Генетическая ошибка
Часть 31 из 36 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Нет, это не Нонна. Но я знаю об этом. Как ты могла, мама? Как ты могла не сказать мне, что я рискую родить калеку?
– Я хотела! – Мать зарыдала с новой силой. – Но я не могла. Все откладывала и откладывала… пока ты не попала в колонию. Я подумала, что это… это даже лучше, у меня есть тайм-аут. Пойми, это так тяжело для меня.
– Я понимаю. Но и ты пойми! Из-за этого я здесь! Нонна работала уборщицей в роддоме, где ты рожала. Она узнала тебя. И решила избавиться от меня, чтобы я не нарожала ей внуков-уродов.
– Не говори так! – крикнула мать. – Твой брат был вовсе не урод. Он был чудесный малыш, и мы… мы любили его! Я и отец. Мы тогда еще не поженились, Тема родился вне брака. Но Володя принял нас с ним, не отвернулся. Мы делали все, что могли. Все, что только можно было сделать. Но он умер. Ему было пять лет. Через два года родилась ты. Мы посовещались и решили, что ты ничего не будешь об этом знать. Для твоего же блага.
– Спасибо, конечно. Но это было глупо. И безответственно.
– Прости меня. Прости, детка. Я… я по-прежнему его люблю. Своего бедного мальчика. Я помню каждый его вздох.
Марина вдруг поняла, что напрасно винит мать. Все эти годы та продолжала жить в прошлом, в том времени, когда у нее родился сын с поломанным геном. Когда она нашла в себе силы смириться и принять его таким, какой он есть. На большее ее сил уже не хватило.
– Ладно, мам, не плачь. Все хорошо. Возможно, я скоро выйду на свободу.
– Прости меня, – снова повторила мать. – Прости.
– Прощаю.
Марина повесила трубку и вышла из переговорной. Она вдруг вспомнила рассказ отца о трагической судьбе Алексея Михайловича. Есть же такие люди, как адвокат, как ее мать. Раз отдав свое сердце кому-то, они уже не могут изменить этому человеку, будь то любимая женщина или ребенок-калека. Интересно, принадлежит ли к подобному типу Ковалев? Способен ли он любить так преданно и самозабвенно или, как Сергей, сломается при первых же трудностях?
Марина сама себе поразилась. Почему это интересует ее? Какое ей дело до чувств Ковалева, да и есть ли вообще у него какие-то чувства? Может, им двигают исключительно присущая ему жажда справедливости и профессиональный азарт? Она решила не думать больше об этом. Только-только в душе зарубцевалась рана от предательства Сергея. Нет сил надеяться и мечтать. Пусть все идет как идет, как начертано судьбой…
38
Я долго думал, кому первому нанести визит, Нине или Анне, и остановился на Анне. Все-таки она замешана в деле больше Нины. Той и предъявить, по сути, нечего, а Анну за ее действия ждет серьезная ответственность.
Первой, кого я увидел, подходя к подъезду Гальпериных, была моя старая знакомая, та самая злобная старушенция, у которой сын погиб в Афгане. Она сидела на лавочке и сердито бубнила что-то на ухо другой бабке, которая держала на привязи крошечную белую болонку.
– Здравствуйте, – поздоровался я с ней.
Старуха кинула на меня свирепый взгляд.
– Вы меня не узнаете? Я лейтенант Ковалев, приходил сюда, помните?
– Ну помню, – пробурчала бабка. – И что с того? Зачем опять пожаловал? Времени-то сколько прошло.
– Нужно уточнить одну вещь.
Я вдруг подумал, что сам Бог послал мне эту старушенцию. Ведь ее бдительности может позавидовать любой сотрудник госбезопасности. Тут же, словно подтверждая мои мысли, бабка поинтересовалась:
– Какую вещь?
Я достал смартфон и показал ей фотографию Нонны Терентьевны, которую нашел в телефоне у Марины.
– Скажите, эта женщина не приходила к Анне Гальпериной? Может, вы видели их вместе? Или ее одну здесь, возле подъезда?
Бабка взглянула на экран и кивнула:
– Да, видела. Не так давно она приходила к Нюте. Всего разок. Больше ее не было.
– Вы сможете это подтвердить официально?
– Это как? – не поняла старушенция.
– Ну дать показания. Для протокола.
– А кто она такая, эта тетка?
– Это служебная тайна. – Я приложил палец к губам.
К моему удивлению, бабка закивала понимающе:
– Ясно. Подтвердить подтвержу. Если надо, зовите. У меня глаз-алмаз, я ее сразу узнаю.
Я понял, что для нее это настоящее развлечение в тоскливой череде будней, наполненных лишь болтовней на лавочке и хождениями по магазинам.
– Я обязательно свяжусь с вами, – пообещал я бабке и зашел в подъезд, благо он был приоткрыт по случаю жары.
Мне повезло: дома оказался один Павлик. Я с порога продемонстрировал ему фото Нонны.
– Скажи, ты видел эту тетю? Она когда-нибудь приходила к вам?
Он посмотрел на снимок внимательно и серьезно и кивнул:
– Приходила. Она маме деньги приносила. Много, целую сумку.
Я даже обалдел от такой удачи:
– Скажи, ты видел, что это были деньги?
Он кивнул:
– Мама еще ей расписку назад вернула.
– Какую расписку?
– Что она обязуется выплатить ей эти деньги.
– А, ну да, – протянул я задумчиво.
Значит, расписка у Нонны, и она ее давно уничтожила. А жаль. Расписка была бы отличным доказательством Марининой невиновности. Павлик стоял рядом и смотрел на меня каким-то странным взглядом. В его глазах я увидел некое самодовольство и даже торжество.
– Ты что-то хочешь мне сказать? – спросил я его.
Он заколебался. Видно было, что он одновременно опасается и жаждет раскрыть мне какую-то свою тайну.
– Говори, не бойся, – ободрил его я.
– Я эту расписку сфоткал! Ну, перед тем как мама ее отдала.
– Зачем?
– Мало ли что. Олька, сестра, она на юриста учится. Она мне говорила, что любой документ нужно обязательно сфоткать, вдруг пригодится.
– Это точно.
Я смотрел на этого юного Павлика Морозова – даже имя совпадало. Он и не подозревал, что подводит мать под уголовную статью. Просто удовлетворял свое мальчишеское любопытство.
– И где фотография? Она цела или ты ее удалил?
– Зачем удалил? Вот она. – Павлик вынул из кармана телефон, открыл галерею и показал мне расписку: «Я, Красникова Нонна Терентьевна, такие-то паспортные данные, обязуюсь выплатить Гальпериной Анне Николаевне 7 миллионов рублей в счет ранее взятого долга».
Ниже шли число и роспись. Число было за три дня до аварии, до того как Максим Гальперин погиб.
– Будь добр, перешли мне фото, – попросил я Павлика.
– Зачем?
– Я подошью его к делу о гибели твоего отца. Так надо.
Он пожал плечами:
– Ладно.
Я смотрел, как он набирает мой номер в Вотсапе. Только бы не передумал, не испугался чего-нибудь. Его палец нажал на стрелку «переслать». Мой телефон тихонько дзинькнул. Уф, слава богу. В дверях завозился ключ.
– Мама, – обрадовался Павлик.
– Ну здрасьте. – Анна стояла на пороге с двумя огромными сумками продуктов. Явно там были не одни сосиски, из одного пакета торчала палка копченой колбасы, из другого хвостик ананаса. – Я и не сомневалась, что вы заявитесь сюда, – сказала Анна и поставила пакеты на пол. – Мне еще тетя Катя во дворе сказала, что у нас гости. Ну что, проверили бабку?
– Проверил.
– Довольны? Почему бы теперь не оставить нас в покое?
– Вашу добрую бабушку-фею зовут вовсе не Галина Маякова, а Нонна Красникова. Ведь так?
Она отшатнулась от меня к двери.
– Что за чепуха? Какая еще Нонна Красникова?
– Свекровь Марины Красниковой, которая якобы сбила вашего мужа.
– Я хотела! – Мать зарыдала с новой силой. – Но я не могла. Все откладывала и откладывала… пока ты не попала в колонию. Я подумала, что это… это даже лучше, у меня есть тайм-аут. Пойми, это так тяжело для меня.
– Я понимаю. Но и ты пойми! Из-за этого я здесь! Нонна работала уборщицей в роддоме, где ты рожала. Она узнала тебя. И решила избавиться от меня, чтобы я не нарожала ей внуков-уродов.
– Не говори так! – крикнула мать. – Твой брат был вовсе не урод. Он был чудесный малыш, и мы… мы любили его! Я и отец. Мы тогда еще не поженились, Тема родился вне брака. Но Володя принял нас с ним, не отвернулся. Мы делали все, что могли. Все, что только можно было сделать. Но он умер. Ему было пять лет. Через два года родилась ты. Мы посовещались и решили, что ты ничего не будешь об этом знать. Для твоего же блага.
– Спасибо, конечно. Но это было глупо. И безответственно.
– Прости меня. Прости, детка. Я… я по-прежнему его люблю. Своего бедного мальчика. Я помню каждый его вздох.
Марина вдруг поняла, что напрасно винит мать. Все эти годы та продолжала жить в прошлом, в том времени, когда у нее родился сын с поломанным геном. Когда она нашла в себе силы смириться и принять его таким, какой он есть. На большее ее сил уже не хватило.
– Ладно, мам, не плачь. Все хорошо. Возможно, я скоро выйду на свободу.
– Прости меня, – снова повторила мать. – Прости.
– Прощаю.
Марина повесила трубку и вышла из переговорной. Она вдруг вспомнила рассказ отца о трагической судьбе Алексея Михайловича. Есть же такие люди, как адвокат, как ее мать. Раз отдав свое сердце кому-то, они уже не могут изменить этому человеку, будь то любимая женщина или ребенок-калека. Интересно, принадлежит ли к подобному типу Ковалев? Способен ли он любить так преданно и самозабвенно или, как Сергей, сломается при первых же трудностях?
Марина сама себе поразилась. Почему это интересует ее? Какое ей дело до чувств Ковалева, да и есть ли вообще у него какие-то чувства? Может, им двигают исключительно присущая ему жажда справедливости и профессиональный азарт? Она решила не думать больше об этом. Только-только в душе зарубцевалась рана от предательства Сергея. Нет сил надеяться и мечтать. Пусть все идет как идет, как начертано судьбой…
38
Я долго думал, кому первому нанести визит, Нине или Анне, и остановился на Анне. Все-таки она замешана в деле больше Нины. Той и предъявить, по сути, нечего, а Анну за ее действия ждет серьезная ответственность.
Первой, кого я увидел, подходя к подъезду Гальпериных, была моя старая знакомая, та самая злобная старушенция, у которой сын погиб в Афгане. Она сидела на лавочке и сердито бубнила что-то на ухо другой бабке, которая держала на привязи крошечную белую болонку.
– Здравствуйте, – поздоровался я с ней.
Старуха кинула на меня свирепый взгляд.
– Вы меня не узнаете? Я лейтенант Ковалев, приходил сюда, помните?
– Ну помню, – пробурчала бабка. – И что с того? Зачем опять пожаловал? Времени-то сколько прошло.
– Нужно уточнить одну вещь.
Я вдруг подумал, что сам Бог послал мне эту старушенцию. Ведь ее бдительности может позавидовать любой сотрудник госбезопасности. Тут же, словно подтверждая мои мысли, бабка поинтересовалась:
– Какую вещь?
Я достал смартфон и показал ей фотографию Нонны Терентьевны, которую нашел в телефоне у Марины.
– Скажите, эта женщина не приходила к Анне Гальпериной? Может, вы видели их вместе? Или ее одну здесь, возле подъезда?
Бабка взглянула на экран и кивнула:
– Да, видела. Не так давно она приходила к Нюте. Всего разок. Больше ее не было.
– Вы сможете это подтвердить официально?
– Это как? – не поняла старушенция.
– Ну дать показания. Для протокола.
– А кто она такая, эта тетка?
– Это служебная тайна. – Я приложил палец к губам.
К моему удивлению, бабка закивала понимающе:
– Ясно. Подтвердить подтвержу. Если надо, зовите. У меня глаз-алмаз, я ее сразу узнаю.
Я понял, что для нее это настоящее развлечение в тоскливой череде будней, наполненных лишь болтовней на лавочке и хождениями по магазинам.
– Я обязательно свяжусь с вами, – пообещал я бабке и зашел в подъезд, благо он был приоткрыт по случаю жары.
Мне повезло: дома оказался один Павлик. Я с порога продемонстрировал ему фото Нонны.
– Скажи, ты видел эту тетю? Она когда-нибудь приходила к вам?
Он посмотрел на снимок внимательно и серьезно и кивнул:
– Приходила. Она маме деньги приносила. Много, целую сумку.
Я даже обалдел от такой удачи:
– Скажи, ты видел, что это были деньги?
Он кивнул:
– Мама еще ей расписку назад вернула.
– Какую расписку?
– Что она обязуется выплатить ей эти деньги.
– А, ну да, – протянул я задумчиво.
Значит, расписка у Нонны, и она ее давно уничтожила. А жаль. Расписка была бы отличным доказательством Марининой невиновности. Павлик стоял рядом и смотрел на меня каким-то странным взглядом. В его глазах я увидел некое самодовольство и даже торжество.
– Ты что-то хочешь мне сказать? – спросил я его.
Он заколебался. Видно было, что он одновременно опасается и жаждет раскрыть мне какую-то свою тайну.
– Говори, не бойся, – ободрил его я.
– Я эту расписку сфоткал! Ну, перед тем как мама ее отдала.
– Зачем?
– Мало ли что. Олька, сестра, она на юриста учится. Она мне говорила, что любой документ нужно обязательно сфоткать, вдруг пригодится.
– Это точно.
Я смотрел на этого юного Павлика Морозова – даже имя совпадало. Он и не подозревал, что подводит мать под уголовную статью. Просто удовлетворял свое мальчишеское любопытство.
– И где фотография? Она цела или ты ее удалил?
– Зачем удалил? Вот она. – Павлик вынул из кармана телефон, открыл галерею и показал мне расписку: «Я, Красникова Нонна Терентьевна, такие-то паспортные данные, обязуюсь выплатить Гальпериной Анне Николаевне 7 миллионов рублей в счет ранее взятого долга».
Ниже шли число и роспись. Число было за три дня до аварии, до того как Максим Гальперин погиб.
– Будь добр, перешли мне фото, – попросил я Павлика.
– Зачем?
– Я подошью его к делу о гибели твоего отца. Так надо.
Он пожал плечами:
– Ладно.
Я смотрел, как он набирает мой номер в Вотсапе. Только бы не передумал, не испугался чего-нибудь. Его палец нажал на стрелку «переслать». Мой телефон тихонько дзинькнул. Уф, слава богу. В дверях завозился ключ.
– Мама, – обрадовался Павлик.
– Ну здрасьте. – Анна стояла на пороге с двумя огромными сумками продуктов. Явно там были не одни сосиски, из одного пакета торчала палка копченой колбасы, из другого хвостик ананаса. – Я и не сомневалась, что вы заявитесь сюда, – сказала Анна и поставила пакеты на пол. – Мне еще тетя Катя во дворе сказала, что у нас гости. Ну что, проверили бабку?
– Проверил.
– Довольны? Почему бы теперь не оставить нас в покое?
– Вашу добрую бабушку-фею зовут вовсе не Галина Маякова, а Нонна Красникова. Ведь так?
Она отшатнулась от меня к двери.
– Что за чепуха? Какая еще Нонна Красникова?
– Свекровь Марины Красниковой, которая якобы сбила вашего мужа.