Год дурака
Часть 63 из 81 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Поскольку драконы и вино не помогли, доведенная до крайности, я решила применить что-нибудь менее изящное. Например, мои сиськи.
Наполнив ванну водой, я села в нее и начала ждать. Роланд задерживался. Вода остыла, пришлось добавить горячей. Наконец, когда моя кожа уже совсем сморщилась, я услышала хлопок двери. Роланд! В последний момент проверяя все ли в порядке, я провела по ногам, ощутила пару торчащих волосков и, схватив первую попавшуюся бритву, ликвидировала этот недостаток.
– Ярослав Борисович! – высунулась я за дверь. – Вы не могли бы помочь мне?
– Пожалуй, – неохотно согласился он, снимая пиджак.
Он вошел в ванную, совершенно равнодушный к моей наготе, как будто только что вернулся с массовой оргии свингеров. «Хотя бы изобразил интерес», – обиделась я.
– Потрите мне спину, пожалуйста, – я протянула ему губку и развернулась, надеясь, что ягодицы привлекают его больше грудей. Приподняла волосы, открывая шею. Я была так страшно зла, что не могла даже стесняться.
Роланд коснулся моего плеча губкой и нерешительно замер. Ох, ладно. Не рассуждает об особенностях работы с немецкими фармацевтическими компаниями, и то хорошо.
– София, вы трогали мою бритву? – осведомился он сдавленным голосом.
– Нет, – быстро соврала я.
– Она лежала параллельно краю ванны. А теперь располагается под углом примерно в десять градусов.
– Какой ужас, Ярослав Борисович, – съехидничала я.
– Я резко отрицательно отношусь к совместному пользованию гигиеническими средствами…
Я закатила глаза, радуясь, что он не видит моего лица.
– Вот, например, полотенца…
– А что с полотенцами? Мы пользуемся разными.
– Вы вешаете свое слишком близко к моему. И микроорганизмы переползают с одного на другое.
Я стиснула зубы. «Вы и представить себе не можете, что происходит, когда люди трахаются, Роланд».
– Что это у вас на плече? – встревожился он. – Какое-то покраснение. Это не атопический дерматит?
– Спасибо вам за помощь! – я вырвала у Роланда мочалку и выставила его вон.
Заперев за ним дверь, я устало прислонилась к кафельной стене. Что со мной такое, что я навожу мужчину на мысль об атопическом дерматите?
Я легла спать в десять. Роланд – в одиннадцать. Это было начало конца.
Всю субботу мы прослонялись по квартире, стараясь не встречаться. Я откровенно скучала. Тайра Бэнкс, чирлидеры и Сьюзен Элизабет Филлипс смогли бы поднять мне настроение, но в этом доме даже употребление героина встретило бы меньшее осуждение.
В половине одиннадцатого Роланд протянул мне бокал шампанского.
– Нам действительно нужно немного расслабиться.
Удивительно, но мне показалось, что он пытается быть милым или вроде того.
Захватив шампанское, мы переместились в спальню, где, незаметно для себя, я быстро прикончила всю бутылку, с незначительной помощью Роланда. В одиннадцать он выключил люстру и включил ночник, излучающий холодный голубой свет. Не слишком уютно для ноября. После того, как мы распили вторую бутылку шампанского, случилось чудо не меньшее, чем явление Богоматери в небе над Францией: мы с Роландом погасили ночник и занялись сексом. К тому времени у меня разболелась голова от шампанского, да еще мешал переполненный мочевой пузырь, и порой меня настолько отвлекали неприятные ощущения, что я забывала, где я, с кем и чем занимаюсь. Роланд действовал четко и последовательно, что не оставляло сомнений – когда-то, прежде чем решиться на практику, он внимательно изучил теорию и, проложив маршрут, с тех пор следовал по нему без изменений. «Вот поэтому роботы никогда не заменят людей», – думала я, наблюдая, как по потолку ползут синие тени.
Когда все закончилось, Роланд позволил моей голове полежать на его плече ровно пять минут (уверена, он отсчитывал секунды) и бросился в ванную. Пока он отсутствовал, комплексы и фобии реяли над моей головой, как воронье. Что вызвало у него такое отвращение, что после меня он отмывается уже полчаса?
– Почему мы не делали этого раньше? – спросила я, когда Роланд соизволил вернуться, уже облаченный в пижаму, закрывающую его тело от подбородка до пальцев на ногах.
– Потому что была не суббота.
– А что с субботой?
– В будни я слишком устаю на работе. В субботу же чувствую себя достаточно отдохнувшим.
– А в воскресенье?
– В воскресенье мыслями я уже на работе.
Хорошо, что он не еврей. А то шаббат лишил бы его последней возможности оставить потомство.
– Удивительно, что ты не потребовал от меня справки от гинеколога, – после свершившегося я решила наконец перейти на «ты».
– Я запросил твою карту в клинике, обслуживающей нашу компанию.
– Как я сразу не догадалась, – вздохнула я.
Мы пожелали друг другу спокойной ночи с равнодушными интонациями соседок, встретившихся с ведрами возле мусоропровода. Вскоре дыхание Роланда стало редким и глубоким, а я все лежала и смотрела в темноту, вспоминая, что нужно моргать только когда глаза начинало жечь. Спустя час или больше я тихо встала, нащупала телефон и выскользнула в ванную.
Я слушала гудки до упора, пока холодный женский голос не известил меня, что абонент недоступен. Вдруг ослабев, я присела на край ванны. Эрик был доступен всегда. Он отвечал, когда я звонила, открывал, когда я стучалась в его дверь, и приходил, когда я звала. В любое время дня и ночи. Без него разверзлась зияющая пустота, и в нее посыпались оптимизм, жажда общения, мелкие радости дня, значимость вещей и событий, все, что наполняло мою жизнь. И я осталась одна в тишине.
Слезы падали на мои колени и, разбиваясь, превращались в маленькие лужицы.
Проснувшись утром, я увидела десяток пропущенных вызовов от Эрика – он все-таки перезвонил! Вот только я вчера не обратила внимания, что звук телефона отключен… дура. Я уже решилась набрать его номер, когда на дисплее высветился звонок. Я нажала кнопку «принять».
– Да, мама, все хорошо. Я больше не живу в той квартире. Я переехала к своему директору. Он ищет жену-рохлю, которая будет следовать за ним, не отсвечивая, и решил, что я вполне подходящая кандидатура. Да, мама, это правда. Да, я вас познакомлю.
Она молчала пять минут, переваривая новость. Потом выдохнула:
– Доча, я невероятно за тебя рада!
Глава 13: Несчастливый Новый Год
Мне никогда не нравилась зима. Кто-то считал, что заснеженная земля похожа на невесту, но я бы сказала, что она одета в саван. Декабрь был тем более угнетающим, что за ним следовали январь и февраль.
Когда утром я выходила из дома, снег был белым, а небо черным. К вечеру все смешивалось в непроглядную муть. Блуждая по монохромной квартире Роланда, я думала, что моя жизнь растеряла краски. Да, каждый раз зимой как будто немного умираешь. Или впадаешь в анабиоз. Иначе как объяснить мою глубочайшую апатию?
Мы с Роландом, кажется, начали привыкать друг к другу. Наша совместная жизнь позволила мне узнать о себе много нового: я бросала обувь там, где ее сняла, на кухне не всегда вешала прихватки на крючки, а в ванной порой забывала закрыть тюбик с зубной пастой. Я мыла руки, приходя с улицы, перед едой, после туалета, но даже не задумывалась, что их нужно мыть и в остальное время. Примерно с интервалом в пять-десять минут. Ничего, что они все растрескались – это с непривычки. У Роланда же вон не растрескиваются. У него дубленая кожа.
Грешная, безалаберная и неряшливая, я должна была встретить Роланда, чтобы он направил меня на путь истинный. Когда он смотрел на меня с тихим упреком, мне хотелось ударить его по лицу, но вместо этого я мысленно вздыхала и делала все правильно. В конце концов, я понимала, как он страдает. Беспорядок был для него больше, чем беспорядок. Крушение основ. Потеря душевного равновесия. Дезориентация и хаотизация. Может, это было ненормально, но я слишком запуталась, чтобы разобраться самостоятельно. Мои нервы расшатались.
Все же, Роланд не был плохим или злым. И прежде чем высказать очередную придирку, он мысленно досчитывал до ста двадцати четырех. С ним вполне можно было жить. Более того, отыщи он похожую на него женщину, они были бы удовлетворительно счастливы, занимаясь сексом по субботам и разговаривая по воскресеньям. Кстати, о сексе. Шестидневное табу Роланда уже не казалось мне таким возмутительным. Не то чтобы мне вообще чего-то от него хотелось.
Итак, я жила, практически не приходя в сознание. Изредка я пробуждалась и меня начинали одолевать разные мысли. Например, что совместная деятельность оздоровляет отношения. И мы с Роландом явно нуждаемся в совместной деятельности. Например, прорыть туннель под Ла-Маншем. Или построить Байкало-Амурскую магистраль. Но, поскольку все это сделали до нас, пришлось довольствоваться чем-то попроще. Посмотреть вместе комедию, например.
Я заметила сомнение на лице Роланда, но он тоже, видимо, размышлял о пользе совместной деятельности и поэтому согласился. Далее мы провели самый дискомфортный час в нашей совместной жизни. Роланд честно старался мне угодить. Проблема в том, что ему было бы легче посадить самолет на картофельном поле, чем разобраться, что является шуткой в семейной комедии. Он напрягался, как бегун перед выстрелом сигнального пистолета («Это смешно? Достаточно ли смешно? Если я проявлю веселье сейчас, будет ли это уместным?»), но каждый раз либо спешил, либо запаздывал. Его натужный смех невпопад был еще ужаснее, чем его чувство юмора. Это било по нервам. Это было хуже, чем китайская пытка водой, капающей на голову, да еще во время четвертования, как раз когда тебя сжигают, обув в испанские сапоги и унижая вербально. Роланд становился печальнее с каждой минутой. И, сдавшись, я нажала на «стоп».
– Попробуем посмотреть что-нибудь с закадровым смехом. Потом. В другой раз. Может быть.
Я находилась не в том месте, не с тем человеком, но это только подстегивало мой вымученный оптимизм.
Следующей попыткой стал боулинг. Хорошо хоть не бои в грязи. Я сорок минут уговаривала Роланда надеть специальную обувь, без которой не пускали на дорожку. Зря – уже на этапе объяснения правил он впал в ступор.
– Я должен сбить как можно больше кегель? Но они стоят так упорядоченно.
Удивлял сам факт, что человек, дожив до его лет, понятия не имеет о боулинге, но эта претензия совсем меня деморализовала.
– Ну да. Чтобы ты мог их сбить.
– Какая здесь мотивация, кроме абстрактного желания привнести в мир беспорядок?
– Э-э… тебе начислят очки.
– Я так понимаю, эти очки невозможно конвертировать в какую-либо валюту, – самодовольно изрек Роланд.
Он пошутил! Вы посмотрите на него!
– Ярослав Борисович… Я не понимаю, что вы… то есть ты несешь. Это соревнование в меткости.
– Меткость не является фактором, определяющим мою карьерную и жизненную успешность.
– Это расслабление! Люди играют, чтобы расслабиться!
– Впустую разбрасывать кегли – очень странный способ расслабиться. С тем же успехом можно давить пластиковые стаканчики или рвать траву на газоне. Чистая деструкция.
– Хорошо. Ты что предлагаешь?
– В детстве я пытался доказать теорему Ферма20. Но в 1995 году она была доказана Эндрю Уайлсом.
– А что ты делал после 95 года?
– А потом учеба, работа, стало не до расслабления. Впрочем, всегда можно подумать над проблемой Ландау. И две проблемы Гильберта21 из двадцати трех пока остаются нерешенными.
– А можно я не буду думать над проблемами Гильберта?
– Только если ты очень занята.
Наполнив ванну водой, я села в нее и начала ждать. Роланд задерживался. Вода остыла, пришлось добавить горячей. Наконец, когда моя кожа уже совсем сморщилась, я услышала хлопок двери. Роланд! В последний момент проверяя все ли в порядке, я провела по ногам, ощутила пару торчащих волосков и, схватив первую попавшуюся бритву, ликвидировала этот недостаток.
– Ярослав Борисович! – высунулась я за дверь. – Вы не могли бы помочь мне?
– Пожалуй, – неохотно согласился он, снимая пиджак.
Он вошел в ванную, совершенно равнодушный к моей наготе, как будто только что вернулся с массовой оргии свингеров. «Хотя бы изобразил интерес», – обиделась я.
– Потрите мне спину, пожалуйста, – я протянула ему губку и развернулась, надеясь, что ягодицы привлекают его больше грудей. Приподняла волосы, открывая шею. Я была так страшно зла, что не могла даже стесняться.
Роланд коснулся моего плеча губкой и нерешительно замер. Ох, ладно. Не рассуждает об особенностях работы с немецкими фармацевтическими компаниями, и то хорошо.
– София, вы трогали мою бритву? – осведомился он сдавленным голосом.
– Нет, – быстро соврала я.
– Она лежала параллельно краю ванны. А теперь располагается под углом примерно в десять градусов.
– Какой ужас, Ярослав Борисович, – съехидничала я.
– Я резко отрицательно отношусь к совместному пользованию гигиеническими средствами…
Я закатила глаза, радуясь, что он не видит моего лица.
– Вот, например, полотенца…
– А что с полотенцами? Мы пользуемся разными.
– Вы вешаете свое слишком близко к моему. И микроорганизмы переползают с одного на другое.
Я стиснула зубы. «Вы и представить себе не можете, что происходит, когда люди трахаются, Роланд».
– Что это у вас на плече? – встревожился он. – Какое-то покраснение. Это не атопический дерматит?
– Спасибо вам за помощь! – я вырвала у Роланда мочалку и выставила его вон.
Заперев за ним дверь, я устало прислонилась к кафельной стене. Что со мной такое, что я навожу мужчину на мысль об атопическом дерматите?
Я легла спать в десять. Роланд – в одиннадцать. Это было начало конца.
Всю субботу мы прослонялись по квартире, стараясь не встречаться. Я откровенно скучала. Тайра Бэнкс, чирлидеры и Сьюзен Элизабет Филлипс смогли бы поднять мне настроение, но в этом доме даже употребление героина встретило бы меньшее осуждение.
В половине одиннадцатого Роланд протянул мне бокал шампанского.
– Нам действительно нужно немного расслабиться.
Удивительно, но мне показалось, что он пытается быть милым или вроде того.
Захватив шампанское, мы переместились в спальню, где, незаметно для себя, я быстро прикончила всю бутылку, с незначительной помощью Роланда. В одиннадцать он выключил люстру и включил ночник, излучающий холодный голубой свет. Не слишком уютно для ноября. После того, как мы распили вторую бутылку шампанского, случилось чудо не меньшее, чем явление Богоматери в небе над Францией: мы с Роландом погасили ночник и занялись сексом. К тому времени у меня разболелась голова от шампанского, да еще мешал переполненный мочевой пузырь, и порой меня настолько отвлекали неприятные ощущения, что я забывала, где я, с кем и чем занимаюсь. Роланд действовал четко и последовательно, что не оставляло сомнений – когда-то, прежде чем решиться на практику, он внимательно изучил теорию и, проложив маршрут, с тех пор следовал по нему без изменений. «Вот поэтому роботы никогда не заменят людей», – думала я, наблюдая, как по потолку ползут синие тени.
Когда все закончилось, Роланд позволил моей голове полежать на его плече ровно пять минут (уверена, он отсчитывал секунды) и бросился в ванную. Пока он отсутствовал, комплексы и фобии реяли над моей головой, как воронье. Что вызвало у него такое отвращение, что после меня он отмывается уже полчаса?
– Почему мы не делали этого раньше? – спросила я, когда Роланд соизволил вернуться, уже облаченный в пижаму, закрывающую его тело от подбородка до пальцев на ногах.
– Потому что была не суббота.
– А что с субботой?
– В будни я слишком устаю на работе. В субботу же чувствую себя достаточно отдохнувшим.
– А в воскресенье?
– В воскресенье мыслями я уже на работе.
Хорошо, что он не еврей. А то шаббат лишил бы его последней возможности оставить потомство.
– Удивительно, что ты не потребовал от меня справки от гинеколога, – после свершившегося я решила наконец перейти на «ты».
– Я запросил твою карту в клинике, обслуживающей нашу компанию.
– Как я сразу не догадалась, – вздохнула я.
Мы пожелали друг другу спокойной ночи с равнодушными интонациями соседок, встретившихся с ведрами возле мусоропровода. Вскоре дыхание Роланда стало редким и глубоким, а я все лежала и смотрела в темноту, вспоминая, что нужно моргать только когда глаза начинало жечь. Спустя час или больше я тихо встала, нащупала телефон и выскользнула в ванную.
Я слушала гудки до упора, пока холодный женский голос не известил меня, что абонент недоступен. Вдруг ослабев, я присела на край ванны. Эрик был доступен всегда. Он отвечал, когда я звонила, открывал, когда я стучалась в его дверь, и приходил, когда я звала. В любое время дня и ночи. Без него разверзлась зияющая пустота, и в нее посыпались оптимизм, жажда общения, мелкие радости дня, значимость вещей и событий, все, что наполняло мою жизнь. И я осталась одна в тишине.
Слезы падали на мои колени и, разбиваясь, превращались в маленькие лужицы.
Проснувшись утром, я увидела десяток пропущенных вызовов от Эрика – он все-таки перезвонил! Вот только я вчера не обратила внимания, что звук телефона отключен… дура. Я уже решилась набрать его номер, когда на дисплее высветился звонок. Я нажала кнопку «принять».
– Да, мама, все хорошо. Я больше не живу в той квартире. Я переехала к своему директору. Он ищет жену-рохлю, которая будет следовать за ним, не отсвечивая, и решил, что я вполне подходящая кандидатура. Да, мама, это правда. Да, я вас познакомлю.
Она молчала пять минут, переваривая новость. Потом выдохнула:
– Доча, я невероятно за тебя рада!
Глава 13: Несчастливый Новый Год
Мне никогда не нравилась зима. Кто-то считал, что заснеженная земля похожа на невесту, но я бы сказала, что она одета в саван. Декабрь был тем более угнетающим, что за ним следовали январь и февраль.
Когда утром я выходила из дома, снег был белым, а небо черным. К вечеру все смешивалось в непроглядную муть. Блуждая по монохромной квартире Роланда, я думала, что моя жизнь растеряла краски. Да, каждый раз зимой как будто немного умираешь. Или впадаешь в анабиоз. Иначе как объяснить мою глубочайшую апатию?
Мы с Роландом, кажется, начали привыкать друг к другу. Наша совместная жизнь позволила мне узнать о себе много нового: я бросала обувь там, где ее сняла, на кухне не всегда вешала прихватки на крючки, а в ванной порой забывала закрыть тюбик с зубной пастой. Я мыла руки, приходя с улицы, перед едой, после туалета, но даже не задумывалась, что их нужно мыть и в остальное время. Примерно с интервалом в пять-десять минут. Ничего, что они все растрескались – это с непривычки. У Роланда же вон не растрескиваются. У него дубленая кожа.
Грешная, безалаберная и неряшливая, я должна была встретить Роланда, чтобы он направил меня на путь истинный. Когда он смотрел на меня с тихим упреком, мне хотелось ударить его по лицу, но вместо этого я мысленно вздыхала и делала все правильно. В конце концов, я понимала, как он страдает. Беспорядок был для него больше, чем беспорядок. Крушение основ. Потеря душевного равновесия. Дезориентация и хаотизация. Может, это было ненормально, но я слишком запуталась, чтобы разобраться самостоятельно. Мои нервы расшатались.
Все же, Роланд не был плохим или злым. И прежде чем высказать очередную придирку, он мысленно досчитывал до ста двадцати четырех. С ним вполне можно было жить. Более того, отыщи он похожую на него женщину, они были бы удовлетворительно счастливы, занимаясь сексом по субботам и разговаривая по воскресеньям. Кстати, о сексе. Шестидневное табу Роланда уже не казалось мне таким возмутительным. Не то чтобы мне вообще чего-то от него хотелось.
Итак, я жила, практически не приходя в сознание. Изредка я пробуждалась и меня начинали одолевать разные мысли. Например, что совместная деятельность оздоровляет отношения. И мы с Роландом явно нуждаемся в совместной деятельности. Например, прорыть туннель под Ла-Маншем. Или построить Байкало-Амурскую магистраль. Но, поскольку все это сделали до нас, пришлось довольствоваться чем-то попроще. Посмотреть вместе комедию, например.
Я заметила сомнение на лице Роланда, но он тоже, видимо, размышлял о пользе совместной деятельности и поэтому согласился. Далее мы провели самый дискомфортный час в нашей совместной жизни. Роланд честно старался мне угодить. Проблема в том, что ему было бы легче посадить самолет на картофельном поле, чем разобраться, что является шуткой в семейной комедии. Он напрягался, как бегун перед выстрелом сигнального пистолета («Это смешно? Достаточно ли смешно? Если я проявлю веселье сейчас, будет ли это уместным?»), но каждый раз либо спешил, либо запаздывал. Его натужный смех невпопад был еще ужаснее, чем его чувство юмора. Это било по нервам. Это было хуже, чем китайская пытка водой, капающей на голову, да еще во время четвертования, как раз когда тебя сжигают, обув в испанские сапоги и унижая вербально. Роланд становился печальнее с каждой минутой. И, сдавшись, я нажала на «стоп».
– Попробуем посмотреть что-нибудь с закадровым смехом. Потом. В другой раз. Может быть.
Я находилась не в том месте, не с тем человеком, но это только подстегивало мой вымученный оптимизм.
Следующей попыткой стал боулинг. Хорошо хоть не бои в грязи. Я сорок минут уговаривала Роланда надеть специальную обувь, без которой не пускали на дорожку. Зря – уже на этапе объяснения правил он впал в ступор.
– Я должен сбить как можно больше кегель? Но они стоят так упорядоченно.
Удивлял сам факт, что человек, дожив до его лет, понятия не имеет о боулинге, но эта претензия совсем меня деморализовала.
– Ну да. Чтобы ты мог их сбить.
– Какая здесь мотивация, кроме абстрактного желания привнести в мир беспорядок?
– Э-э… тебе начислят очки.
– Я так понимаю, эти очки невозможно конвертировать в какую-либо валюту, – самодовольно изрек Роланд.
Он пошутил! Вы посмотрите на него!
– Ярослав Борисович… Я не понимаю, что вы… то есть ты несешь. Это соревнование в меткости.
– Меткость не является фактором, определяющим мою карьерную и жизненную успешность.
– Это расслабление! Люди играют, чтобы расслабиться!
– Впустую разбрасывать кегли – очень странный способ расслабиться. С тем же успехом можно давить пластиковые стаканчики или рвать траву на газоне. Чистая деструкция.
– Хорошо. Ты что предлагаешь?
– В детстве я пытался доказать теорему Ферма20. Но в 1995 году она была доказана Эндрю Уайлсом.
– А что ты делал после 95 года?
– А потом учеба, работа, стало не до расслабления. Впрочем, всегда можно подумать над проблемой Ландау. И две проблемы Гильберта21 из двадцати трех пока остаются нерешенными.
– А можно я не буду думать над проблемами Гильберта?
– Только если ты очень занята.