Герцог и я

Его рука скользнула вверх по ее руке, туда, где перчатка открывала нежную кожу, а потом к плечу. Он прижал ее тело к своему – так, что между ними не стало просвета, но ему хотелось большего – чтобы она обвилась вокруг него, была сверху, снизу, в нем…

Саймон так хотел этого, что ему сделалось страшно.

Он стиснул ее в объятиях, чтобы ощутить каждую клеточку ее тела, и, содрогнувшись от желания, застонал. В этом примитивном звуке вожделение смешалось с чувством безысходности.

Она не будет принадлежать ему этой ночью, не будет принадлежать никогда, и нынешнее – первое – прикосновение станет последним, которое он запомнит на всю оставшуюся жизнь.

Шелк ее платья не скрывал линий тела, его руки скользили по гладкой материи… И потом – он сам не знает как, зачем – он отшатнулся от нее. Всего на какой-то дюйм, но они сразу ощутили вечернюю прохладу, охватившую разгоряченные тела.

– Нет! – невольно вскричала она, и этот возглас прозвучал для него как приглашение, как зов души и плоти.

Обеими руками он обхватил ее лицо, впиваясь в него взглядом. Было слишком темно, чтобы рассмотреть его во всех подробностях, но он знал и так, что в ее глазах множество коричневых тонов и полутонов и чуть-чуть – зеленых, что губы – мягкие, пунцовые, с персиковым пушком в уголках, что щеки – он это ощущал – жарко горят.

Об остальном… обо всем остальном он мог только догадываться, дополняя ощущения воображением, но, боже, как он хотел узнать! Да, невзирая на все обещания, которые он дал Энтони, Саймон сгорал от желания, от страсти к его сестре.

Когда это началось? Он не знает, не может сказать, да какая разница? Вчера, сегодня, позавчера… Да, сегодня, когда, только войдя в зал, начал искать глазами Дафну, а увидев, ощутил жар в крови, но не мог… не чувствовал себя вправе, как и до этого дня, ни сказать, ни сделать что-то, чтобы она узнала… И вот она первая сделала это.

И сейчас он держит ее в объятиях, она прерывисто дышит и тоже сгорает от желания – оно в ее глазах, во всем теле – о котором она могла только слышать или читать в сентиментальных романах…

Поцеловать ее было для него сейчас равносильно спасению: спасению самого себя, – ибо он взорвется, разлетится на мелкие кусочки, исчезнет… Звучит мелодраматично, утрированно, однако так он чувствовал и мог бы поклясться, что это правда.

Когда он губами коснулся ее губ, поцелуй не был нежным, но не был и безжалостным: кровь так бушевала у него в жилах, что его скорее можно было назвать сгорающим от страсти любовником, нежели просто поклонником.

Наверное, он проявил бы еще больше настойчивости, но Дафна, тоже охваченная возбуждением, не отдавая себе отчета, сама раскрыла рот так, что позволила его языку соприкоснуться со своим, и таким образом Саймон не встретил сопротивления.

– О боже, Дафна, – простонал он, прижимая ее к себе так, чтобы она ощутила, как он ее желает. – Я никогда не думал… Не мог и мечтать…

Это было ложью. Он думал, мечтал и в мечтах представлял себе это во всех подробностях. Но только в мечтах.

Каждое прикосновение, каждое движение их тел усиливало его вожделение, и он понимал, что начинает терять контроль над своим телом. Важным, самым главным было одно: она здесь, у него в объятиях, и он ее желает.

Его руки становились требовательнее и смелее, он пожирал ее рот поцелуями, но этого было недостаточно.

Он ощутил, как ее рука в перчатке нерешительно коснулась его затылка и замерла там. Прикосновение вызвало у него дрожь во всем теле, сменившуюся волной жара, и он еще раз утвердился в мысли, что так дальше продолжаться не может… Он не выдержит.

Оторвавшись от губ, он принялся покрывать поцелуями ее шею, опускаясь ниже, к ложбинке между грудями. Она тихо стонала от каждого его прикосновения, и это еще больше возбуждало его.

Дрожащими руками он дотронулся до выреза ее платья, где под легкой газовой вставкой виднелась грудь.

Смотреть на нее он не смел, поцеловать – тем более, но сдержаться уже не мог.

Замедлив свои движения, он тем самым давал ей возможность остановить его, сказать «нет». Она не сделала этого, не проявила девичьей стыдливости, а, напротив, слегка изогнула спину, словно облегчая ему путь туда, куда он стремился.

И он окончательно потерял голову.

Сорвав легкий покров и отбросив в сторону, он устремил взгляд на то, что ему открылось, и мог смотреть еще дольше, не касаясь ни губами, ни руками, если бы сзади не раздался окрик:

– Ах ты, мерзавец!

Дафна первой узнала, чей это голос, вскрикнула и отскочила в сторону:

– О господи! Энтони…

Футах в десяти от них возникла темная фигура брата. Он приблизился и сразу же ринулся на Саймона, издав какой-то дикий, примитивный воинственный клич. Ничего подобного Дафне не приходилось слышать раньше, она даже не думала, что человеческие связки способны воспроизводить такие звуки.

Она успела прикрыть грудь – до того как брат налетел на Саймона с такой силой, что тот покачнулся и чуть не упал на землю, задев Дафну, которая рухнула недалеко от них, но сразу же вскочила на ноги.

– Я убью тебя, чертов… – прорычал Энтони, однако значительная часть его проклятий осталась недосказанной, потому что ответный удар Саймона сбил ему дыхание.

– Энтони! Не надо! Остановись! – крикнула Дафна, но ее призывы оставались тщетными.

Разъяренный Энтони кинулся на Саймона – лицо его было искажено от гнева, кулаки сжаты, проклятия щедро сыпались изо рта. Саймон только защищался, и это ему в основном удавалось – он удачно избегал сильных ударов.

Наблюдая за схваткой, Дафна с ужасом подумала, что долго так продолжаться не может – в конце концов Энтони убьет Саймона прямо здесь, в саду леди Троубридж. Или, что менее вероятно, Саймон убьет ее брата. И то и другое кошмарно – ведь она любит обоих. Нужно заставить их прекратить опасный поединок.

Решив так, она смело бросилась между ними. В результате все трое свалились на траву, Дафна при этом отлетела прямо в колючий кустарник, окаймлявший аллею.

– О-о-х! – захлебнулась она в крике.

Страшная боль от сотен колючек пронзила ее тело в самых разных местах.

Видимо, вопль был до такой степени громок и выразителен, что изготовившиеся для нового сражения бойцы одновременно бросились к ней, забыв на время о выяснении отношений.


Первым подбежал Саймон:

– Дафна! Что с вами?

Если бы тревога, прозвучавшая в его голосе, могла исцелять! Но колючки продолжали терзать ее тело, она боялась сделать лишнее движение, чтобы не усугублять боль.

– Нужно осторожно поднять ее, – обратился Саймон к Энтони. – Помоги мне.

Тот и без него знал, что нужно делать, и только кивнул, понимая: сейчас необходимо выручать сестру, а злобу и месть отставить в сторону.

– Не шевелитесь, Дафна, – сказал Саймон. – Потерпите, и мы освободим вас.

Она чуть заметно покачала головой:

– Не пораньтесь об эти колючки.

– Не беспокойся о нас! – воскликнул Энтони.

Он бормотал еще что-то – о ночных прогулках по саду со всякими мерзавцами, что кончаются вот таким образом. Саймон же тем временем наклонился над несчастной Дафной, протянул руки, царапая их о колючки, обхватил ее тело и одним рывком освободил из колючего плена. Она не успела даже вскрикнуть.

Он поставил ее на ноги, и тут обнаружилось, что шелковое платье безжалостно порвано в нескольких местах.

Энтони сбросил с себя фрак, накрыл сестру, и она почти утонула в его одежде.

– Сильно поранилась?

– Пока не знаю. По-моему, не очень.

– Вернемся домой и сразу вызовем врача. – Энтони повернулся к Саймону и официальным тоном произнес: – Благодарю за помощь.

Тот не ответил, лишь слегка наклонил голову.

– За помощь благодарю, – повторил Энтони, – а за все остальное…

Быстрым неожиданным ударом в лицо он свалил не ожидавшего нападения Саймона на землю.

– Это за то, что пытался совратить мою сестру!

– Энтони! – крикнула Дафна из глубины его фрака. – Прекрати сейчас же и попроси прощения! Он вовсе не совращал меня!

Тот повернулся к ней, пылая от ярости:

– Я видел твои… Если бы я не подошел…

Возмущение так распирало его, что он не мог говорить.

«Боже, – подумала Дафна, – брат успел увидеть мою обнаженную грудь… И Саймон тоже… До чего я дошла!» Но ее мысли сразу же переключились на другое, потому что она услышала злобные слова Энтони, обращенные к Саймону:

– Скорее поднимайся, и я снова ударю тебя!

– Ты просто сошел с ума! – крикнула она, опять бросаясь между ними и надеясь, что во второй раз ее не собьют с ног и не повалят в кусты. – Если ты ударишь его еще раз, Энтони, я никогда тебе этого не прощу!

Тот не очень любезно отодвинул сестру в сторону.

– Предыдущий удар был за тебя, – сказал он. – Следующий будет за нашу поруганную дружбу.

– Нет!

Дафна опять бросилась между братом и Саймоном, на чьем лице уже ясно проступил след от удара – под левым глазом.

– Отойдите, Дафна, – мягко сказал Саймон. – Предоставьте нам самим разобраться.

– Нет! Я тоже замешана в этом и имею право…

Она замолчала, так как видела: говорить бесполезно, никто ее не слушает.

– Не мешай, Дафна, – спокойным голосом проговорил Энтони, не глядя на нее.

– Но это глупо! – снова не выдержала она. – Вы взрослые люди. Разговаривайте, а не деритесь… Господи! Саймон! Посмотрите, у вас заплыл глаз!

Она бросилась к нему, всмотрелась в синяк, слегка прикоснулась пальцами. Как приятно было ему это прикосновение, несмотря на боль. Как желанна была она в эту не вполне подходящую для таких мыслей минуту; как наивна, чиста, благородна…

А он? Он ничем не может ответить ей. Не сможет ответить и Энтони, когда тот в конце концов остынет, сменит гнев на рассудительность и заговорит с ним о браке. Ведь он должен заговорить, а Саймон должен ответить «нет».

– Отойдите, Дафна, – повторил герцог, не узнавая собственного голоса. – Прошу вас.