Глубокие воды

— Мм, да я только что договорилась пообедать с Эвелин. Так что домой к обеду меня не жди.

Вик не мог понять, лжет она или нет. Из ее ответа было неясно, куда она направляется. Он встал, потянулся, аккуратно одернул свитер.

— Может, вечером по коктейлю? Успеешь часам к шести в «Честерфилд»?

Она потупилась, как школьница, выводя дугу носком мокасина на полу.

— Нет, Вик. Тебе ведь там не нравится. Но спасибо за приглашение.

— Извини. — Он улыбнулся. — Ну ладно, я пошел.

Они вместе вошли в гараж и сели каждый в свою машину. Пока Вик прогревал двигатель, бледно-зеленый кабриолет Мелинды уже катил по дороге.





7




Через два или три дня после прояснения истории с Макреем в типографию позвонил некий мистер Касселл, назвался представителем ист-лаймского агентства недвижимости «Бинкли» и объяснил, что на Вика сослались как на поручителя мистера Чарльза де Лайла, желавшего снять дом.

— Чарльза де Лайла? — озадаченно переспросил Вик.

Он никогда о таком не слышал.

— Мистер ван Аллен, прошу прощения, что беспокою вас на работе, но мы не дозвонились до вашей жены по ее домашнему телефону. На самом деле у меня тут записано: «Миссис Виктор ван Аллен», но я подумал, что за мистера де Лайла наверняка сможете поручиться и вы. Как, по-вашему, он человек ответственный? Вы же понимаете, нам требуется предоставить отзыв домовладельцу.

Вик вдруг вспомнил, откуда знает имя Чарльз де Лайл: так звали пианиста из бара «Лорда Честерфилда».

— Я не совсем… Полагаю, что да, ответственный. В полдень я поговорю с женой и попрошу ее перезвонить вам сегодня после обеда.

— Очень хорошо, мистер ван Аллен. Мы будем очень вам благодарны. Спасибо большое. До свидания.

— До свидания.

Вик повесил трубку.

Стивен ждал его с образцами новой бумаги. Они начали вместе осматривать их, держа перед голой лампочкой в двести ватт и тщательно проверяя равномерность толщины. Бумага предназначалась для следующей книги «Гринспер Пресс» — сборника стихов Брайана Райдера, молодого преподавателя колледжа Бард[18]. У Стивена глаза были зорче, и он лучше различал тонкости фактуры, проявлявшиеся на ярком свете, но в оценке общего качества бумаги и ее способности держать краску Вик больше доверял себе. Отсмотрев шесть сортов бумаги, за несколько минут они отсеяли четыре и наконец сошлись во мнениях по поводу одного из оставшихся двух.

— Заказ сейчас отослать? — спросил Стивен.

— Да, наверное. В прошлый раз они возились целую вечность.

Вик вернулся к письменному столу, за которым писал письма об отказе трем поэтам и одному романисту, приславшим рукописи в прошлом месяце. Вик всегда писал отказы сам и от руки, во-первых, потому, что не любил их писать, но не хотел обременять этим Стивена, а еще потому, что считал вежливое письмо от издателя, написанное от руки, единственным цивилизованным способом общения с людьми, чьи произведения приходится отвергать. В основном он получал хорошие рукописи. Некоторые были очень хороши, и он рад был бы их опубликовать, но невозможно печатать все, что тебе нравится, поэтому авторам очень хороших рукописей он любезно советовал, куда их лучше пристроить. Его письма по большей части выглядели приблизительно так: «…Как Вы, вероятно, знаете, „Гринспер Пресс“ — небольшое издательство. У нас всего два ручных печатных станка, и поскольку производственный процесс занимает много времени, мы не имеем возможности печатать больше четырех книг в год…» Тон его писем был скромным и соответствовал духу «Гринспер Пресс». Вик чрезвычайно гордился медленным производством и тем, что «Гринспер Пресс» обычно требовалось пять дней, чтобы набрать десять страниц.

Особенно Вик гордился Стивеном Хайнсом и благодарил судьбу за то, что нашел его. У тридцатидвухлетнего Стивена были жена и маленький ребенок, а сам он был человеком непритязательным, с ровным характером и проявлял бесконечное терпение в типографской работе, предполагавшей постоянные правки и выверки. Он был такой же дотошный, как Вик, и Вик в первые два трудных года даже и подумать не мог, что когда-нибудь рядом окажется кто-нибудь столь же скрупулезный, как он сам. И вот однажды, шесть лет назад, в издательство Вика явился Стивен. Раньше он работал в небольшой промышленной типографии в Бруклине, но хотел жить за городом и решил, что ему должно понравиться в «Гринспер Пресс». Вик сначала взял его на зарплату по профсоюзной ставке, а через две недели повысил ее на двадцать процентов. Стивен отказывался от прибавки. Ему полюбилась типография, полюбилась зеленая гористая местность — он был родом из Аризоны, где ферму его отца снесло песчаной бурей. В то время он еще не был женат, а через год привез из Нью-Йорка свою девушку, Джорджиану. Пять лет назад они поженились. Вик был у них шафером. Джорджиана, тихая и скромная, тоже обожала здешнюю природу и очень подходила Стивену. Они купили гостевой домик в большом имении, расположенном между Литтл-Уэсли и Уэсли. Домик стоял в глубине леса у дороги, которую Стивен расчистил и расширил, чтобы машина проезжала свободно. Деньги на покупку дома молодоженам ссудил Вик, и Стивен уже вернул ему три четверти суммы. Он был предан Вику, хоть и не выставлял своей преданности напоказ. Она проявлялась главным образом в уважении к Вику. Он называл Вика сэром до тех пор, пока тот через пару месяцев не отпустил по этому поводу шутку. Теперь Вик не был вполне ни «мистером ван Алленом», ни «Виком», и Стивен в глаза никак его не называл.

Вторым работником «Гринспер Пресс» был Карлайл, согбенный старик лет шестидесяти, которого Вик спас от нищеты и прозябания. Карлайл побирался на улицах Уэсли, выпрашивал четвертак на выпивку. Вик купил ему выпить и, поговорив с ним, предложил взять его в типографию, разнорабочим и подметальщиком. Карлайл согласился. Теперь он пил всего два раза в год: в Рождество и в свой день рождения. Семьи у него не было. Вик платил ему достаточно для того, чтобы снимать уютную комнату в доме у пожилой женщины в северной части Литтл-Уэсли. За четыре года работы у Вика круг обязанностей Карлайла расширился и теперь включал в себя сортировку почты, смазку типографских станков, помощь Стивену в креплении печатных форм, переноску и доставку грузов на железнодорожную станцию Уэсли и обратно. Из него вышел неплохой водитель легкого грузового «доджа», что всегда стоял у заднего входа в типографию. Можно было поспорить, нарабатывает ли Карлайл на свои шестьдесят долларов недельного жалованья, но ведь и «Гринспер Пресс» себя не окупает, логически рассуждал Вик и считал, что, наняв Карлайла, когда никто другой не сделал бы этого, он вносит свой вклад в то, чтобы тот прожил последние годы безбедно. Поскольку худшие проступки Карлайла сводились к тому, что он пару раз заводил «додж» в придорожную канаву, дважды в год напивался и жевал табак — Карлайл был неисправимым любителем жевательного табака и поставил в углу печатни плевательницу, которую опустошал с разумной частотой, — то Вик готов был его держать на работе, пока бедолага не умрет от старости.

Сама типография представляла собой одноэтажное темно-зеленое строение, почти скрытое раскидистыми кронами деревьев. У него была странная форма: старенький амбар, в каких хранят инструмент, Вик переоборудовал под печатню, где размещались станки и наборные столы, и пристроил с одного боку небольшой квадратный флигель, который служил кабинетом, а с другого — склад для бумаги и шрифтов. Чтобы исключить попадание влаги внутрь здания, Вик покрыл стены снаружи кровельным изоляционным материалом, а поверх него — листовой жестью, которую потом покрасил. Изрытая колеями извилистая тропа вела от типографии к грунтовой дороге, проходившей ярдах в двухстах. Типография находилась в десяти минутах езды от дома Вика.

В тот день, когда ему позвонили насчет Чарльза де Лайла, Мелинда к часу домой не вернулась. Вик пообедал в одиночестве и стал за столом читать книгу. Он чувствовал странное беспокойство, как будто он расхаживает по пустому дому, а за ним кто-то следит. Он поставил григорианские песнопения и включил погромче, чтобы слышать в гараже, когда, как обычно, в три часа пополудни, вносил с улицы ящики с рассадой. Мелинда не оставила никакой записки. Вик даже поискал в ее комнате, хотя если Мелинда и решала как-то предупредить его, то оставляла записку в гостиной — посередине, на полу.

Неужели она с Чарльзом де Лайлом? Вопрос всплыл на поверхность сознания, как пузырь, и неприятно лопнул, когда сложился в слова. С чего вдруг он так подумал? Он помнил лицо Чарльза де Лайла, но очень смутно: кажется, такое чернявое — узкое, смуглое, — и волосы густо набриолинены. Вик тогда еще подумал, что Чарльз де Лайл похож на жуликоватого итальяшку. Видел он его всего один раз, как-то вечером, недели три назад, когда они с Мелиндой пошли в бар «Лорда Честерфилда», выпить по коктейлю. Вопреки обыкновению Мелинда ни слова не сказала о его игре на пианино.

Вик выбросил мысли о Чарльзе де Лайле из головы. Ему не хотелось брать на себя грех беспричинно подозревать кого бы то ни было. Мелинда всегда оставалась невиновной, пока сама себя не изобличит.

В тот вечер Вик приехал домой без четверти семь, но Мелинда еще не вернулась. Трикси была дома с половины пятого, и Вик спросил, не объявлялась ли мама.

— Да нет, — равнодушно ответила Трикси.

Она, лежа на животе, читала на полу комиксы в «Нью-Уэслиан».

Трикси привыкла к тому, что мамы частенько не бывало дома. Так происходило почти всю ее жизнь.

— Может, поиграем в скрэббл?[19] — предложил Вик.

Трикси подняла на него взгляд, раздумывая. Ее обласканное солнцем овальное личико вдруг напомнило Вику желудь, блестящий новенький желудь, только что упавший с дерева: его заостренным кончиком был подбородок Трикси, а шляпкой — прямая челка и ровные, недавно подстриженные волосы, доходившие до середины ушей.

— Давай! — наконец сказала Трикси, вскочила на ноги и сняла с книжной полки коробку с игрой.


Зазвонил телефон. Вик снял трубку.

— Вик, я буду дома где-то в восемь, — сказала Мелинда. — Ты поешь, если хочешь, но я кое-кого приведу в гости — если ты не возражаешь, — с трудом договорила она, и он понял, что она уже в подпитии. — Ладно?

— Ладно, — ответил он. С кем она придет, он тоже понял. — Хорошо, увидимся.

— Пока.

Он повесил трубку.

— Мама будет только через час, детка, — сказал Вик. — Есть хочешь?

— Не хочу, — ответила Трикси.

Трикси любила есть с ними. Она могла ждать часами — хотя у Вика крайним сроком для нее было девять вечера, — чтобы поужинать вместе с ними. Обычно они садились за стол примерно в половине девятого. Сегодня так не получится, подумал Вик. Он заставил себя сосредоточиться на игре. Чтобы немного выравнять счет, он делал один ход на два хода Трикси. Пишет она уже грамотнее, чем ее мать, отметил про себя Вик, но говорить об этом Трикси было бы, по его мнению, непедагогично. Вик научил ее читать, когда ей было три года. Они уже вовсю играли вторую партию, Трикси успела уплести шоколадный пончик с кетчупом и почти совсем стемнело, когда Вик услышал, что к дому подъезжают две машины.

Трикси тоже услышала и склонила голову набок.

— Двое приехали, — сказала она.

— Мама пригласила гостя.

— Кого?

— Не знаю. Она сказала только, что кое-кого приведет. Твой ход, Трикси.

Он услышал невнятное бормотание Мелинды и ее шаги по каменным плитам. Затем дверь распахнулась.

— Привет! — крикнула Мелинда. — Проходи, Чарли. Вик, познакомься, это Чарли де Лайл. Чарли, а это мой муж. — Она небрежно махнула рукой в его сторону.

Вик встал из-за стола:

— Здравствуйте.

Чарли что-то пробормотал и кивнул. Вид у него был смущенный. Ему было лет тридцать пять, он был худощав, невысок, с близко посаженными настороженными глазами, над которыми сходились темные брови.

— Чарли — пианист из «Лорда Честерфилда», — сказала Мелинда.

— Да, знаю. Ну как вам наш городок? — любезно спросил Вик.

— Мне очень нравится, — сказал Чарли.

— Садись, Чарли. Сделай нам выпить, Вик. Что ты будешь?

Чарли промямлил, что, наверное, выпил бы ржаного виски с водой. Вик пошел на кухню за выпивкой: ржаной для Чарли, два скотча с водой себе и Мелинде. Трикси он налил стакан апельсинового сока. Когда он вернулся в гостиную, Трикси по-прежнему стояла посередине комнаты, вперив в Чарли де Лайла беспристрастно любопытный взгляд. Вик предложил всем напитки.

— Мне сегодня звонили по поводу вас, — сказал Вик Чарли.

Чарли удивленно поднял на него непонимающий взгляд.

— Агент по недвижимости интересовался, не знаю ли я вас. Боюсь, я не смог дать нужную рекомендацию. — Вик дружелюбно улыбнулся.

— Господи, они позвонили тебе? — Мелинда рассмеялась. — Прости, Вик, я завтра с ними свяжусь, — скучающим тоном сказала она. — Но Чарли уже снял дом. Он въезжает в него завтра. Чудесный домик в лесу. Помнишь домишко у пятнадцатого шоссе, примерно в двух милях к югу от Ист-Лайма? Кажется, я как-то раз тебя туда возила посмотреть. Я заметила, что он с весны пустует, и подумала, что Чарли там будет лучше, чем в гостинице, он ведь остается здесь еще на шесть недель, вот я и нашла агентство недвижимости, которое этим занимается, — наконец-то — и заполучила для него домик. Чарли в восторге.

Она начала выбирать пластинки.

— Ну что ж, просто замечательно, — сказал Вик.

Наверное, она кого-то другого возила смотреть дом, подумал он. В двух милях к югу от Ист-Лайма — значит, ровно на две мили ближе к Литтл-Уэсли, чем он думал. Он изо всех сил старался отогнать свои мысли. У него не было оснований чувствовать враждебность к мистеру де Лайлу. Мистер де Лайл, похоже, боялся собственной тени.

Мелинда выбрала пластинки с фортепианной музыкой и поставила их на довольно большой громкости. Когда зазвучала вторая пластинка, она спросила у Чарли, знает ли он, кто исполнитель. Оказалось, что он знает.

Вик налил еще выпить себе и Мелинде. Чарли потягивал свой виски маленькими глотками. Когда Вик вернулся в комнату, Мелинда говорила Трикси:

— Солнышко, ступай к себе в комнату, там поиграешь. Не устраивай здесь беспорядок!

Трикси на полу перед камином рассеянно сооружала что-то из фишек скрэббла. После слов матери она вздохнула и начала складывать фишки в коробку так медленно, что должна была бы задержаться еще минут на двадцать.

— Слушай, никто не подсыпал тебе яду, — сказала Мелинда, обращаясь к Чарли.

— Знаю. — Он улыбнулся. — Просто берегусь, у меня язва. Да еще и работать вечером.

— Надеюсь, все-таки останешься поужинать? До одиннадцати же ты не работаешь. Отсюда до Баллинджера шесть минут езды.