Год, когда я всему говорила ДА
Часть 35 из 50 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Утром перед торжественной церемонией в КПЧ я пишу свою речь. Вечером чувствую себя уязвимой, стоя на сцене. Ощущение такое, будто я вырвала станицу из своего дневника и читаю ее вслух. И все же именно эти слова я и хочу сказать.
Вот она, эта речь.
РЕЧЬ ДЛЯ «КАМПАНИИ ЗА ПРАВА ЧЕЛОВЕКА»
14 марта 2015 года
Лос-Анджелес, Калифорния
ВЫ НЕ ОДИНОКИ
Я была писателем еще до того, как выучила буквы.
Я записывала истории на диктофон, который включала моя сестра Сэнди. Потом пыталась заставить маму напечатать их. Было мне тогда, пожалуй, года три. А уж когда я выучила буквы – сочинительство открыло передо мной миры.
Ничто иное не создает этого уникального гула в моем мозгу, этого особенного путешествия в страну воображения. Сочинительство было… ну, для меня это было все равно что впервые сесть за рояль и осознать, что я всегда умела играть. Сочинительство было моей мелодией. Сочинительство было мной. Сочинительство – это была Я САМА.
В школьные годы я день за днем вела дневники. Они у меня сохранились. Маленькие книжечки в тканевых обложках, потрепанные и полинялые. Они лежат в коробках у меня на чердаке – штук двадцать. Кажется.
Книжечки, заполненные надеждами, мечтами, историями и болью.
Позвольте мне описать себя в детстве: очень умненькая, слишком пухленькая, невероятно чувствительная, ботанистая и болезненно застенчивая. Я носила очки со стеклами толстыми, как бутылочное донышко. Две туго заплетенные косички свисали по бокам моей головы – эта прическа мне совсем не шла. И вот главное условие: часто я была единственной чернокожей девочкой в своем классе.
У меня не было друзей.
Нет ничего злее, чем стая человеческих существ, которая сталкивается с тем, кто от них отличается.
Я была очень одинока.
Так что…
Я писала.
Я создавала себе друзей. Я давала им имена и выписывала их портреты во всех подробностях. Я придумывала для них истории, дома и семьи. Я писала об их вечеринках, свиданиях, друзьях и жизни, они были для меня настолько реальными, что…
Видите ли, «Шондалэнд», воображаемая страна Шонды, существовала с тех пор, как мне исполнилось одиннадцать лет.
Я построила ее в своем сознании как место для хранения моих историй. Безопасное место. Пространство для существования моих персонажей. Пространство, где могла существовать Я САМА. До тех пор, пока я не покончу с этим клятым подростковым возрастом и не смогу сбежать в большой мир и быть собой.
Менее изолированной, менее маргинальной, менее невидимой в глазах своих сверстников.
До тех пор, пока я не смогу найти своих людей в реальном мире.
Не знаю, заметил ли это кто-нибудь, но я всегда пишу только об одном – об одиночестве. О страхе быть одиноким, о желании не быть одиноким, о попытках найти своего человека, удержать своего человека, убедить своего человека не оставлять нас в одиночестве, о радости быть со своим человеком и, таким образом, больше не быть одиноким. О трагедии, когда тебя оставляют в одиночестве. О потребности слышать слова: «Ты не одинок».
Фундаментальная человеческая потребность одного человека – слышать, как другой человек говорит ему: «Ты не одинок. Ты видим. Я с тобой».
Репортеры и «твиттеры» часто спрашивают меня, почему я так рьяно вкладываюсь в «разнообразие» на телевидении.
«Почему так важно присутствие разнообразия на TV?» – спрашивают они.
«Почему так важно добиваться разнообразия?»
Право, я терпеть не могу слово «разнообразие». Оно предполагает нечто… иное. Словно это нечто… особенное. Или редкое.
Разнообразие!
Словно есть что-то необычное в том, чтобы рассказывать на TV истории с участием женщин, цветных и ЛГБТК-персонажей.
У меня есть другое слово: НОРМАЛИЗАЦИЯ.
Я нормализую TV.
Я заставляю TV выглядеть так, как выглядит мир. Женщины, цветные, с психическими отклонениями, составляют НАМНОГО больше 50 процентов населения. То есть это не что-то необычное. Я заставляю мир телевидения выглядеть НОРМАЛЬНЫМ.
Я НОРМАЛИЗУЮ телевидение.
Вы должны иметь возможность включать телевизор и видеть свое племя. Вашим племенем могут быть люди любого рода, любые, с кем вы отождествляетесь, кто кажется похожим на вас, кто ощущается как семья, как истина. Вы должны включать ТВ и видеть свой народ, кого-то, похожего на вас.
Видеть, что они есть, они существуют.
Чтобы вы в свой самый темный день знали, что, когда вы пускаетесь бежать (метафорически или физически БЕЖАТЬ), где-то есть кто-то, К КОМУ вы можете прибежать. Ваше племя ждет вас.
Вы не одиноки.
Цель в том, чтобы все люди могли включить телевизор и увидеть кого-то, кто выглядит как они и любит как они. И, что так же важно, все должны включать телевизор и видеть кого-то, кто выглядит не как они и любит не как они. Потому что, возможно, тогда зрители чему-то у них научатся.
Возможно, они не станут их изолировать.
Маргинализировать.
Вычеркивать.
Вероятно, они даже начнут узнавать в них себя.
Вероятно, они даже научатся их любить.
Думаю, когда вы включаете телевизор и видите любовь – чью угодно, с кем угодно, к кому угодно, – настоящую любовь, вам оказывают услугу. Ваша душа как-то развивается, ваш разум как-то растет. Ваше сердце приоткрывается чуточку шире. Вы что-то переживаете.
Сама мысль, что любовь существует, что она возможна, что у человека может быть «человек»…
Вы не одиноки.
Ненависть сокращает, любовь расширяет.
Я много говорю в кабинетах своих сценаристов о том, какое значение имеют образы. Образы, которые вы видите на телевидении, имеют значение. Они рассказывают вам о мире. Они рассказывают вам, кто вы. Каков этот мир. Они формируют вас. Мы все это знаем. На эту тему есть исследования.
Так что же происходит, если вы никогда-никогда не видите на TV Сайруса Бина?[50] Или Коннора Уолша? Или не слышите монолога Эрика Хана? Если вы никогда не видите на TV никого из этих людей…
Что́ вы узнаете о своей важности в ткани общества? О чем это говорит молодым людям? С чем это оставит их? С чем это оставляет любого из нас?
Всякий раз все это сводится к одному.
Вы не одиноки.
Никто не должен быть одиноким.
Поэтому.
Я пишу.
Наконец, я хочу сказать следующее.
Если ты – ребенок где-то там, в этом мире, и ты отличаешься излишней полнотой и не блещешь красотой, зато ты «ботаник», стеснительный, невидимый и терзаемый болью, какой бы ни была твоя раса, каким бы ни был твой гендер, какой бы ни была твоя сексуальная ориентация, – я стою здесь, чтобы сказать тебе: ты не одинок.
Твое племя – оно есть в этом мире. Ждет тебя.
Как я могу быть в этом так уверена?
Потому что… мои люди…
…сидят вон там, за этим столом.
Спасибо.
13
«Да» – выплясыванию (с подходящими людьми)
Я сижу в монтажной Prospect Studios со своим мастером монтажа, Джо Митацеком. Мы спорим, какую песню использовать. Эти дебаты бушуют уже не одну неделю. Монтируется заключительная серия десятого сезона «Анатомии страсти». Сцена культовая: Мередит и Кристина в последний раз самозабвенно выплясывают в ординаторской. Песня, под которую мы будем смотреть их танец, имеет эпическое значение для меня и для фанатов, которые наблюдали, как эти персонажи росли и развивались – становились из интернов врачами, из осторожных молодых женщин – ходячими электростанциями. К этому моменту мы уже провели с ними более двух сотен серий. Больше десяти лет жизни – нашей и их. Это последний раз, когда зрители увидят Кристину Янг на экране. Эта сцена, эта песня, монтаж – все должно быть сделано правильно.
Когда эту сцену снимали, была использована великолепная песня в стиле хип-хоп, чтобы воодушевить актрис и придать им энергии. Теперь, в монтажной, мнения сыплются со всех сторон. Все, кто был там во время съемок, полагают, что на фоне любой музыки, кроме быстрой танцевальной песни, Сандра и Эллен будут выглядеть как плохие танцовщицы.
Я считаю, что это чушь.
Я не считаю, что Сандра или Эллен хоть когда-нибудь могли бы показаться плохими танцовщицами. Это невозможно. Сандра обладает свойственной рок-звездам и «нации ритма»[51] хэппенинговостью, а в Эллен есть живость и прыгучесть, какая-то одновременно сияющая и неизменно «гангстовая». Они вдвоем умеют «зажигать» с потрясающе неповторимой индивидуальностью и при этом транслировать редкостные родство и гармонию – вот что изначально вдохновило всю концепцию их плясок.
Вот она, эта речь.
РЕЧЬ ДЛЯ «КАМПАНИИ ЗА ПРАВА ЧЕЛОВЕКА»
14 марта 2015 года
Лос-Анджелес, Калифорния
ВЫ НЕ ОДИНОКИ
Я была писателем еще до того, как выучила буквы.
Я записывала истории на диктофон, который включала моя сестра Сэнди. Потом пыталась заставить маму напечатать их. Было мне тогда, пожалуй, года три. А уж когда я выучила буквы – сочинительство открыло передо мной миры.
Ничто иное не создает этого уникального гула в моем мозгу, этого особенного путешествия в страну воображения. Сочинительство было… ну, для меня это было все равно что впервые сесть за рояль и осознать, что я всегда умела играть. Сочинительство было моей мелодией. Сочинительство было мной. Сочинительство – это была Я САМА.
В школьные годы я день за днем вела дневники. Они у меня сохранились. Маленькие книжечки в тканевых обложках, потрепанные и полинялые. Они лежат в коробках у меня на чердаке – штук двадцать. Кажется.
Книжечки, заполненные надеждами, мечтами, историями и болью.
Позвольте мне описать себя в детстве: очень умненькая, слишком пухленькая, невероятно чувствительная, ботанистая и болезненно застенчивая. Я носила очки со стеклами толстыми, как бутылочное донышко. Две туго заплетенные косички свисали по бокам моей головы – эта прическа мне совсем не шла. И вот главное условие: часто я была единственной чернокожей девочкой в своем классе.
У меня не было друзей.
Нет ничего злее, чем стая человеческих существ, которая сталкивается с тем, кто от них отличается.
Я была очень одинока.
Так что…
Я писала.
Я создавала себе друзей. Я давала им имена и выписывала их портреты во всех подробностях. Я придумывала для них истории, дома и семьи. Я писала об их вечеринках, свиданиях, друзьях и жизни, они были для меня настолько реальными, что…
Видите ли, «Шондалэнд», воображаемая страна Шонды, существовала с тех пор, как мне исполнилось одиннадцать лет.
Я построила ее в своем сознании как место для хранения моих историй. Безопасное место. Пространство для существования моих персонажей. Пространство, где могла существовать Я САМА. До тех пор, пока я не покончу с этим клятым подростковым возрастом и не смогу сбежать в большой мир и быть собой.
Менее изолированной, менее маргинальной, менее невидимой в глазах своих сверстников.
До тех пор, пока я не смогу найти своих людей в реальном мире.
Не знаю, заметил ли это кто-нибудь, но я всегда пишу только об одном – об одиночестве. О страхе быть одиноким, о желании не быть одиноким, о попытках найти своего человека, удержать своего человека, убедить своего человека не оставлять нас в одиночестве, о радости быть со своим человеком и, таким образом, больше не быть одиноким. О трагедии, когда тебя оставляют в одиночестве. О потребности слышать слова: «Ты не одинок».
Фундаментальная человеческая потребность одного человека – слышать, как другой человек говорит ему: «Ты не одинок. Ты видим. Я с тобой».
Репортеры и «твиттеры» часто спрашивают меня, почему я так рьяно вкладываюсь в «разнообразие» на телевидении.
«Почему так важно присутствие разнообразия на TV?» – спрашивают они.
«Почему так важно добиваться разнообразия?»
Право, я терпеть не могу слово «разнообразие». Оно предполагает нечто… иное. Словно это нечто… особенное. Или редкое.
Разнообразие!
Словно есть что-то необычное в том, чтобы рассказывать на TV истории с участием женщин, цветных и ЛГБТК-персонажей.
У меня есть другое слово: НОРМАЛИЗАЦИЯ.
Я нормализую TV.
Я заставляю TV выглядеть так, как выглядит мир. Женщины, цветные, с психическими отклонениями, составляют НАМНОГО больше 50 процентов населения. То есть это не что-то необычное. Я заставляю мир телевидения выглядеть НОРМАЛЬНЫМ.
Я НОРМАЛИЗУЮ телевидение.
Вы должны иметь возможность включать телевизор и видеть свое племя. Вашим племенем могут быть люди любого рода, любые, с кем вы отождествляетесь, кто кажется похожим на вас, кто ощущается как семья, как истина. Вы должны включать ТВ и видеть свой народ, кого-то, похожего на вас.
Видеть, что они есть, они существуют.
Чтобы вы в свой самый темный день знали, что, когда вы пускаетесь бежать (метафорически или физически БЕЖАТЬ), где-то есть кто-то, К КОМУ вы можете прибежать. Ваше племя ждет вас.
Вы не одиноки.
Цель в том, чтобы все люди могли включить телевизор и увидеть кого-то, кто выглядит как они и любит как они. И, что так же важно, все должны включать телевизор и видеть кого-то, кто выглядит не как они и любит не как они. Потому что, возможно, тогда зрители чему-то у них научатся.
Возможно, они не станут их изолировать.
Маргинализировать.
Вычеркивать.
Вероятно, они даже начнут узнавать в них себя.
Вероятно, они даже научатся их любить.
Думаю, когда вы включаете телевизор и видите любовь – чью угодно, с кем угодно, к кому угодно, – настоящую любовь, вам оказывают услугу. Ваша душа как-то развивается, ваш разум как-то растет. Ваше сердце приоткрывается чуточку шире. Вы что-то переживаете.
Сама мысль, что любовь существует, что она возможна, что у человека может быть «человек»…
Вы не одиноки.
Ненависть сокращает, любовь расширяет.
Я много говорю в кабинетах своих сценаристов о том, какое значение имеют образы. Образы, которые вы видите на телевидении, имеют значение. Они рассказывают вам о мире. Они рассказывают вам, кто вы. Каков этот мир. Они формируют вас. Мы все это знаем. На эту тему есть исследования.
Так что же происходит, если вы никогда-никогда не видите на TV Сайруса Бина?[50] Или Коннора Уолша? Или не слышите монолога Эрика Хана? Если вы никогда не видите на TV никого из этих людей…
Что́ вы узнаете о своей важности в ткани общества? О чем это говорит молодым людям? С чем это оставит их? С чем это оставляет любого из нас?
Всякий раз все это сводится к одному.
Вы не одиноки.
Никто не должен быть одиноким.
Поэтому.
Я пишу.
Наконец, я хочу сказать следующее.
Если ты – ребенок где-то там, в этом мире, и ты отличаешься излишней полнотой и не блещешь красотой, зато ты «ботаник», стеснительный, невидимый и терзаемый болью, какой бы ни была твоя раса, каким бы ни был твой гендер, какой бы ни была твоя сексуальная ориентация, – я стою здесь, чтобы сказать тебе: ты не одинок.
Твое племя – оно есть в этом мире. Ждет тебя.
Как я могу быть в этом так уверена?
Потому что… мои люди…
…сидят вон там, за этим столом.
Спасибо.
13
«Да» – выплясыванию (с подходящими людьми)
Я сижу в монтажной Prospect Studios со своим мастером монтажа, Джо Митацеком. Мы спорим, какую песню использовать. Эти дебаты бушуют уже не одну неделю. Монтируется заключительная серия десятого сезона «Анатомии страсти». Сцена культовая: Мередит и Кристина в последний раз самозабвенно выплясывают в ординаторской. Песня, под которую мы будем смотреть их танец, имеет эпическое значение для меня и для фанатов, которые наблюдали, как эти персонажи росли и развивались – становились из интернов врачами, из осторожных молодых женщин – ходячими электростанциями. К этому моменту мы уже провели с ними более двух сотен серий. Больше десяти лет жизни – нашей и их. Это последний раз, когда зрители увидят Кристину Янг на экране. Эта сцена, эта песня, монтаж – все должно быть сделано правильно.
Когда эту сцену снимали, была использована великолепная песня в стиле хип-хоп, чтобы воодушевить актрис и придать им энергии. Теперь, в монтажной, мнения сыплются со всех сторон. Все, кто был там во время съемок, полагают, что на фоне любой музыки, кроме быстрой танцевальной песни, Сандра и Эллен будут выглядеть как плохие танцовщицы.
Я считаю, что это чушь.
Я не считаю, что Сандра или Эллен хоть когда-нибудь могли бы показаться плохими танцовщицами. Это невозможно. Сандра обладает свойственной рок-звездам и «нации ритма»[51] хэппенинговостью, а в Эллен есть живость и прыгучесть, какая-то одновременно сияющая и неизменно «гангстовая». Они вдвоем умеют «зажигать» с потрясающе неповторимой индивидуальностью и при этом транслировать редкостные родство и гармонию – вот что изначально вдохновило всю концепцию их плясок.