Герцог и я

– Зато как я знала историю! – Дафна вновь заглянула в газету. – Положительно меня заинтересовал этот тощий, как здесь написано, и задиристый, как ты утверждаешь, субъект. Во всяком случае, что-то новое на нашем тоскливом небосклоне.

Вайолет бросила на нее настороженный взгляд.

– Он совершенно не подходит для молодой леди!

– Однако как вольно ты играешь моим возрастом, мама. С одной стороны, я слишком молода для друзей Энтони, а с другой – засиделась в девицах.

– Дафна Бриджертон, мне не…

– …нравится твой тон, – продолжила Дафна. – Но ты все равно любишь меня. Верно, мама?

Мать рассмеялась и обняла дочь за плечи.

– А как же иначе, моя дорогая.

Дафна потерлась своей щекой о материнскую.

– Это крест всех матерей, я знаю. Они приговорены любить тех, кого произвели на свет, какими бы ни были их чада.

Вайолет вздохнула:

– Ты права. Но судьба была ко мне благосклонна. Надеюсь, однажды у тебя тоже появятся дети и ты…

– Тоже будешь их любить, как я вас, – договорила за нее Дафна и положила голову на плечо матери.

Вайолет, возможно, была излишне придирчива, а отец всегда больше интересовался собаками и охотой, нежели домашними и общественными обязанностями, но родители обожали друг друга, детей, и в доме царили мир и покой.

– Я всеми силами буду стараться следовать твоему примеру, мама, – прошептала Дафна.

– Как приятно это слышать. – В глазах Вайолет блеснули слезы. – Это лучшая награда для меня.

Дафна в задумчивости накрутила каштановую прядь на палец, а затем, решив сменить сентиментальный тон на шутливый, проговорила:

– Да, я пойду по твоим стопам и не остановлюсь до тех пор, пока у меня не будет восемь детей…



А в это самое время Саймон Артур Генри Фицрэндольф Бассет, с недавнего времени – герцог Гастингс, о коем только что вскользь упомянули мать и дочь Бриджертон, сидел в старейшем лондонском клубе «Уайтс». Его визави был не кто иной, как Энтони, самый старший из братьев Дафны. Да и сами молодые люди казались братьями – оба худощавые, высокие, с густыми темными волосами. Разительную непохожесть выдавали лишь глаза. У Энтони – шоколадного оттенка, как у его сестры, а у Саймона – пронзительно-голубые, словно льдинки.

Именно это составило ему репутацию человека твердого и непоколебимого. От его пристального взгляда женщины трепетали, а мужчины чувствовали себя неуютно.

Но к Энтони это не относилось: молодые люди были закадычными друзьями.

– Не забывай, что я видел тебя в разных ситуациях. Бывало даже с головой, опущенной в ночную вазу, – со смехом проговорил Энтони.

На что Саймон ответил:

– Если мне не изменяет память, именно ты держал меня над этой вазой.

– А чем ты мне отплатил на мое благодеяние? – продолжал игру Энтони. – Подложил в постель дюжину угрей…

Саймон по-прежнему считал Энтони ближайшим другом и после возвращения в Англию первым делом встретился именно с ним.

– Очень рад тебя видеть, Клайвдон! – в который раз повторил Энтони. – Ох, ты, наверное, предпочитаешь, чтобы я теперь называл тебя Гастингсом?

– Нет! – с непонятной для Энтони поспешностью ответил Саймон. – Гастингсом навсегда останется мой отец. Я приму титул, если того потребуют обстоятельства, но не стану носить это имя.

– Обстоятельства? – с удивлением переспросил Энтони. – Да кто не мечтает стать герцогом? Ты меня удивляешь!

Саймон нервно провел рукой по волосам и ответил не сразу. Да, он знал, что должен – таковы давние традиции – сохранить родовое имя, родовые владения и тем самым подтвердить и упрочить место семьи в истории Англии, но ведь кем он был до недавнего времени? Сын, отвергнутый отцом чуть ли не с рождения, да и в юные годы не удовлетворявший того своими взглядами и поведением. Отец скрепя сердце мирился с его существованием, но горячих чувств не испытывал и, как и прежде, не желал видеть. Сын платил ему той же монетой. Одним словом, нашла коса на камень.

– Это чертово ярмо не для меня, – пробормотал он наконец.

– Придется к нему привыкнуть, – сказал Энтони. – И к новому имени тоже.

Саймон вздохнул. Он понимал, что приятель прав, что его протест может быть воспринят в обществе как кокетливое кривлянье.

– Ладно, – продолжал Энтони, – не будем о грустном. Ты прибыл как нельзя кстати. Мне нужна поддержка в моих трудных и нудных хлопотах.

– Что за хлопоты, Тони?

– Мне, видишь ли, придется сопровождать одну из сестер на очередной бал.

Саймон откинулся на спинку кресла и не без интереса посмотрел на собеседника.


– Мне это мало о чем говорит. Лично я далек от подобной суеты.

– Что ж, придется осваиваться в новых обстоятельствах, дружище. Доверься мне, и я помогу тебе на первых порах.

Саймон заливисто рассмеялся:

– Если я не ослышался, человек, пытавшийся окунуть мою голову в ночную вазу, предлагает мне трогательную заботу?

– О, тогда мы были совсем юные, Саймон. Теперь, увы, все по-другому.

– Теперь ты образец благопристойности и хранитель семейных устоев?

– В самую точку! И я рассчитываю на твою помощь.

Энтони на минуту задумался, а затем спросил:

– Полагаю, ты намерен занять определенное положение в обществе?

– Это совсем не так, Тони.

– Но ты говорил, что собираешься на вечер к леди Данбери.

– Только потому, что испытываю симпатию к этой прямолинейной старухе. Она всегда говорит то, что думает.

– Ну, допустим, не всегда, – заметил Энтони.

– Ты прав. Но она чаще других говорит искренне. Кроме того, она хорошо относилась ко мне, когда я был ребенком. Я несколько раз проводил у нее в доме школьные каникулы. Дружил с ее племянником.

Энтони кивнул:

– Итак, я понял. Ты намерен избежать соблазнов света. Но знай, мой друг, они все равно тебя настигнут, где бы ты ни находился.

Слово «они» Энтони выпалил так, что Саймон чуть не поперхнулся своим бренди. Откашлявшись, он переспросил:

– Кто эти грозные «они», которыми ты меня так напугал?

– Скоро сам убедишься – матери!

Саймон пожал плечами.

– К сожалению, я не знал свою матушку. Но я не совсем понимаю…

– Скоро поймешь! Матери юных невест! Не женщины, но огнедышащие драконы! От них нигде не укроешься. И должен тебе признаться: моя родительница – одна из самых опасных.

– Боже мой, а я-то полагал, что самое опасное место – в джунглях Амазонки.

Энтони бросил на приятеля неодобрительный взгляд:

– Будет не до шуток, когда тебя стреножит одна из таких матрон вместе со своей тщедушной дочкой в белом наряде и принудит к бесконечному разговору о погоде, балах и лентах для волос.

Саймон усмехнулся:

– Если не ошибаюсь, за время моего отсутствия ты превратился в истинного великосветского шалопая? То есть, прости, джентльмена.

– Видит бог, я этого не хотел! Будь моя воля, я держался бы в ста милях от общества, избегал бы его как чумы. Но моя сестра в прошлом году начала выезжать в свет, и я просто обязан впрячься в эту колесницу.

– Ты говоришь о Дафне?

– Как, вы были знакомы?

– Нет, но сестра отправляла тебе письма, когда мы учились еще в школе, и я запомнил, что она родилась четвертой в семье, а значит, ее имя на «Д».

– Верно. Наш семейный метод давать имена детям. Эффективен при амнезии – не забудешь, как кого зовут.

Саймон рассмеялся:

– Ваше изобретение – самое крупное в Англии после паровой машины Уатта.

– Согласен, – скромно кивнул Энтони и, наклонившись к другу, сказал: – Мне пришла в голову смелая мысль: на этой неделе у нас состоится семейный обед – почему бы тебе не присоединиться к нам?

Брови Саймона слегка приподнялись.

– Ты же нарисовал страшную картину, пугая меня драконами в образе матерей и девиц на выданье, разве не так?