Гимназистка

— Я не подозревала, что оно настолько серьезное. То есть, напротив, то что оно серьезное, я понимала, а вот что настолько опасное — нет. А как с этим справляются дети?

Владимир Викентьевич двигался весьма шустро для своего возраста, я еле за ним поспевала. Но это не мешало ему отвечать на мои вопросы, которых было куда больше, чем я могла озвучить.

— Магия растет с возрастом, поэтому к вашим годам маг обычно понимает, что делает, а в два-три года разве что искорку выпустит. Достаточно присмотра няни даже с небольшим уровнем магии. Но у вас, Елизавета Дмитриевна, уровень теперь не тот, что был раньше и требует осторожности. Да и организму подстроиться стоило бы дать. — Он помолчал, но не долго, и неожиданно сказал: — Мне кажется, Елизавета Дмитриевна, что покушение повлияло на ваш характер. Существует гипотеза, что сила магии зависит от силы характера, и на вас она нашла подтверждение. Вы очень изменились. Манера поведения, выражения, даже взгляды совсем другие. Если бы я не видел вашу ауру, мог бы заподозрить, что на вашем месте кто-то другой.

— Но какое-то объяснение у вас есть?

— Разумеется, Елизавета Дмитриевна. На вас влияет рост уровня магии.

— И если магия пропадет, то я опять стану слабой и безвольной особой?

Волевой я себя и не чувствовала, напротив, мне казалось, что сейчас я позволяю себе плыть по течению, вместо того, чтобы разобраться в том, что происходит, и отказаться от опеки целителя.

— История знает такие примеры, — подтвердил Владимир Викентьевич. — Но люди, теряющие магию, теряют и интерес к жизни, так что безволие может оказаться связанным и с этим.

Он наклонился и распахнул люк, ранее не замеченный мной на полу. Вниз, в темноту и сырость уходила узкая лестница. И не слишком длинная: похоже, в погребе выпрямиться во весь рост сможет не каждый.

— Прошу вас, Елизавета Дмитриевна.

Спускалась я, постоянно пытаясь наступить на подол и грохнуться с лестницы. Кажется, я отвыкла от юбок. И когда только успела? В лечебнице находилась всего ничего. Твердый пол под ногами я ощутила с огромным облегчением, сразу отошла, чтобы не мешать спускаться целителю и осмотрелась. Ожидавшихся стеклянных банок не было, вместо них стояли горшочки, коробочки, ящики и бочки. Впрочем, баночки тоже были — маленькие, явно с лекарственным наполнением, стояли в двух небольших шкафах со стеклянными дверцами, которые казались чем-то инородным в окружении мешков с картошкой. Но заинтересовали меня не они, а дверь, обнаружившаяся за одной из полок.

Помещение за ней было совсем крохотным, и большую его часть занимал стол с химической посудой, над которым пристроилась вытяжка. Владимир Викентьевич захлопнул дверь и провел по ней рукой. Теперь руку окутывало голубое сияние, слившееся со сложным узором на двери. С двери сияние перешло на стены, пол и потолок. Создавалось впечатление, что мы находимся в клетке со сложным переплетением прутьев.

— А выйти мы сможем? — невольно вырвалось у меня.

— А что вас убеждает в обратном? — удивился Владимир Викентьевич.

— Голубые линии вокруг.

— Они не позволяют вырываться магии. Вы сами при желании можете спокойно выйти, нарушив при этом целостность полога. Попробуйте, если опасаетесь.

Мне очень хотелось сказать, что я полностью доверяю целителю, но это было не так: я никому не доверяла, мало ли что мне могут рассказывать. Поэтому я все же прошла к двери и открыла ее. Голубое сиянье погасло, а я убедилась, что при желании легко могу выйти.

— Извините, Владимир Викентьевич. Но все это так непривычно.

— Вы видите только цвет? Или больше? — уточнил он, опять активируя защиту.

— Еще рисунок. — Я изобразила на некотором расстоянии от двери подобие того, что видела на ней. — Примерно вот такой. Когда вы лечите, там более тонкие… плетения.

Почему-то показалось правильным использовать именно это слово.

— Замечательно, — расцвел он. — Елизавета Дмитриевна, вы не представляете, как вам повезло. Но для начала все же разберемся с контролем.

С контролем мы разбирались долго. Так долго, что горничной пришлось напоминать о завтраке три раза. Оказалось, очень сложно выдавливать по капле, если за «заслонкой» бушует целое море. А оно именно бушевало. Как пояснил Владимир Викентьевич, это последствия продолжающегося роста.

На завтрак я уходила даже с облегчением, но и после него была полна энтузиазма заниматься дальше. Но Владимир Викентьевич заявил, что мне необходим отдых, а ему — посещение лечебницы.

— Но вечером?.. Владимир Викентьевич, мы же продолжим вечером?

— Завтра утром, — твердо решил он. — Не раньше. Перенапряжение для вас, Елизавета Дмитриевна, может быть опасно.

— И чем мне заниматься весь день? — мрачно спросила я.

— Только не магией, — торопливо бросил он. — Хотя можете что-нибудь почитать по этой теме в библиотеке. Главное — не практикуйте без меня, даже если очень захочется. Конечно, я активирую защиту, но она весьма энергозатратна, так что надеюсь на ваше благоразумие, Елизавета Дмитриевна.

И действительно, перед уходом он сделал так, что дом для меня засиял, как новогодняя елка: целой кучей разноцветных линий и огоньков в местах их пересечений. Подозреваю, что там была защита не только от пожара, но и от потопа, резкого роста картофеля и даже вспенивания квашеной капусты в кадке. Последняя меня не привлекала ни в каком качестве, но разве я могла бы убедить в этом целителя, переживающего за собственное жилище?

И я уже совсем было собралась провести весь день в библиотеке в компании выданных томиков с интригующими названиями: «Магия для самых маленьких», «Огонь, Вода и Земля в картинках», «Развитие мелкой моторики на примере плетений из группы Огня» и «Самоконтроль и медитация». Но планам моим исполниться было не суждено, потому что я даже картинки не все пересмотрела, когда появилась Оленька Хомякова с радостным известием:

— Я договорилась с парой девочек из класса. Поиграем у нас вечером в лото, заодно все тебе про школу расскажем. Все, что ты забыла.

— Но…

— Никаких но. Я даже с братом договорилась, что он вечером тебя привезет и отвезет. Он немного поворчал, что, мол, в отпуске не для того, чтобы возить туда-сюда посторонних девиц, но потом согласился.

— А без брата обойтись нельзя? — почти смиряясь с неизбежным, спросила я. — Я так дойду.

— Зачем доходить так, если у нас есть машина? — чуть нарочито удивилась Оленька.

Все-таки интересно, Юрий Волков мне подарил фотографию сам, выдал под давлением сестры или вообще не в курсе, что у меня есть его изображение? Там, конечно, есть надпись, но кто знает, писал ли он сам, а если да, то какой Лизе…






Глава 5




Оленька не задержалась, поскольку торопилась в гимназию, но пообещала непременно сообщить мне домашнее задание и помочь подготовиться к следующему дню, потому что «все равно придется идти на учебу, так чем раньше — тем лучше». Я ее энтузиазма не разделяла и намекнула, что у меня пострадали учебники, а это, несомненно, знак свыше, что занятия — не самое мне сейчас необходимое. С другой стороны, этак можно додуматься, что сохранившаяся книга с фотографией тоже знак, но об этом я благоразумно умолчала, решив никому не говорить, пока не разберусь сама, связывали ли меня какие-нибудь отношения с Юрием.

— Думаю, это последняя мелкая неприятность перед даром судьбы. Большим даром, просто огромным, — неожиданно уверенно заявила Оля, разведя руки в стороны, чтобы показать размеры того дара, который вскоре на меня свалится. — Лиза, мы же друг другу слово дали — вместе до конца.

— До какого конца? — подозрительно уточнила я, памятуя, что он у меня недавно едва не случился.

— Победного, разумеется. Мы им еще всем покажем. — Олечка потрясла кулачком прямо у меня перед носом, непонятно кому угрожая. — Не волнуйся, я помню за обеих.

Я, напротив, заволновалась, поскольку предпочитала помнить за себя сама. Конечно, Владимир Викентьевич утверждал, что мы с Оленькой подруги, но это совершенно недостаточно для того, чтобы верить всему, что она говорит.

— Я побежала, а то опоздаю.

Она звонко чмокнула меня в щеку и унеслась, на бегу еще раз пообещав, что мы вместе сделаем домашнее задание. Впрочем, я и без всяких ее обещаний была уверена, что мы еще сегодня увидимся.

Рабочее настроение сбилось напрочь, и мысли перешли к фотографии ее брата, которого я сегодня увижу. Я вытащила карточку из книги и принялась разглядывать, пытаясь поймать хотя бы тень тех чувств, что к нему испытывала. А я наверняка испытывала, иначе не стала бы прятать фотографию в любимой книге. Если, конечно, ее прятала именно я. Нет, конечно, изображенная персона была хороша и я вполне могла в нее влюбиться, тем страннее это навязчивое желание подруги нас свести. Так ничего и не надумав, я захлопнула томик и все-таки вернулась в библиотеку, изучать «теорию магии», если так можно говорить об основах для детей.

Неожиданно я увлеклась. Весьма вероятно, сыграло свою роль то, что мне это казалось интереснейшей сказкой. Некоторые приемы хотелось проверить сразу. Очень хотелось. Останавливало только данное Владимиру Викентьевичу обещание не практиковать без него. Наверное, это единственно правильный подход. Я пока даже не знаю, как буду расплачиваться за разнесенную комнату, в которой с утра побывал стекольщик и заменил разбитое стекло. И пока это были все восстановления.

Владимир Викентьевич пришел к обеду и сразу прошел в библиотеку, где с огромным облегчением убедился, что я ничего больше не сожгла, а тихо-мирно изучала картинки в выданных книгах. К предложению Оленьки он отнесся с огромным энтузиазмом, проистекавшим, скорее всего, из размышлений, что скучающий необученный маг опасен не только для себя, но и для окружающих, а также для жилья этих самых окружающих. Также он заявил, что с его стороны нет никаких возражений против посещения мной занятий в гимназии, если я поберегусь от физических нагрузок. Они пока для меня точно лишние.

Не успел он уйти опять в лечебницу, как появилась Оленька, горящая энтузиазмом помочь разобраться со сложной гимназической программой, для чего ею были принесены учебники, о потере которых я столь непредусмотрительно сообщила утром.

— Мы решили скинуться всем классом, — гордо заявила она, вручая мне стопку перевязанных ремешком книг. — Даже на тетради хватило. И дневник.

— Спасибо, — выдавила я, осознав масштабы приближающейся катастрофы.

Такая огромная стопка — и все придется учить? Но я совсем ничего не помню! Как бы не посчитали уровень моих знаний достаточным только для первого класса. Ведь нигде не сказано, что гимназия обязана отрабатывать оплату за обучение в конкретном классе.

— Начнем с самого сложного — математики, — решительно объявила Оленька, положив конец моей панике. — У меня самой с ней не очень хорошо, так что если не справимся, девочки вечером помогут.

Выяснилось, что с математикой плохо только у Оленьки, у меня, напротив, хорошо. Правда, создавалось впечатление, что я вспоминаю что-то давно забытое, знания всплывали, словно пузыри воздуха на болоте: медленно и неохотно. Но главное, всплывали. Я приободрилась. И совершенно напрасно, поскольку когда речь дошла до истории, всплывать ничего не захотело. Вот совершенно. Казалось, все эти имена и даты вижу впервые, хотя подруга говорила, что историю я знала на отлично.

— Не переживай, — оптимистично заявила Оленька, переписывая решенные мной задачи в свою тетрадь. — Еще вспомнишь. Если уж математику вспомнила, то историю — само собой. В самом плохом случае выучишь нужное до экзамена.

— До экзамена?

— Разумеется. Мы же каждый год сдаем, летом, — широко раскрыла глаза Оленька в ответ на мое удивление. — Хорошо, что этот год последний. В гимназии, конечно.

Она гибко потянулась и потрясла перед собой измазанными в чернилах пальцами. Ручку мы заправляли вместе, поскольку этот навык я утратила точно так же, как и знания по истории, и теперь мы обе красовались синими пятнами в самых неожиданных местах. Так, с кончика носа пятно мне удалось удалить только после многократного намыливания и трения, и то — легкая голубизна все равно осталась. Я огорченно потерла нос, что сразу же отметила Оленька и сказала, что голубой цвет мне всегда шел, после чего гнусно захихикала. Такой смех спускать я не собиралась.

— Думаешь, я твоему брату больше понравлюсь с синим носом? — провокационно спросила я. — Поэтому меня и измазала?

— Я? Да ты сама перемазалась, словно никогда ручку в руках не держала, — возмутилась Оленька. — Еще и меня перемазала.

Я еще раз поразилась странной амнезии: что-то вспоминалось легко и просто, а что-то казалось совершенно чуждым, незнакомым, хотя окружающие были уверены, что уж это я должна была знать с раннего детства. Взять ту же ручку — я понятия не имела, как к ней подойти, пока подруга не показала. Да и когда показала, создалось впечатление, что я поняла, а не вспомнила, как это было с математикой.

— Кстати, о моем брате… — спохватилась Оленька. — Он же уже должен был подъехать. А мы сидим, время тянем. Он же разозлится. — Она чуть поежилась, из чего я заключила, что хомяк в гневе — страшный зверь, во всяком случае для сородичей. — Собираемся и выходим. А то подождет и уедет без нас.

Она подхватилась, сгребла свои тетради и потянула меня на выход. Что-что, а делать что-то неторопливо и размеренно Оленька не умела. Тормошила она и меня до тех пор, пока я не сдалась, натянула пальто и побежала с ней. Все-таки Владимир Викентьевич прекрасный целитель: еще вчера я с трудом ходила, а сегодня, казалось, даже танцевать смогу. Танцевать? Я на миг задумалась: а смогу ли? Я понятия не имею, умею ли танцевать.

Удивительно, но у ворот целительского дома действительно стоял автомобиль, весьма неожиданный с учетом того, что до этого я видела только экипажи с впряженными в них лошадьми. Впрочем, колеса у него скорее подходили как раз какой-нибудь пролетке, чем солидному тяжелому лимузину. Возможно, из-за них и легкого брезентового верха, машина выглядела не слишком серьезно, хотя блестящие черные бока и красные, явно кожаные сидения намекали, что модель совсем не бюджетная. Возле автомобиля, восхищенно разинув рот, крутилась парочка мальчишек, и отгонять их было некому, поскольку за рулем никто не сидел. Брат Оленьки обещание выполнил, машину пригнал, а сам испарился в неизвестном направлении.

— И где он? — возмущенно спросила подруга, притопнула нетерпеливо ногой, повертела головой вправо-влево и скомандовала: — Стой здесь. — После чего целеустремленно потопала в одной ей известном направлении.

А я осталась в компании мальчишек, и мне, почти так же как им, хотелось провести пальцем по гладкому полированному боку, потрогать на капоте фигурку льва, стоящего на задних лапах, грива которого казалось развевающейся от сильного встречного ветра. Впрочем, вряд ли этот раритет способен на высокие скорости, которые так любит Светка. Светка?..

— Нравится автомобиль? — сбил меня с мысли незнакомый голос.

— Нравится, — согласилась я. — Я вообще люблю древние автомобили.

Подошедший офицер был блестящ ничуть не менее этого транспортного средства. Особенно в районе сапог. При желании, смотрясь в них, можно было бриться, чем мой собеседник наверняка не пренебрегал. Впрочем, вполне возможно, что по молодости у него просто ничего не росло на лице. Или росло, но неопрятными клочками. У блондинов небритость плохо заметна. Хотя конкретно этого при должном воображении можно было назвать и рыжим. Правда, я его особенно разглядывать не стала. Убедилась, что это точно не Юрий Волков, и отвернулась. Не было у меня желания заводить новые знакомства, здесь бы со старыми разобраться.

— С чего это он древний? — возмутился подошедший. — Эта модель только в прошлом году начала выпускаться.

Наверное, это друг Юрия. Иначе с чего бы ему так переживать за чужую машину? Но обида была искренней и требовала хоть какой-то реакции с моей стороны.

— Извините, я совершенно не разбираюсь, — примиряюще сказала я. — Но она очень красивая. Вся такая блестящая…

— Блестящая, — передразнил он меня, — что бы вы понимали. Там четырехступенчатая коробка передач.