Глубокие воды

— Ох! — воскликнула Кэтрин Петерсон, широко раскрыв глаза.

— Кто утонул? — спросил Петерсон.

Вик назвал имя де Лайла. Петерсоны с ним не встречались, но стали выпытывать все досконально: сколько ему было лет, что он ел — Вик этого не знал — и как долго он пробыл в воде, прежде чем его обнаружили. Вик ответил, что ему это неизвестно, потому что, когда он уходил, де Лайл еще плавал. Наверное, минут семь. Предположительно, его схватила судорога. Петерсоны согласились: да, похоже, что судорога.

Потом Вик отвез Трикси домой. Она была наряжена в свое лучшее платье, потому что они с Джейни Петерсон только что вернулись из воскресной школы. Она рассказывала Вику о пластмассовом самолетике, который запускали резинкой на палочке, — такие были у некоторых мальчиков в школе. Трикси тоже хотела такой, и Вик остановился в городе у газетного киоска и купил ей игрушку с витрины, но мысли его были заняты другим. Ему не давали покоя две мысли: об Уилсонах и о том, что Фил Коуэн спросил у него утром. Больше беспокоил его вопрос Фила. Тот просто озадаченно поинтересовался:

— А Мелинда что, влюблена в де Лайла?

И Вик ответил:

— Фил, я ничего про это не знаю.

Этот вопрос, наверное, пришел в голову всем. Мелинда действительно вела себя так, будто влюбилась в де Лайла. Вик не сомневался, что все это заметили и начнут судачить о том, как она весь вечер обхаживала Чарли, об игре на рояле в четыре руки и о предыдущих любовных похождениях Мелинды. Вик понимал, что его мучает не чувство вины и не страх разоблачения, а острый стыд, вызванный откровенным вопросом Фила. С Уилсонами дело обстояло туманнее. Утром, за кофе и апельсиновым соком, Эвелин сказала:

— Удивительно, что Уилсоны ничего не заметили, когда уходили. Ведь Дон вышел из дома примерно в то время, когда это произошло. Помнишь, Фил?

Но Фил не помнил. Эвелин сказала, что Уилсоны ушли как раз тогда, когда она с Мелиндой отправились в дом за аспирином, а Дон через минуту вернулся, забрать то, что забыла его жена, — Эвелин не помнила, что именно. Вик пытался понять: если Уилсон проходил мимо по лужайке и заметил странную возню в бассейне, пошел ли бы он дальше к своей машине, ничего не сказав? Вряд ли. Вик вообще допустил такую возможность лишь потому, что Уилсон — странный тип, себе на уме.

Когда Вик с Трикси вернулись, Мелинда пила скотч с водой. Она даже не поздоровалась с Трикси, и та, хотя ей и приходилось видеть мать по утрам растрепанной и не в духе, поняла: случилось что-то похуже, чем обычно. Она долго смотрела на мать, а потом, не задавая вопросов, отправилась к себе переодеваться.

Вик пошел на кухню и сделал Мелинде болтунью из одного яйца и сливок. Он добавил немного порошка карри: это ей иногда нравилось, когда по утрам бывало плохо. Он принес яичницу в гостиную и сел на диван.

— Съешь яишенки? — предложил он.

Ответа не последовало. Мелинда отпила из стакана.

— Тут чуть-чуть карри.

Он поднес ей кусочек на вилке.

— Катись-ка ты ко всем чертям! — пробормотала она.

Вернулась Трикси в комбинезоне и с самолетиком в руках.

— Что случилось? — спросила она у Вика.

— Чарли погиб, вот что случилось! Он утонул! — выкрикнула Мелинда, вставая с дивана. — А убил его твой отец!

Трикси, разинув рот, уставилась на Вика:

— Папа, это правда?

— Нет, Трикси, — сказал Вик.

— Но он погиб? — потребовала она ответа.

Вик хмуро посмотрел на Мелинду.

— Зачем ты это сказала? — спросил он. Сердце его бешено колотилось от гнева. — Зачем ты вот это сказала?

— Детям всегда нужно говорить правду, — парировала Мелинда.

— Папа, он умер? — снова спросила Трикси.

— Да, он утонул.

От этого известия у Трикси округлились глаза — но ей совсем его не жаль, подумал Вик.

— Он ударился головой?

— Не знаю, — сказал Вик.

— Нет, он не ударился головой, — проговорила Мелинда.

Трикси какое-то время пристально смотрела то на него, то на нее. А потом тихо вышла из дома — играть.

Мелинда отправилась на кухню налить себе еще — Вик услышал, как она пинком захлопнула нижнюю дверцу буфета, — вернулась и через комнату направилась к себе.

Через минуту Вик встал и медленно вывалил яичницу в раковину, под горячую воду. Он подумал, что чувствует себя почти так же, как Трикси. Что-то не дает ему испытать вину или ужас от содеянного. Это очень странно. Лежа без сна на диване у Коуэнов, он ждал, когда его охватит страх, паника, чувство вины или хотя бы сожаления. Он поймал себя на том, что вспоминает приятный день из детства, когда он выиграл приз по географии за лучший макет эскимосского поселения, где иглу были сделаны из половинок яичной скорлупы, а снег — из стекловолокна. Подсознательно он чувствовал себя в полной безопасности. Ему не грозит разоблачение. Или, может быть, он просто считает, что не боится разоблачения? Он на все реагировал замедленно: на физическую опасность, на эмоциональные потрясения. Иногда реакция наступала через несколько недель, когда уже трудно было понять, что ее вызвало.

Зазвонил телефон. Вик прошел в коридор и снял трубку.


— Алло! — сказал он.

— Привет, Вик. Это Эвелин. Надеюсь, я тебя не разбудила?

— Нет-нет.

— Как Мелинда?

— Ну, не очень. Пьет виски у себя в комнате.

— Вик, вчера произошла такая трагедия…

Вик не совсем понимал, к чему это она говорит.

— Да, конечно.

— Звонил доктор Франклин, сказал, что завтра в полтретьего в Бэллинджере проведут коронерское[28] дознание. Мы все должны на нем присутствовать. Тебя тоже наверняка известят. Дознание будет проходить в здании суда.

— Хорошо. Спасибо, Эвелин. Я запомню.

— Вик… Тебе не звонили… по этому поводу?

— Нет.

— А нам звонили. Я… Вик, Фил считает, что не нужно тебе ничего говорить, но, по-моему, лучше, чтоб ты знал. Кое-кто заявляет, что, возможно, ты как-то причастен к смерти Чарли. То есть это было сказано не прямо, а намеками. Можешь себе представить, что я ответила. В общем, Вик, предупреждаю — поползут шепотки. Слишком многие заметили, что Чарли и Мелинда вели себя… Ну, знаешь, как будто они без ума друг от друга. Но это действительно заметили многие, Вик.

— Да, знаю, — чуть устало сказал Вик. — А кто с вами беседовал?

— Наверное, лучше не называть имен. Это будет непорядочно, да оно и не важно, ты же понимаешь.

— Дон Уилсон?

Эвелин замялась.

— Да. Видишь ли, мы его мало знаем, да и он тебя, конечно, не знает. Было бы нехорошо, если бы так говорил человек, который тебя знает, а у этого и подавно нет такого права.

Вик и надеялся, что это был Дон Уилсон. И надеялся, что больше тот ничего не сказал.

— Ладно, не будем о нем. Он просто какой-то обиженный жизнью.

— Да, с ним что-то не так. Я его недолюбливаю. Он мне с самого начала не глянулся. Мы и пригласили-то их так, по-соседски.

— Угу. Спасибо, что рассказала. А кто-нибудь еще говорит что-то?..

— Нет. Ничего такого не говорят, но… — Ее мягкий, искренний голос смолк, и Вик снова терпеливо ждал. — Некоторые отпускали замечания по поводу того, как Мелинда вела себя с ним, спрашивали, не думаю ли я, что между ними что-то было. Я сказала, что нет.

От стыда Вик сжал трубку. Он хорошо знал, что Эвелин все понимает.

— Мелинда всегда увлекается людьми. А тут еще и пианист. Я могу это понять.

— Да, — сказал Вик, поражаясь человеческой способности обманывать себя. Друзья так привыкли не обращать внимания на поведение Мелинды, что теперь почти верили, что ничего такого и не было. — Как Фил? — спросил он.

— Очень расстроен. У нас в бассейне никогда не было несчастных случаев. А тут такой ужас. По-моему, Фил чувствует личную ответственность и даже согласится засыпать бассейн, но это, наверное, будет чересчур.

— Конечно, — сказал Вик. — Спасибо за звонок, Эвелин. После завтрашнего дознания нам всем станет легче. Все уладится. Значит, увидимся в Баллинджере, в полтретьего.

— Да. Вик, если тебе сегодня понадобится помощь, ну, с Мелиндой, сразу звони нам.

— Хорошо, Эвелин. Спасибо. Пока.

— До свидания, Вик.

Он заявил, что дознание все уладит, будучи полностью уверенным в собственной безопасности. Ведь там будут его друзья: Фил Коуэн и Хорас Меллер с супругами. Он знал, что они его поддержат. Правда, на миг он усомнился в Хорасе: после того, как Чарли вытащили из бассейна, и потом, в кухне, Хорас был непривычно молчалив. Перед мысленном взором Вика возникло его лицо — напряженное, потрясенное, а под конец измученное, но тени сомнений на нем вроде бы не было. Пожалуй, на Хораса можно рассчитывать. А Мелинда может обвинить его перед коронером, но это вряд ли. Для этого нужна храбрость, которой у Мелинды нет. Своей необузданностью Мелинда прикрывала трусость и конформизм. Она знала, что если станет обличать его, то все друзья ополчатся против нее, чего ей вовсе не хотелось. Конечно, она может устроить истерику и обвинить его, но все ведь поймут, что это истерика, а причина ее ни для кого не секрет. Если кто-нибудь заинтересуется нравственностью Мелинды, то ей конец. Вряд ли она захочет, чтобы посторонние знали о ее личной жизни.

В понедельник Вик вернулся из типографии чуть раньше часа дня, чтобы успеть быстро пообедать и приехать в Баллинджер к половине третьего. Утро Мелинда провела не дома (вероятно, с Мэри или Эвелин, решил Вик): он звонил ей с десяти часов, чтобы напомнить о начале дознания в два тридцать). От обеда Мелинда отказалась и только перед самым выходом из дома выпила коктейль. Выехали они в два часа. Хотя она много спала, под глазами у нее залегли круги, а бледное лицо припухло — как и подобает той, кто оплакивает умершего любовника, подумал Вик. Он пробовал что-то спрашивать, заговаривал с ней, но она не отвечала.

Дознание проходило в кирпичном здании суда на главной площади Баллинджера. В зале стояли стулья и два письменных стола, за одним из которых сидел секретарь-стенографист. Коронером был некий Уолш, серьезный мужчина лет пятидесяти, седовласый, с прекрасной осанкой. Все пришли вовремя: Меллеры, Коуэны, Вик с Мелиндой и доктор Франклин. Доктор сидел, скрестив руки на груди. Сначала коронер изложил и подтвердил фактические обстоятельства дела, затем задал каждому вопрос, считают ли они, что смерть наступила по случайности.

— Да, — твердо ответил Фил Коуэн.

— Да, — сказала Эвелин.

— Полагаю, что да, — так же твердо, как Фил, проговорил Хорас.

— Полагаю, что да, — эхом отозвалась Мэри.