Гимназистка. Под тенью белой лисы

– Спорьте. Я действовал и продолжу действовать в интересах Волковых. Если эти интересы идут вразрез с интересами Хомяковых – что ж, Хомяковым придется уступить.

– Как с нужными вам акциями? – ехидно спросила я.

Волков еле заметно поморщился: напоминаний о поражениях он явно не любил.

– С Анной Васильевной всегда можно договориться, – процедил он. – Куда проще, чем с вами, Лиза. Ведь, казалось бы, сейчас я действую и в ваших интересах.

– Извините, Александр Михайлович, но я вам не верю ни по одному пункту, – отрезала я.

Глаза Волкова загорелись нехорошим зеленым огнем. Наверное, выделенную на меня дозу терпения он уже использовал, а новую не подвезли вовремя.

– Лиза, вам кто-нибудь уже говорил, что вы ведете себя не так, как подобает барышне вашего возраста?

– Барышня моего возраста должна была после вашего предложения восторженно ахнуть и броситься вам на грудь? – ехидно уточнила я. – Оставьте это Полине Аркадьевне, ибо меня ваша грудь не привлекает. У меня уже есть на чью грудь бросаться.

Казалось, шутливое замечание вызвало у Волкова приступ бешенства. Он на какое-то время настолько перестал себя контролировать, что даже начал частичную трансформацию. Во всяком случае, фуражка приподнялась на вполне себе волчьих ушах, а челюсти выдвинулись вперед, выдавая желание штабс-капитана вцепиться кому-нибудь в горло. Невольно вспомнились преследовавшие сани волки, которых вел артефакт и которые растерзали бы нас безо всякой жалости, если бы не героическая гибель мисс Мэннинг. То есть гибель была не героической, а вот битва – вполне. Зря я потопталась своими мягкими лапками на волковской гордости…

– Если будете продолжать в том же духе, для Николая это закончится плачевно.

Прорычал он эту короткую фразу невнятно и как-то так, что мне вмиг расхотелось шутить. Появилась уверенность, что ранее Волков говорил правду и родственные узы с Хомяковыми для него ничего не значат, а возможно, даже являются именно такими узами, от которых стараются отвязаться как можно скорее и забыть. Я не знала, что можно сказать, чтобы окончательно не разозлить штабс-капитана, поэтому предпочла промолчать, но развернулась на аллее, показывая, что собираюсь вернуться домой. Находиться рядом с Волковым было неприятно и раньше, но теперь стало особенно противно.

– Я вас напугал, Лиза? Простите, не хотел, – почти нормальным голосом сказал Волков.

Показывать страх перед опасным противником – последнее дело.

– Вы меня не напугали, Александр Михайлович, но мне показалось, что наш разговор зашел в тупик, – как можно более невозмутимо ответила я. – Я вам не верю, а ваши цели меня не привлекают вовсе.

– Как же сложно с вами вести переговоры!

– Мы ведем переговоры? – делано удивилась я. – А мне казалось, вы мне угрожаете.

– Я вам угрожаю? Боги мои, Лиза, дорогая, и в мыслях не было. Я вам пришлю одну занимательную книжицу, после изучения которой вы пересмотрите свое отношение к моему предложению, – сказал Волков.

О его недавней гневной вспышке теперь ничего не напоминало, и он опять выглядел образцовым офицером – хоть сейчас на плакат.

– К какому из? – подозрительно уточнила я.

– Они теперь идут только вместе, – довольно холодно ответил он. – Будете торговаться дальше – придется уступать еще что-нибудь.

– Пока еще я вам ничего не уступила, – напомнила я.

– Так это пока. – Он уже окончательно взял себя в руки и хищно улыбался. – Уверяю вас, Лиза, вы не пожалеете, согласившись на мое предложение.

На мой взгляд, предложения Волкова более всего напоминали ультиматумы, что я ему постаралась показать весьма выразительным взглядом, раз уж слова так быстро выводили из себя моего собеседника. Взгляд он понял правильно, но лишь снисходительно улыбнулся, полностью уверенный, что припер меня к стенке и вскоре я вынуждена буду сдаться на его милость. Проводил он меня до самой двери и вежливо распрощался, пожелав сладких снов.

Разговор с Волковым настолько меня вымотал, что я сразу отправилась спать, лишь коротко отчитавшись Мефодию Всеславовичу о неутешительных итогах разговора. Голова гудела и после удара, и после общения со штабс-капитаном. По всему получалось, что теперь, выходя из университета, стоило бояться не только бабушки, но и Волкова. Этот наглый тип не моргнув глазом провернет все так, как посчитает нужным, а согласие Рысьиных получит постфактум. Как наяву вижу, моя бабушка сообщает всем любопытствующим: «Сами понимаете, не в интересах клана было отдавать внучку Волковым, но разве влюбленные слушают старших? Презрела все мои увещевания и вышла за того, кого любит. Хомяков? При чем тут Хомяков? Это гнусные сплетни, не более». При мыслях о Николае сразу вспоминались волковские угрозы в его сторону, которые тоже не стоит сбрасывать со счетов.

Поэтому спалось плохо: снились всякие гадости в виде трансформирующегося Волкова, форма на котором трещала и разлеталась по швам под напором мощного звериного тела. Во сне зубы его казались в несколько раз больше, глаза наливались кровью, а капающая из пасти слюна прожигала не только снег, но и камень, оставляя в нем дыры с рваными краями. «Вер-р-рни ар-р-ртефакт», – почему-то голосом Темного бога взвывал Волков.

Гадкий сон, гадкая ночь и гадкая даже не книга – книжица, которую доставили от Волкова как раз к завтраку, вследствие чего аппетит, и без того подпорченный ночными кошмарами, окончательно испарился. Утешало лишь то, что если я не ем в объемах Ли Си Цына, то лиса не имеет надо мной никакого контроля. Поскольку я не решила, могу ли как-то ее использовать для восстановления памяти, и если могу, то как это сделать лучше, умывалась я, крепко зажмурившись, чтобы, не дай бог, не встретиться взглядом с подозрительным животным из зазеркалья. Стукаться головой еще раз не было ни малейшего желания, особенно в месте, где не предусмотрены мягкие ковры. Но чувствовать – я ее постоянно чувствовала, даже когда рядом не было никакого зеркала.

Захватив с собой книгу, я отправилась на работу. На удивление пришла в лабораторию я первой. Не было ни Тимофеева, ни Соколова, ни кого-то еще. Поскольку указаний заведующий не оставил, я с чистой совестью устроилась за выделенным столом и начала читать переданное Волковым занимательное научное исследование авторства некоего Воронова, посвященное артефактам, в которых заключена сила зверя. Да-да, именно артефактам. Держава Львовых была не единственным таковым, просто самым крупным. Впрочем, остальные были меньше настолько, что даже суммарно содержали разве что одну восьмую того, что было в императорской регалии. Но и того, что было в артефактах поменьше, хватало для исследования. Точнее, только его и хватало, поскольку державу не удалось изучить, о чем Воронов упоминал несколько раз с явной обидой. Впрочем, остальные артефакты автору тоже доверяли в лучшем случае только для визуального осмотра и неохотно отвечали на некоторые вопросы. Поэтому Воронов часто употреблял совершенно ненаучные выражения: «по слухам» и «бытует мнение».

Так вот, по слухам, артефакты, содержащие силу зверя, могли запускать рост магического резерва, но не просто так, а после использования на носителе одного из ряда сейчас запрещенных плетений. Список плетений я изучала с большим интересом и не особенно удивилась, найдя там использованное на ком-то до меня плетение, разделяющее тело и душу. Автор исследования предупреждал, что все эти варианты весьма опасны и не гарантируют результата, а зафиксированные случаи роста у выживших могут объясняться и другими причинами. Зато Воронов считал бесспорным фактом то, что с такими артефактами перемещаться классическими телепортами на большие расстояния нельзя: под действием телепортационных плетений сила зверя, постоянно взаимодействующая с носителем артефакта, проникает в суть носителя и искажает. Правда, происходит это лишь в случае, когда человек держит при себе артефакт в течение длительного времени. Если артефакт переносит через телепорт персона, не имевшая ранее контактов с артефактом или имевшая, но давно, то никаких негативных последствий для нее не будет. Для постоянно контактирующих перенос на близкое расстояние тоже обходится без последствий, а вот если ему доведется перенестись далеко, перспективы вырисовываются невеселые.

«Чаще всего наблюдается смерть носителя артефакта, – писал Воронов, – ибо суть повреждается настолько, что человек с ней сосуществовать не может и на противоположной точке перехода оказывается уже трупом, который не удается вернуть к жизни никаким способом. Или же такие случаи не зафиксированы. Бывает, что у оборотней повреждается только суть зверя, тогда идет распад только зверя. Происходит это в течение некоторого времени и на аурном плане выглядит следующим образом». Я с интересом переключилась на красочную картинку, в которой отражались совсем не красочные данные: аура пораженного в начале, в середине, ближе к концу и после потери зверя. Выглядело это некрасивым расширяющимся темно-коричневым пятном, которое схлопывалось после потери, оставляя грубый рубец. Если, конечно, на аурном плане он выглядит именно так и данный рисунок не является плодом воображения автора.

«Но самым редким и тяжелым случаем является получение второго зверя, который постепенно захватывает власть над первым, а потом и над самим носителем, личность которого распадается, становясь лишь аватаром зверя, имеющим ряд возможностей Темного бога. К счастью, уязвимым аватаром, особенно в начале перехода, когда сила только начинает расти и его легко уничтожить». Уничтожить? Я пораженно уставилась в книгу. Неужели никаких других вариантов не предлагается? Но Воронов перечислил наиболее хорошо зарекомендовавшие себя способы убийства и лишь в конце упомянул, что, по слухам, одному носителю удалось то ли избавиться, то ли взять под контроль лишнего зверя. Но самым надежным средством Воронов полагал все же превентивное уничтожение, настоятельно рекомендуя не испытывать ни жалости, ни угрызений совести: пораженный человек очень быстро переставал быть личностью и становился весьма опасен. Картинки здесь тоже приводились. Пятно в этом случае было не коричневым, а темно-красным, почти черным, и начиналось все с крошечного, почти незаметного пятнышка в зоне головы, которое наверняка разглядел у меня Волков.

Пожалуй, на его месте я бы тоже не поверила в то, что я в руках не держала этот проклятый артефакт, умудрившийся все же как-то на меня повлиять. Возможно, сыграло свою роль то, что я слишком долго с ним контактировала и пропиталась мерзкими флюидами по самое не хочу?





Глава 18




В одиночестве просидела я недолго. Тимофеев ворвался в лабораторию как вихрь, со скоростью, приличествующей скорее аспиранту Соколову, чем серьезному, солидному заведующему лабораторией, обладающему, ко всем прочим достоинствам, еще и выдающимся животом, серьезно ограничивающим подвижность.

– Елизавета Дмитриевна, как замечательно, что вы уже здесь, – сказал он настолько бодро, что я заподозрила грядущие неприятности. – Что это вы такое читаете? – Я не успела ответить, как он подошел и бесцеремонно цапнул со стола томик Воронова. – Так я и думал. Боги мои, Елизавета Дмитриевна, где вы взяли эту пакость?


Говорил он с таким отвращением, что я невольно покраснела и жалко пролепетала:

– Мне дал эту книгу штабс-капитан Волков. Сказал, что она очень интересная.

– Александр Михайлович? Я был о нем лучшего мнения, – пренебрежительно заметил Тимофеев. – Антинаучные бредни могут быть интересны только тем, кто сам далек от науки. Эта дрянь, – он экспрессивно потряс перед моим носом книжицей, – не имеет никакого отношения к истинному положению дел, поэтому чтобы я в своей лаборатории ее не видел. Уберите с глаз моих долой. Не дай боги, кто-то узнает, что в моей лаборатории читают Воронова, позору не оберешься. Коллеги засмеют.

Он швырнул книгу на стол передо мной и гневно засопел.

– А что именно здесь не соответствует истине? – осторожно уточнила я. – Количество артефактов с силой Темного бога или их влияние на носителей?

– Выводы, – отрезал Тимофеев. – Неуважаемый господин Воронов подогнал нужные ему результаты, придал видимость научного исследования и попытался получить признание. И все для чего?

– Для чего? – послушно спросила я, поскольку Тимофеев явно ждал, что я это сделаю.

– Чтобы добиться оправдания. Он убил своего брата ради наследства и собирался прикрыться этой жалкой антинаучной теорией. Но ничего у него, голубчика, не вышло. Отправился на каторгу как миленький. Хотя некоторые и считали, что ему самое место у целителей душ, но, на мой взгляд, там был лишь один голый расчет и никакого помешательства.

– То есть россказни про второго зверя не имеют под собой оснований, Филипп Георгиевич? – уточнила я.

Вряд ли Волков не знал о репутации Воронова, а значит, подсовывая этот труд, он уже играл нечестно и хотел так напугать, чтобы я немедленно побежала к нему за спасением от участи хуже смерти.

– Почему не имеют, Елизавета Дмитриевна? – снисходительно ответил Тимофеев. – Имеют. Но это бывает редко и обычно заканчивается полным исчезновением одного из зверей, а вовсе не смертью и безумием носителя, как хотел доказать неуважаемый господин Воронов. Да, расставание с одной из ипостасей носители переживают очень тяжело, но переживают. И вообще, Елизавета Дмитриевна, убрали бы вы эту пакость со стола, у нас тут августейший визит намечается. Не дай боги, заметит кто. Доказывай потом, что я эту глупую теорию не поддерживаю. Репортерам только подавай сенсацию. В стол вон уберите, и побыстрее.

– Августейший визит? – уточнила я, запихивая злополучный томик в верхний ящик и прикрывая его стопкой бумаги на всякий случай.

– Цесаревич с невестой вскоре должны наведаться, – куда более благодушно сказал Тимофеев. – Софья Данииловна делает вид, что патронирует лечебницы, вот и будут опять с нами беседовать на предмет того, чем мы можем помочь ее подопечным.

– Почему делает вид? Может, она принимает живейшее участие в их работе, Филипп Георгиевич? – возразила я.

Хотя если Софья Данииловна хоть немного похожа на Ксению Андреевну, то живейшее участие она принимает лишь в том, что ей нужно для поддержания собственного имиджа, уж не знаю, какого именно. Но, судя по пренебрежению Тимофеева, имидж там довольно-таки жалкий.

– Софья Данииловна-то? Шутить изволите, Елизавета Дмитриевна? Сразу видно, не допускала вас княгиня ни к чему серьезному, а то знали бы, что она из себя представляет. Решение Львовых породниться с Соболевыми было совершенно правильным, вот только не ту кандидатуру выбрали, – проворчал Тимофеев.

Тут я наконец вспомнила предупреждение Соколова, что Тимофеев в родстве с Соболевыми, и порадовалась, что не успела сказать ничего лишнего. А еще поняла, что сам Тимофеев, скорее всего, находится в оппозиции к действующему князю, если позволяет себе критиковать его решение в присутствии посторонних. Или все дело в том, что Филипп Георгиевич хотел бы видеть на троне другую представительницу своего клана?

– По отзывам, Софья Данииловна – чудесная барышня, – осторожно вставила я в возмущенную речь заведующего лабораторией. – Нежная и отзывчивая.

Тимофеев открыл было рот, но наверняка тоже вспомнил, что не в его интересах вываливать на посторонних подробности внутриклановой жизни. Особенно учитывая, что Рысьины не были близки с Соболевыми. Во всяком случае, приязни между моей бабушкой и Филиппом Георгиевичем при их последней встрече не наблюдалось.

– Что это мы все болтаем и болтаем? – спохватился он. – К нам же скоро придут, а негодник Соколов опять оставил гору грязной посуды. И халат его совершенно неприлично в чем-то измазан. Потрясающе неаккуратный господин.

– Я могу попробовать почистить магией, – предложила я несколько неуверенно, памятуя неудачу с ковром.

Халат Соколова действительно представлял из себя печальное зрелище: замызганный, с мелкими, хаотично разбросанными дырками, после вчерашней работы аспиранта он еще украсился грязными потеками, в основном на рукавах. Неужели Соболев ими вытирал лабораторную посуду? С него сталось бы.

– Ой нет, – всполошился Тимофеев. – Лучше по старинке отправить в прачечную. Боги знают, чем Соколов измазался, еще среагирует каким-нибудь причудливым образом. Нам возгорания не нужно.

– Мне отнести в прачечную? – уточнила я.

– Вот еще, пусть господин Соколов сам беспокоится о своих вещах, – пробурчал Тимофеев. – Что-то он опаздывает сегодня. Не дай боги, опять решил полетать. – И очень тоскливо и еле слышно добавил: – И не выгонишь же паршивца…

По указаниям Тимофеева я заметалась, собирая всю грязную лабораторную посуду, которую Соколов умудрился оставить в больших количествах и в самых неожиданных местах. Пару пробирок точно придется выбросить: застывшая в них субстанция напоминала эпоксидную смолу, намертво осевшую на стенках. Причем неоднородную смолу: в пробирках наблюдались завихрения неопределенно-грязноватого вида. На завихрения я смотрела особенно упорно, поскольку боялась встретиться взглядом с лисой, неодобрительно посматривавшей за моими передвижениями из зеркала. При беглом взгляде она почему-то казалась несчастной, словно слышала наш разговор с заведующим лабораторией и опасалась, что, выбирая между ней и рысью, я выберу рысь, а ей придется уйти в никуда. Собственно, имей я такую возможности, лисы бы у меня точно уже не было, как и темных пятен от нее в ауре.

– Быстрее, Елизавета Дмитриевна, – тем временем командовал Тимофеев, поспешно наводя порядок на своем столе, к которому он никому не позволял подходить. Боялся, наверное, что пропадут любовно выведенные на пыли формулы, которые он сейчас собственноручно уничтожал. – Что вы возитесь с этим стеклом? Не отмывается – смело выбрасывайте.

Халат Соколова он в конце концов свернул в неопрятный комок и засунул в один из столов. После чего окинул орлиным взором лабораторию, но решить, что еще следует сделать, не успел, поскольку в помещении внезапно стало многолюдно.

Сперва туда просочилась пара типов в гражданской одежде, но с выправкой, выдающей их принадлежность к военным. А еще у них были холодные оценивающие глаза и чуть вытянутые носы, вынюхивающие всех посторонних и все постороннее. Лабораторное стекло я уже домыла, но в воздухе еще висели запахи, бьющие прямо по нежным оборотневым носам, отчего один тут же чихнул и гнусаво сказал:

– Чисто.

Вслед за ними в лабораторию ввалилась группа нарядных кавалеров и одна дама, которая сразу радостно приветствовала Тимофеева, показывая, что родство для нее не пустой звук. Была она очень худа, имела густые волосы цвета спелой пшеницы, уложенные в высокую прическу, и неприятную улыбку, показывающую мелкие острые белые зубки. Простого фасона платье было украшено пышным бантом у горла, наверняка призванным замаскировать отсутствие груди.

– Как продвигаются ваши исследования, дядюшка? – защебетала она, процокав каблуками сразу к Тимофееву. – Мишель считает, что вы занимаетесь одним из важнейших направлений в целительстве.

Мишелем, по всей видимости, она обозвала наследника престола, который был довольно похож на своего отца, портрет которого висел у нас в гимназии, так что с опознанием у меня проблем не возникло. Хотя встреть я его на улице, никогда бы не подумала, что это тот самый Михаил Александрович, которого прикрыл собой мой Хомяков. Уж я бы ради этого типа рисковать собой не стала.

Потому что был он… совершенно обычный. Таких на улице каждый второй ходит, если не каждый первый. Хотя, казалось бы, настоящий принц, да еще оборотень-лев должен привлекать внимание и внешней красотой, и внутренней силой. Но ни того, ни другого не наблюдалось. Карликовый какой-то лев собирается возглавлять нашу страну. Но какой-никакой, а законный правитель, и нужно придумать, как ему незаметно подсунуть реликвию. Была бы она сейчас при мне, глядишь – и вернулась бы к владельцам.

– Именно так, Софи, – важно кивнул Михаил Александрович и лениво обвел глазами лабораторию, задержавшись на мне с истинно мужским интересом. Сразу видно, что девушки его привлекают куда больше науки. – Вы ведь Рысьина, если мне не изменяет память?

Софья Данииловна развернулась так споро, словно была не барышней, а флюгером, быстро реагирующим на изменение ветра. Тимофеев был забыт и оставлен, она же устремилась к жениху, встав так, что оказалась между мной и им. И все это за считаные мгновения, я даже ответить ничего не успела.

– Разумеется, Рысьина, – переключила Соболева внимание на себя. – Нам же говорили, что она здесь работает. Странный выбор для представительницы такого крупного клана. И это в то время, когда нам не хватает рук для нашего благотворительного общества, – с искренним возмущением закончила она.