобы ты была счастлива, – встревоженно говорили мне растерянные друзья, когда им казалось, что я совершенно довольна своей ролью одиночки.
Я держала свои чувства при себе. Я не упоминала о них в разговорах с родственниками или друзьями. Я не говорила о них мужчинам, с которыми встречалась. Я думала: «Кто знает! Откуда мне знать! Я передумаю. Может быть, я не права. Может быть, брак – это то, чего я хочу и сама не знаю, что хочу этого. Надо быть открытой».
В 2009 году я не хочу выходить замуж.
Это некоторая проблема. Ну… на самом деле – нет. Это не проблема.
Проблема в том, что теперь 2014 год. Проблема в том, что этим летом я вроде как собираюсь выйти замуж. Примерно через восемь месяцев от того момента, когда я начала год «Да».
А я до сих пор не хочу выходить замуж.
Не думаю, что мне когда-нибудь захочется выйти замуж.
ВОТ в чем проблема.
Да-да-да.
Я всегда знала, что хочу быть матерью. Я всегда знала, что хочу приемных детей. Я знала это со стопроцентной уверенностью. Как вы знаете о рассвете. Или о временах года. Это были факты. Так же, как я всегда знала, что буду стареть красиво.
Как я знала, что я – писатель. Материнство внутренне ощущалось во мне вещью настолько правильной, что мне и в голову не приходило в нем сомневаться.
Наверное, некоторые люди так же ощущают брак. В смысле я так думаю.
Я – не ощущаю.
И никогда не ощущала.
В детстве я не так много играла, а вот Сэнди играла, и помногу. Поскольку мы были единственными маленькими детьми, росшими в доме, полном подростков, Сэнди была просто вынуждена превратить меня в партнершу по играм. Старше меня на два года, она вытаскивала меня из кладовой или забирала у меня из рук книгу. И заставляла играть с ней. Но она играла не так, как любят играть другие дети. Сэнди не хотела ни пинать мячик, ни носиться на велосипеде, ни копаться в земле, ни с визгом гоняться за мальчишками вместе с другими девочками. Нет. Сэнди интересовали затейливые ролевые игры.
Ну…
Затейливые ролевые игры, когда она понарошку была моей матерью.
Она брала строительный картон и карандаши и мастерила свою собственную маленькую кухоньку, а потом мы играли в «приготовь ужин и помой посуду». Когда наша мама заметила, какая Сэнди настойчивая, Сэнди получила крохотный фартучек, крохотный чайный набор и настоящую крохотную форму «бундт», в которой мама позволяла ей печь настоящие крохотные кексы в настоящей духовке. Раз в неделю Сэнди тщательно раскладывала нашу обширную коллекцию кукольной одежды на кухонном столе. К каждому предмету были приклеены клейкой лентой сделанные вручную ценники. Потом мы стояли на улице у москитной двери, глядя на часы, пока одна из наших старших сестер не оказывала любезность, крикнув: «Магазин открыт!» Это был сигнал, по которому надо было поторопиться внутрь и быть первыми, чтобы добраться до продавщицы. В какой-то момент продавщица понарошку говорила Сэнди что-то очень снобское, что-то со слегка расистскими обертонами. И Сэнди давала продавщице понарошку отповедь, такую свирепую и остроумную и с таким достоинством, что продавщица, доведенная до слез, в итоге гонялась за Сэнди по магазину, предлагая продать ей платье со скидкой. Это всегда приводило к тому, что Сэнди требовала дать ей поговорить с воображаемым менеджером. Эта игра называлась «мама на шопинге в универмаге».
Однажды на Рождество Сэнди подарили крохотную бело-розовую швейную машинку «Зингер», которая, как мне казалось, должна была быть игрушкой, но в руках Сэнди стала мини-набором инструментов для ее собственного проекта «Подиум». Она шила одежду для наших кукол – действительно впечатляющую, модную, хорошо сшитую одежду. Она объясняла мне, как важны качественные товары и почему дешевые вещи в торговом центре не стоят своих денег. Эта игра называлась «мама шьет».
Долгое время я послушно играла с ней, идя у нее на поводу. Но когда я стала старше, все контракты оказались разорваны…
Моя кукла Кара – потому что в семидесятых, если у тебя была чернокожая Барби, ее обязательно звали Кара и у нее были короткие волосы, а потом, в восьмидесятых, ее звали Кристи и у нее были длинные волосы с золотистым мелированием… В общем, моя Кара проводила бо́льшую часть времени, тусуясь в колледже со своей подругой Карой Второй (которая по случайному совпадению выглядела точь-в-точь, как Кара Первая). Они обсуждали планы поехать кататься на горных лыжах в Гштааде (Гштаад – это название всегда казалось мне невероятно крутым), и Кара Первая пыталась сделать выбор между карьерой гувернантки и путешествиями с богатой тетушкой в качестве компаньонки (моим тогдашним страстным увлечением были «Маленькие женщины»). В какой-то момент неизбежно объявлялся Кен и приглашал Кару на свидание. Кара никогда не хихикала в ответ и не надевала то крохотное невестино платьице, которое со всем старанием сшила для нее моя сестра. И никогда не ходила на свидания с Кеном.
Едва получив в подарок Кена, я обстоятельно его осмотрела. На меня произвел странное впечатление его непонятный гладкий квадратный пах и нарисованные волосы. А его голова… это решило судьбу Кена.
Кара никогда не встречалась с Кеном. Вместо этого она отрывала Кену голову и укладывала свои многочисленные туфельки на хранение внутрь его полого черепа, чтобы они не растерялись. Потом она нахлобучивала его голову обратно и заставляла Кена везти ее в шпионскую организацию, которой она тайно руководила вместе со своей архиврагиней Нэнси Дрю. Пустая голова Кена была и функциональна, и орнаментальна.
Я не хотела печь крохотные бундт-кексы или шить платьица. Или носить фартучки, или ходить по магазинам. Мне было не интересно играть в реальность. Я хотела тратить свое время, ну… на придумывание. На плетение небылиц. На жизнь в моем воображении. Но брак в это не вписывался.
О, но невесты…
Невесты стали для меня всем с того самого первого раза, когда я увидела Марию в «Звуках музыки». Она ушла из монастыря, у нее был миллиард детей, тот чувак-капитан был горячей штучкой, а ее свадебное платье выглядело сногсшибательно.
Я обожаю романтику. Обожаю любовь.
Обожаю ходить на свидания с не-Кенами этого мира, мужчинами, у которых в головах есть нечто большее, чем воздух. Обожаю состоять в отношениях. Обожаю интересных мужчин.
Обожаю, когда моя клиентка проводит встречи. М-м-м…
Но.
Замуж?
Да ну на…!
– Но, Шонда, а если он – Единственный? Что, если вы СДДД? Что, если он – твоя родственная душа?
О-хо-хо…
Да-да-да.
Вот как хорошо подходят друг другу мои родители.
В 1994 году я оканчиваю с дипломом магистра искусств киношколу Южно-Калифорнийского университета, и мои родители прилетают на церемонию вручения.
Я настаиваю, чтобы они ночевали вместе со мной в моей маленькой квартирке в одном из не самых лучших районов Лос-Анджелеса. Они храбро соглашаются. В ту ночь я уступаю им свою кровать и ложусь спать на полу.
Тихо, темно. Все мы лежим так, наверное, минут тридцать или сорок. Я думаю, что они спят. Я сама почти уснула. А потом из темноты доносится мамин голос.
– Ты знаешь, я тут думала, – говорит она.
Не вопрос. Утверждение.
И папа отзывается сразу же. Я ошибалась, думая, что они спят.
– О чем?
И мама говорит…
Погодите-ка. Давайте внесем ясность: я могу совершенно неправильно передать ее слова, потому что НИЧЕГО не смыслю в этой теме, понятно? В общем, так…
…моя мама говорит что-то вроде:
– Я тут думала о теории психосексуальной репрезентации Маслоу и о том, как она связана со стокгольмским синдромом.
Я лежу на полу и думаю: «ЧТО?!»
Потому что я-то думала, к примеру, о… конфетке.
Я упоминала о том, что моя мама – доктор наук – мозгоправ?
Я жду, что ответит папа. Я жду, гадая, как именно он мягко скажет маме, мол, одному богу ведомо, о чем ты говоришь, и, пожалуйста, давай уже спать.
Ан нет.
Послушайте это. Просто послушайте.
– Я тут думала о теории психосексуальной репрезентации Маслоу и о том, как она связана со стокгольмским синдромом, – говорит мама.
И папа отвечает:
– Надо же, я тоже как раз об этом думал!!
Вот так вот. С двумя восклицательным знаками в голосе. А потом мои родители заводят долгий воодушевленный разговор о том… короче, по этой теме, будь она проклята.
Вот насколько хорошо они друг другу подходят.
Потому что папа тоже об этом думал.
Мама об этом думала. И папа тоже об этом думал. И они оба находили эту тему интересной.
Они всегда думают об одном и том же и договаривают друг за другом предложения. Они последовательно ходят хвостом друг за другом по дому из комнаты в комнату, как утята с взаимным импринтингом.
Они познакомились на свидании вслепую. Должно быть, это было невероятное свидание вслепую. Похоже, оно так и не закончилось.
Они – партнеры, попутчики, лучшие друзья, интеллектуальное сообщество из двух членов, братство спортивных болельщиков. Они идеально комплементарны и после пятидесяти с лишком лет – по-прежнему влюблены. До безумия любят друг друга. Люди думают, что я преувеличиваю, говоря о браке моих родителей, пока не познакомятся с ними. Вы тоже это поймете, когда встретитесь с ними. Мои родители – идеальный пример того, каким должен быть брак. Они понимают устройство брака и, похоже, верят в его незыблемость. Для них это путь, где есть извилины, повороты, ухабы и, возможно, отклонения, но нет конца. Нет вылетных магистралей. И им наплевать. Они слишком заняты получением удовольствия.
Я росла в первом ряду на спектакле о том, как выглядит счастливый, здоровый брак. Никогда не идеальный, постоянно развивающийся, всегда единый.
Мои родители – джекпот семейной жизни.
У моих родителей брак выглядит как самое восхитительное свидание, длящееся пятьдесят с гаком лет. Мои родители заставят вас думать, что воспитание шестерых детей и совместное старение будут своего рода вечеринкой с танцами. Я молюсь на их брак. Почитаю и уважаю его. Расхваливаю его всем своим друзьям.
Они СДДД – созданы друг для друга.
Они – родственные души.
Я все равно не хочу замуж.
Я говорю себе, что это потому, что у них идеальный брак. Их пример слишком идеален. Что, если бы я только встретила человека, который заставит меня подумать, что и у меня может быть настолько прекрасный брак…
Я говорила себе, что мыслю непредвзято. Пока мне не исполнилось сорок, тот факт, что я не хотела выходить замуж, был просто время от времени проплывавшей в моем сознании мыслью. Она даже не была реальной. Это была всего лишь теория. Я никогда не говорила об этом вслух. Никому. Да и с какой стати? Судя по некоторым реакциям на истории, написанные для моих персонажей на TV, женщина, не желающая выходить замуж или иметь детей, – готовая подсудимая для доброго старого суда над ведьмами.
Людям ужасно не нравится, когда ты решаешь сойти с дороги и начать карабкаться в гору. Похоже, это заставляет нервничать даже самых благонамеренных.
– Мы просто хотим, чтобы ты была счастлива, – встревоженно говорили мне растерянные друзья, когда им казалось, что я совершенно довольна своей ролью одиночки.
Я держала свои чувства при себе. Я не упоминала о них в разговорах с родственниками или друзьями. Я не говорила о них мужчинам, с которыми встречалась. Я думала: «Кто знает! Откуда мне знать! Я передумаю. Может быть, я не права. Может быть, брак – это то, чего я хочу и сама не знаю, что хочу этого. Надо быть открытой».