Генетическая ошибка

– Павлик… выйди. Поди в комнату… – слабым голосом проговорила Анна.

Мальчик кинул на нас любопытный взгляд, однако послушно скрылся за дверью. Впрочем, я не был уверен, что он нас не подслушивает.

– Я не знаю никакой Нонны, – твердо произнесла Анна, довольно быстро взяв себя в руки.

– А это? – Я продемонстрировал ей экран телефона с распиской. – Это разве не ваша подпись?

– Боже… откуда это у вас? Ах мерзавец! Щенок. – Она без сил опустилась на банкетку. – Начитался детективов, паразит. Это ведь он вам прислал, Павлик?

Я кивнул:

– Анна Николаевна, я думаю, вам стоит самой все рассказать, как есть. Чистосердечное признание смягчает вину.

– Это не я! – Анна вскочила. – Не я! Я ни в чем не виновата. Это все она, эта Нонна. Она придумала, подговорила Макса. Я ничего не знала! Они с Максимом сказали мне, что Нонна должна вернуть какой-то долг, какой якобы брала когда-то у Макса, когда он был еще здоров.

– И вы поверили этому? Особенно когда Максима не стало через три дня.

– Не очень поверила. У Максима никогда не было таких денег. Но я не виновата, правда. Идите к Нонне, допрашивайте ее. Я не отвечаю за действия ее и мужа.

– Действительно, за действия мужа вам уже не ответить. Но деньги-то вы взяли, выждав безопасное время. И купили на них дом.

– Я не виновата, – снова, как попугай, повторила Анна.

Я понял, что дальнейший разговор бессмыслен.

– Ладно. Я пойду. Вас вызовут.

– Дело закрыто.

– Его откроют. Не сомневайтесь. Вашей расписки и показаний соседки хватит, чтобы его открыли заново.

– Кати? Вот стерва. – Анна выругалась.

Я захлопнул дверь.





39




Теперь оставалась Нина. Собственно, не так уж она была и нужна: есть свидетель в лице старухи-соседки, есть документ в виде расписки – этого достаточно, чтобы дело вернули на доследование. Там допросят и Нонну, проверят все ее денежные операции за последнее время, наверняка найдут какую-нибудь крупную имущественную продажу. Плюс очная ставка с Анной – и дело в шляпе.

Все-таки я решил съездить к Спешневой домой, посмотреть ей в глаза, спросить, не стыдно ли было рушить жизнь подруги. Однако Нины дома не оказалось. Я подумал, вдруг она снова ошивается у порога Красникова. Только я собрался ехать туда, как вдруг увидел Нину – та брела к подъезду. Так медленно, словно улитка, нога за ногу.

Я терпеливо ждал, пока она подойдет. Наконец Нина приблизилась ко мне, и я удивился произошедшей с ней метаморфозе. Она была совершенно трезвой, бледное и опухшее лицо почти без косметики. Не замечая меня, Нина прошла мимо и остановилась у двери подъезда, скрючившись и прикрыв ладонью рот. Так она стояла с минуту или чуть больше. Затем выпрямилась и глубоко вздохнула. Ничего не понимая, я подошел к ней поближе.

– Здравствуй, Нина.

Она равнодушно взглянула на меня и вяло произнесла:

– Здравствуйте.

Я не поверил ушам – она называла меня на «вы». А, впрочем, ну да, она же была трезва.

– Как дела с Сергеем? – спросил я ее, чтобы как-то начать разговор.

Вместо ответа она как-то странно поморщилась и снова прикрыла рукой рот.

– В чем дело? Тебе нехорошо?

– Меня… тошнит… – выдавила она и тут же отвернулась, согнувшись пополам.

Я смотрел, как содрогается ее тело, и в голове моей возникла догадка:

– Ты что, беременна?

Она, не оборачиваясь, кивнула. Я подождал, пока ее желудок до конца извергнет свое содержимое.

– От Сергея?


– Да. – Она вытерла рот рукой.

– Какой срок?

– Два месяца.

Мы стояли и молча смотрели друг на друга. В ее глазах читалось страдание. Я понял, чего она боится. Ребенок, зачатый в беспробудном пьянстве, вполне мог родиться неполноценным.

– Может, тебе стоит избавиться от беременности? – спросил я мягче.

Она помотала головой.

– У меня отрицательный резус. Аборт делать нельзя.

Я кивнул. Нина наказала себя сама. Мало того что Сергей никогда не женится на ней и ребенок будет расти без отца. Так еще и больной ребенок, возможно.

– Иди домой, – сказал я Нине. – Иди и постарайся отдохнуть. Возможно, все еще обойдется.

Она всхлипнула без слез и начала набирать код домофона, но вдруг остановилась. Посмотрела на меня потухшим взглядом.

– Вы хотели знать, кто мне платил? Так вот, я скажу. Это мать Сергея, Нонна! Она хотела, чтобы мы с Сережей стали любовниками. Чтобы они с Маринкой расстались. Я… я дам показания на Нонну. Все расскажу. Все. Ненавижу ее! Тварь!

Ее глаза сверкнули. Она быстро распахнула дверь подъезда и скрылась за ней.





40




…Нонна домыла пол, выжала тряпку, вылила ведро с грязной водой в унитаз и поставила швабру в каптерку. Ее рабочий день окончился, можно было идти домой. По дороге она заглянула в магазин, купила себе на ужин баночку икры. Нонна обожала икру с самого детства, когда она была для нее недоступна по причине крайней бедности…

Она росла без родителей, в семье у двоюродной тетки. Денег на нее почти не тратили, держали в строгости. Учиться тоже особо не заставляли, и Нонна, через пень-колоду окончив восемь классов, устроилась на работу.

Она мыла полы в гастрономе, помогала принимать товар, словом, всегда была на подхвате. Там ее и заметил пожилой грузчик по имени Семен. Он положил на Нонну глаз и вскоре позвал замуж. Она не противилась. Особой внешностью бог ее не наделил, а из приданого у нее был лишь комплект старого, вылинявшего постельного белья, которым снабдила ее тетка на совершеннолетие. Сыграли скромную свадьбу, Нонна переехала к Семену, и начался ад.

Семен оказался жутким алкоголиком. Напившись, он жестоко колотил Нонну и таскал ее за волосы. Она пряталась от него под кровать, убегала из дому и ночевала на работе в подсобке. Но потом все равно возвращалась – в подсобке надолго не заночуешь, а идти ей было некуда – тетка, как выдала ее за Семена, так сразу предупредила:

– Обратно ни ногой.

Нонна терпела три года. Ходила в синяках, от любого окрика втягивала голову в плечи, научилась ловко уворачиваться от тяжелого мужнего кулака. Через три года Семен умер от пьянства. Квартиру забрали его дети, появившиеся невесть откуда, как только отца не стало.

Нонне снова стало некуда податься. Магазин ей осточертел, и она устроилась в роддом на две ставки – уборщицы и санитарки. Санитаркам выделяли служебное жилье – крохотную комнатку в подсобном помещении. Там Нонна и ютилась вечерами, приходя с дежурства без задних ног. Однако она была довольна. Никто больше не лупил ее, не унижал, она могла ночью спокойно спать, не опасаясь проснуться от грубого окрика или удара сапога.

Нонна ловко справлялась со своими обязанностями, намывала полы, протирала подоконники, таскала горшки, возила каталки с роженицами. Вскоре она поняла, что ее должность позволяет ей иметь некие неучтенные доходы. Посещения в роддоме были строго запрещены, а родственники жаждали повидаться с молодыми мамочками. Нонна за небольшую мзду выводила девчонок к мужьям, мамам и свекровям через служебный вход. Она рисковала – если бы заведующий отделением или старшая медсестра засекли ее, то тут же уволили бы. Но Нонна была не из робких, три года с буйным супругом научили ее ничего не бояться. Она ходила по отделению, как по собственной вотчине, грела уши, подслушивая разговоры сестер и врачей, болтала с пациентками и чувствовала себя как рыба в воде.

В один из дней она везла из родильного зала каталку, на которой молча, стиснув зубы, лежала темноволосая девчонка. Лицо бледное, губы искусаны в кровь.

– Красавица, эй, чего такая мрачная? – пошутила другая санитарка, Лена, помогавшая Нонне катить каталку. – Кого родила?

– Сына, – тихо и как-то исступленно прошептала девушка.

– Намучилась, поди. – Лена сочувственно покачала головой.

– Намучилась.

– Ну ты не хлюпай, завтра все уже забудется. Будешь кормить своего богатыря. Папка обрадуется, сережки тебе купит или колечко.

Чернявая вместо ответа перевернулась на другой бок. Нонне почудилось в ней что-то странное. Она много повидала новоиспеченных мамочек, были и такие, что отказывались от младенцев, и те, у которых детишки лежали в специальном кувезе, приходя в себя после не слишком удачных родов. Но эта девица не подходила ни под одну из категорий. Весь вид ее выражал такую отчаянную степень страдания и безнадежности, что сердце схватывало.

Нонна помогла ей перелечь на кровать, укрыла одеялом, принесла лед. Девушка по-прежнему молчала, не произнося ни слова. Она не плакала, как другие девчонки, у которых с детишками были нелады. Просто лежала, глядя в потолок. Вечером того же дня Нонна подслушала разговор двух медсестер.

– Слышала, из четвертой палаты, Баранова, урода родила. Врачи говорят, такое раз на миллион случается. Генетическое заболевание. Передается по материнской линии только младенцам мужского пола.

– Да, слышала, слышала, – сказала другая сестра. – Все отделение об этом говорит. Бедняга. Нормальная вроде женщина, не пьет, не курит, не наркоманка какая.

– Говорю тебе, это генетическое. Пей не пей, не спасет.

– Что теперь будет с ребеночком?

– Не знаю. Наверное, в дом инвалидов отправят. Да врач сказал, такие долго не живут. Год-другой. Ну пять в исключительных случаях. Потом все равно смерть, да еще и мучительная.