Герои умирают
Часть 62 из 112 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Паллас спрашивает:
– Это портит тебе Приключение, да? – Тон у нее подозрительный, как раньше.
Я поднимаю голову и гляжу ей прямо в глаза:
– Не понял.
– Чего уж тут не понять. Ты же из-за этого так расстроился? – говорит она, тыча в меня пальцем. – Тебя послали, чтобы ты спас меня, а я не хочу, чтобы меня спасали, и это уменьшает твой процент от прибыли.
Я сижу тихо, пытаясь найти хотя бы уголек того гнева, который должны были воспламенить во мне ее жестокие слова, но ничего не нахожу.
В моей груди пустыня, остывшее пепелище и горькое чувство поражения.
– Паллас, ты можешь мне верить или нет, дело твое, – с трудом ворочая языком, отвечаю я. – Но меня послали сюда не затем, чтобы я спасал тебя. Мне всего лишь разрешили спасти тебя, но только заодно, в свободное от основного задания время. А так им скорее выгодно, чтобы ты умерла, – история от этого только выиграет, в ней добавится драматизма.
Паллас отодвигается от Ламорака. Что-то в моем тоне зацепило ее, она знает, что я кто угодно, но только не враль. И она садится так, чтобы он не мог дотянуться до нее рукой, и замирает, сдвинув брови.
– Объясни, – просит она почти шепотом.
Я пожимаю плечом и встряхиваю головой:
– Ты никогда не спрашивала себя… никогда не задавалась вопросом, почему тебе позволяют бороться здесь с правительством, которое в общих чертах очень похоже на наше?
Она смотрит на меня озадаченно:
– Но я не борюсь с правительством. Я всего лишь пытаюсь спасти нескольких человек от смерти.
– Ты мешаешь Ма’элКоту, выставляешь его на посмешище. Его власть над элитой держится почти исключительно на их страхе перед его всемогуществом. И тут приходишь ты, и оказывается, что он при всем своем могуществе не может тебя поймать.
Она встревоженно хмурится:
– Но я не хочу свергать Ма’элКота. Если на то пошло, он прав… – Ее рот изгибается в жалком подобии улыбки. – Актири действительно представляют величайшую опасность для его Империи. Просто он поймал не ту Актири, вот и все.
Я медленно качаю головой и не могу сдержать горькой усмешки:
– Если бы ты знала, как ты сейчас права.
– Не понимаю, – говорит она, озадаченно сведя брови.
Но вот непонимание в ее глазах уступает место сомнению, затем удивлению и, наконец, беспримесному ужасу.
Одними губами она спрашивает:
– Ты?
Дурак, дурак, черт побери, какой же я дурак! Как я мог забыть, что она такая умная? Опровержения, протесты, отрицания бурей проносятся у меня в голове, но не успевают сорваться с губ: Паллас протягивает ко мне руку, ее ладонь, сухая и теплая, ложится мне на запястье, и это прикосновение проходит через меня, как электрический разряд, перехватывая мне горло, останавливая дыхание и даже сердце.
– Кейн… – шепчет она. – Господи, Кейн, скажи мне, что я ошиблась, что ты имел в виду совсем не это.
– Таков договор, – несчастным голосом говорю я. – Я обещал это сделать, а за это мне разрешили прийти сюда и попытаться спасти тебя.
Она сидит передо мной, оглушенная, ослепшая от ужаса, потрясенная до глубины души.
– Вторая Война за Престол… и это еще в самом лучшем случае; это если ты не погибнешь страшной смертью, а шансы на это исчезающе малы… Кейн, я этого не стою…
Набравшись храбрости, я кладу руку поверх ее ладони и сжимаю ее:
– Стоишь. Ты стоишь всего на свете.
Я вижу в ее глазах слезы, и мне хочется найти такие слова, чтобы она поняла, как она бесконечно дорога мне, но она тут же мотает головой, стряхивая слезы, отказываясь слышать меня, понимать, отказываясь от собственной ценности и жизни.
– Это последний шанс, здесь либо пан, либо пропал, либо жизнь, либо смерть, – говорю я. – Я боролся… я пытаюсь оставить позади всю эту часть моей жизни, но они не дают мне…
– Надо было раньше, – шепчет она. – Теперь они никогда тебя не отпустят.
Ламорак уже давно переводит взгляд с нее на меня и обратно, и тут электрическая искра понимания наконец прошибает ту кашу у него в голове, которую он ошибочно принимает за мозг.
– Ты подписал контракт на Ма’элКота? – выпучив глаза, выдыхает он. – Забодай меня коза… У тебя же нет шансов!
Конечно, он прав. Я и сам так думаю, но слова не идут у меня с языка, потому что только что, вот прямо сейчас, глядя на его избитое лицо с синяками и кровоподтеками, я ощутил, как в голове у меня точно лопнула ледяная корка, сковывавшая мой мозг. Сверкающие осколки посыпались с тихим звоном и холодят мне спину, так что по ней бегут мурашки, а волоски на руках встают дыбом. Но осколки уже не лежат на месте, а складываются в совсем новую картину, о которой я даже не думал до сих пор, и каждый кусок встает на свое место с тихим «клик», как будто язычок ходит в хорошо смазанном замке.
Забодай меня коза – многие говорят так, когда испытывают разочарование, гнев или сильное удивление, но дело в том, что именно такую фразу я слышал совсем недавно.
От Берна.
«Клик».
Я слышу голос величества, он говорит: «Кто-то ее сдал…»
И снова «клик», на этот раз увереннее, громче.
Второй «клик» приходит из воспоминаний Паллас, которые я разделил с ней: Ламорак у окна, солнце подсвечивает его безупречный профиль, пока он зажигает огонек, чтобы закурить. Заклинание простенькое, незначительное, но его силы как раз хватает на то, чтобы подать кому-то снаружи знак. И его слова потом: «Пожалуйста, поверь – я не хотел, чтобы так случилось. Прости меня, Паллас. И вот чем приходится платить».
И наконец последний, важнейший фрагмент встает на свое место, и не с тихим «клик», как все остальные, а со страшным тяжелым стуком, с каким, наверное, падал когда-то нож гильотины.
Сам Ма’элКот рокочет из глубины моего живота: «Я обнаружил, что два агента, независимо друг от друга идущие к одной цели, достигают ее быстрее, чем один, – их подгоняет соперничество».
Тр-рах.
Я поднимаю глаза на этого мертвеца и говорю:
– Ты. Это ты.
Он каменеет. В моих глазах он явственно видит свою смерть, но не понимает почему.
– Кейн… э-э-э… Кейн? – мямлит он. – Паллас, в чем?..
Она повисает у меня на руках, но я высвобождаюсь и встаю. Ее слова долетают до меня из несказанной дали:
– Кейн? Что-то не так?
Но ее голос заглушает ураган, который ревет посреди пропасти, вдруг раскрывшейся в самой сердцевине моей души; его рев заполняет мою голову, рвется наружу, пока весь мир вокруг меня не наполняется ненавистью.
Я делаю к Ламораку шаг, одновременно пытаясь найти голос, чтобы объяснить Паллас, в чем дело. Я должен сказать Паллас…
– Это Ламорак.
Я не узнаю свой голос: во рту у меня точно мелют каменные жернова – бесстрастно, размеренно. Никакой крик, визг, вопль и даже стон гнева не в состоянии передать, что я чувствую сейчас. Этот вихрь у меня в голове как будто выдул из меня способность словами выражать свои мысли.
– Это он. Это же он…
Вдруг многоцветное прозрачное сияние окружает лицо Ламорака, и бревно, на котором он сидит, и фонарь, и стены, и Паллас, которая в страхе тянет ко мне обе руки. Я прыгаю к ней, чтобы коснуться и замкнуть между нами цепь, но моя отчаянная попытка утащить ее с собой ничем не заканчивается, мои протянутые руки проходят сквозь ее ставшую бестелесной грудь, а я, захлебываясь от рвоты, падаю на Трансферную платформу в Кавее, просмотровом зале Студии Сан-Франциско. Один.
23
Я стою на четвереньках, вцепившись пальцами в бесшовный черный пластик, прохладный и гладкий. Меня трясет так, что я не могу встать, но, поднимая голову все выше и выше, я скольжу глазами по рядам первоочередников, безликих под пустыми пластиковыми масками индукционных шлемов, пока мой взгляд не упирается в зеркальный блеск панелей зала техподдержки.
Я в агонии, но здесь, на Земле, где меня не душит, не затыкает мне рот проклятый контракт, я наконец выговариваю имя. Ничего другого не идет у меня с языка.
– Коль…
24
– …берг, – заканчивает Хари, и его охватывает то чувство невыразимой утраты, которое приходит к нему всякий раз, когда Приключение обрывается и он оказывается на Трансферной платформе в Кавее, совсем один, не связанный узами единства ощущений с миллионами.
Но это знакомое чувство, и оно проходит без следа, канув в океан его бессильной ярости, его бушующей злости, которая, не находя себе иного выхода, обращается против самого Хари и грызет его сердце.
Так близко – он был так близко. Если бы он не отходил от нее там, во время разговора, если бы не шагнул к Ламораку, если бы он оказался на секунду быстрее, если бы колено не подвело его…
Она была бы здесь, рядом с ним, сейчас.
Она была бы спасена.
Он знал, и от этого ему было особенно горько: несколько мгновений назад он держал ее жизнь в своих руках, но упустил, выронил. Первое время он не мог думать, почти ничего не видел и не ощущал, кроме привкуса пепла во рту и ошеломляющего чувства провала.