Генерал Империи
Часть 29 из 35 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Что?! – ахнули присутствующие.
– А вы не знали? – горько усмехнулся Георг V. – Нам нужно приложить все усилия к тому, чтобы выиграть время, чтобы не дать этому чудовищу укрепиться. И думать, плотно думать о том, как его победить. В этом деле нам все средства хороши. Нужно думать и о войне с его армиями, и с ним лично.
– Но его нельзя убить! – воскликнул Вильгельм. – Точнее, убить можно, но он всё равно воскреснет.
– И что? Это разве мешает его поймать, посадить в железную бочку, залить её свинцом и утопить где-нибудь в океане? Способы найдутся. Да и Святой престол, – кивнул Георг на представителя Римской Империи, – может помочь. Наверняка у него накопилась масса полезных сведений. Может быть, найдутся и трактаты о том, как бороться с такими чудовищами. Главное – действовать! Каждая минута на вес золота! Мы не можем медлить!
– Я бы не был таким категоричным, – возразил мрачный Вильгельм.
– Согласен, – кивнул Пуанкаре. – Вы, как мне кажется, делаете слишком поспешные выводы. Впрочем, господин Кайзер тоже излишне демонизирует генерала. Мне не известно ни об одном по-настоящему несправедливом поступке, который бы совершил Меншиков. Кровь – да. Он убивает. Что поделать? Но на руках кого из нас нет крови? Только, в отличие от нас, господин генерал честнее, он может найти в себе силу убивать лично, а мы прячемся за спины наших солдат. Это вас так пугает? А то, что и вы, я и отдавали приказы, которые вели к сотням тысяч смертей, вас не пугает? Каждый из нас убил больше, намного больше, чем Меншиков. Кроме вас, – кивнул Пуанкаре на представителя Рима. – Вы просто не успели ещё.
– Это не то, – возразил Георг.
– Почему же не то? То самое. Мы убийцы. И он убийца. Только он умеет побеждать.
– И вы хотите, чтобы он победил вас?
– Я хочу, чтобы вы, Ваше Королевское Величество, прекратили истерику. Он ничем не хуже нас с вами. Просто он кардинально усилился, и это угрожает независимости наших держав. Вот об этом – имеет смысл поговорить. И только об этом.
– Вы не боитесь, что он откроет врата ада? – нахмурившись, поинтересовался Георг.
– Боюсь. Но пока – он ни разу не применил сверхъестественные способности. Кроме разве что воскрешения. Пока все его поступки были вполне себе разумными и хорошо продуманными. Дерзкими, да, этого не отнять. Но не выходящими за границы ожиданий. Он делал то, что могли делать его солдаты. А они – люди. Обычные люди. Он использовал те технические средства, которые были у него под рукой. Ничего принципиально нового. Да, кажется, что он футурист и словно видит будущее. Но если подумать, он просто не цепляется за прошлое и трезво оценивает настоящее. Не больше, но и не меньше. И это позволяет ему побеждать. Раз за разом.
– Я не понимаю вас, – покачав головой, произнёс Георг. – Вы готовы выступить вместе с нами единым фронтом или нет?
– А кто входит в ваш фронт? – Улыбнулся Пуанкаре. – Пока что только вы. Господин Кайзер не рвётся в бой. Римская Империя тоже… – так и беседовали, жонглируя словами. Но сразу и резко от предложения Георга не отказывался никто. Ждали, когда уже король Великобритании закончит нагонять жуть и перейдёт к торгам. Обычным, банальным торгам…
Глава 9
1916 год, 12—13 ноября, Гельсингфорс – Кронштадт
11 ноября 1916 года к Кронштадту подошёл Гранд-Флит, в то время как Балтийский флот Российской Империи отошёл в Гельсингфорс. Адмирал Эссен узнал о выходе Гранд-Флита со своей базы через три часа и начал лихорадочно собирать силы в один кулак. К счастью, англичане не делали из выхода своего флота секрета – наоборот, превратили это действо в публичный акт. Дескать, идём помогать законному правительству союзников против бунтовщиков. Что и спасло Балтийский флот, так как кораблей было мало и они в основном уступали своим британским аналогам. И размазанные тонким слоем по всей Балтике не представляли какой-либо даже самой ничтожной угрозы. А так, собранные в кулак, заставляли осторожничать. Всё-таки безнаказанно их перебить теперь не представлялось возможным. Да и как такового объявления войны не было. Просто большой флот Великобритании вышел со своей базы в Скапа-Флоу и направился к Датским проливам, а правительство Туманного Альбиона сопровождало это всё какими-то странными, провокационными заявлениями.
Когда дредноуты Его Величества миновали проливы, весь Балтийский флот Российской Империи уже отошёл к Рижскому заливу. И замер в ожидании. А потом, поняв, что англичане идут к столице, балтийцы отошли в Гельсингфорс. Там, на оборонительных позициях, прикрытые минными заграждениями и береговыми батареями, были определённые шансы отразить нападение Гранд-Флита. Или хотя бы продать свою жизнь подороже. В открытом же бою силы были настолько неравными, что даже и пытаться не имело смысла. С большим успехом можно было просто застрелиться, не мучая ни себя, ни других.
Кронштадт же к утру 12 ноября оказался зажат между восставшим Петроградом и английской эскадрой. Зачем пришла эскадра, было непонятно ровно до 9:21, когда 4‐я боевая эскадра начала обстрел сначала форта «Серая лошадь», добившись его подавления в кратчайшие сроки. Всё-таки форт открыто расположенных за брустверами орудий среднего калибра. А потом английские корабли вступили в бой с фортом «Красная горка» – куда крепче и мощнее, на чьём вооружении даже имелись двенадцатидюймовые орудийные установки.
В 10:51 к 4‐й эскадре Гранд-Флита подключилась 2‐я, и в 11:49 «Красная горка» замолчал, получив в общей сложности свыше шестисот 305‐мм и 343‐мм снарядов. Не говоря уже про калибры поменьше. В результате катастрофических разрушений гарнизон «Красной горки» был вынужден оставить форт, понеся чрезвычайные потери. Высвободившиеся же силы Гранд-Флита сосредоточились на форте Ино, методично расчищая себе подходы к Кронштадту…
– Господа, – тихо и мрачно произнёс Эссен на собрании старших офицеров Балтийского флота, – это война с Великобританией, пусть и не объявленная. Я хочу, чтобы каждый из вас отчётливо это понял. Сейчас цель англичан – Кронштадт. Как только они с ним закончат – придут за нами. На их стороне тотальное численное и качественное преимущество. Нам нечем отвечать на залпы их 13,5‐дюймовых и 15‐дюймовых орудий.
Тишина.
Все капитаны и адмиралы угрюмо смотрели куда-то вперёд, погружённые в собственные мысли. Славная война, победа в морском сражении над германской эскадрой, два блистательных десанта… всё это перечёркивалось бывшими союзниками.
– Что они хотят? – наконец спросил кто-то из капитанов.
– Официально король Георг V признал правительство красной коалиции законным правительством России, на которое распространяются союзные обязательства. Нас же записали в изменники и повстанцы.
– Но ведь это бред! – воскликнул кто-то.
– Юридически они вполне правы, – пожал плечами Эссен. – После смерти Его Императорского Величества у нас не было легального правительства. И наши союзники вправе признавать таковым кого пожелают.
– Но…
– Начало бомбардировки фортов очень явно продемонстрировало их намерения.
– А где Меншиков?
– В Москве.
– Да какая разница, где он? Финский залив – не Дунай. А дредноуты – не речные мониторы. На шлюпках не возьмёшь на абордаж. Даже если он войдёт в Петроград и очистит его от восставших, те убегут под защиту англичан. И сделать мы с ними ничего не сможем. У нас для этого просто нет сил.
– И что, он никак не отреагировал? – поинтересовался Колчак. – Вы сообщили ему о действиях англичан?
– Сообщил. Он ответил совершенно непонятной телеграммой. Всего три слова, совершенно лишённые смысла.
– И что он вам ответил?
– Капудан. Фидонис. Ночь. Коротко, многозначительно и совершенно бессмысленно, – покачал головой Эссен и замер, уставившись на Колчака, который начал нервно смеяться, постепенно распаляясь. До слёз. Наконец, когда тот закончил, Николай Оттович с сочувствием в голосе поинтересовался: – Вы, голубчик мой, давно спали? Отдыхать вам нужно, отдыхать.
– Николай Оттович, – с улыбкой произнёс Колчак, – он безумен… он поистине безумен, но его план мне по душе.
– Какой план? О чём Вы? Говорите яснее.
– Что Вы помните о сражении при Фидонисе?
– Русская эскадра под командованием Войновича нанесла поражение превосходящим силам османского флота, обеспечив прикрытие действий сухопутных сил при осаде Очакова, – чуть задумавшись, ответил фон Эссен. – В том сражении отличился тогда ещё бригадир Ушаков. Славное сражение. Но какое оно имеет отношение к нам и текущему моменту?
– Вы, верно, не знаете, но Максим Иванович большой поклонник Суворова и Ушакова. Мы с ним не раз и не два беседовали, разбирая их операции и кампании. Сражение при Фидониси он особенно ценит. И вот за что. По его мнению, Ушаков, не имея сил для правильного, линейного боя, решился на рискованный манёвр. Командуя авангардом, бригадир Ушаков разделил свои силы надвое, упредил флагманский корабль, поставил его в два огня и вывел из строя, нарушив управление всем флотом. И вынудил значительно превосходящие силы османов отойти. Силы Ушаков разделил, но именно это позволило ему сконцентрировать весь свой огонь на флагмане. Из чего Максим Иванович выводил формулу: «В единую минуту, в одном месте быть сильнее. Но место важнейшее, и минута весь бой решит».
– Очень многозначительно… – покачал головой фон Эссен. – Но от меня всё равно ускользает задумка Меншикова.
– Николай Оттович, – широко и в какой-то мере безумно улыбнувшись, произнёс Колчак, – Максим Иванович предлагает нам всеми силами атаковать ночью Гранд-Флит.
– Вздор… – покачал головой Эссен. – Что нам даст утопление их флагмана ценой своего флота?
– Капудан в данном случае – аллегория. Это голова. То есть головной флот. Он предлагает постараться нанести в ночной атаке как можно больше урона Гранд-Флиту в целом. Чтобы упредить дальнейшую морскую войну с нами и вынудить англичан идти на попятную. Это очень дерзкая идея, но мне она нравится. Я считаю, что у нас есть шансы. Если погасить огни и идти по темноте, то мы сможем подойти очень близко. Так близко, что и старые броненосцы в дело сгодятся. А там и тараном можно бить, и самоходные мины пускать, и даже, чем чёрт не шутит, – на абордаж идти. Да и брандеры, ныне позабытые, применять. Тот же малый эсминец типа «Сокол», с большим зарядом на носу, если ударит дредноуту в борт, имеет все шансы его утопить. Англичане чувствуют своё тотальное превосходство, а потому не ожидают атаки. Они думают, что мы забились в нору и дрожим от страха. А Меншиков предлагает атаковать. То есть действовать по заветам Суворова – удивлять врага.
– Разве это завет Суворова? – удивился кто-то в зале.
– Меншиков считает, что да, – произнёс Колчак. – По его мнению, главным секретом побед Суворова было удивление противника. Удар туда, куда не ожидают, тогда, когда не ждут. Удивишь – победишь. У Ушакова он выводит, как я уже говорил выше, формулу акцентированной концентрации сил. В единую минуту, в одном месте быть сильнее. Но место важнейшее и минута весь бой решит. Тем он и воюет.
– Это безумие… – покачал головой фон Эссен. – Самоубийственное безумие.
– Да, – кивнул Колчак. – Но оно даёт нам пусть призрачный, но шанс на победу. Сидение же здесь – ещё более верный способ угробить флот. Только совершенно бесславный. Вы же прекрасно понимаете: у нас нет ни единого шанса в правильном бою. Даже миража. Будем сидеть тут – бездарно подохнем. А так… – произнёс Колчак и замолчал.
В помещении было тихо. Очень тихо. Пауза затягивалась. Наконец Колчак громко и отчётливо продекламировал одно из четверостиший, что Меншиков произнёс после воскрешения:
– Путь до той звезды, что светит в небе ярче остальных, смертью нам грозит, но дело того стоит! Один – бог войны – услышит в небе звон клинков стальных. Буря, лютый шторм нас только раззадорят!
– Александр Васильевич! – удивлённо воскликнул фон Эссен и осёкся. Он вспомнил. Он тоже был на той гражданской панихиде, когда Меншиков воскрес. И тоже слышал эти слова. Странные… страшные… но такие уместные.
– Николай Оттович – решайтесь. В конце концов, когда ещё у нас будет такой замечательный шанс вернуть англичанам должок? Хотя бы один из многих? Они, так или иначе, потопят наш флот. Так почему бы нам не заставить их наслаждаться победой с разбитым лицом и переломанными ногами?
– Вы бредите… – тихо и каким-то неуверенным голосом произнёс фон Эссен, глядя на Колчака с некоторым страхом в глазах.
– Весь этот мир сошёл с ума. Так почему нам нужно отставать? А та песня… вы знаете, она так крепко засела у меня в голове, что с тех пор постоянно всплывает. Когда я начинаю унывать, эти слова наполняют меня свежестью и бодростью. Мыслями о том, что нужно быть не робким и безвольным жертвенным агнцем, которого спокойно волокут на убой, а диким бараном, который ломает ворота и гоняет по выгону своих обидчиков, стараясь нанести им хоть какие-то увечья. Напоследок. Его в конце концов забьют, но он дрался, он не сдавался, он старался победить любой ценой до самого последнего вздоха… – тишина. Колчак же широко улыбнулся, закрыл глаза и снова продекламировал фрагмент песни по памяти: – Причалим ли мы к чужим берегам? Иль сгинем в пучине на радость врагам? Валькирии о подвигах наших расскажут великим богам!..
Адмирал Дэвид Битти стоял на мостике новейшего сверхдредноута «Бэрэм»[11] типа «Квин Элизабет», одного из мощнейших боевых кораблей мира с тяжёлыми 15‐дюймовыми орудиями главного калибра и внушительным бронированием. Это был его флагман, а в руке у него был его чай… точнее чайные помои с молоком, так уважаемые англичанами. Руки грела кружка, а душу – чувство скорой мести русским за всё… Простить Меншикову унижение, которое тот учинил ему в Константинополе, Дэвид не мог. Как и отделять Максима от остальных представителей его народа. В его сознании за те дерзкие слова и резкие поступки отвечать должны были все, смеющие себя именовать русскими, вне зависимости от их реальной национальности.
Было два часа ночи, но адмиралу не спалось. Излишнее чувство возбуждения никак не оставляло Дэвида. Он смотрел вдаль, в кошмарную и жутковатую черноту этой ночи, и предавался грёзам. Тучи, затянувшие небо, прятали практически полную луну. Поэтому за бортом было темно и мерзко, что олицетворяло для Битти Россию. Из-за чего он смотрел на эту непроглядную черноту и улыбался своим мыслям, казалось, не замечая всех окружающих его неудобств.
Удерживая обеими руками кружку, Дэвид отхлебнул из неё горячих чайных помоев… и едва не подавился из-за совершенно неожиданных выстрелов, разорвавших тишину этой ночной идиллии. Многих выстрелов. Явно крупным калибром. Хуже того – они практически слились с всплесками и взрывами. А потом, почти сразу, продолжили стрелять чем-то полегче.
Он бросился к левому борту рубки и замер, вглядываясь в ночную тьму. А там время от времени раздавались вспышки выстрелов орудий калибром около пяти дюймов. Чуть-чуть подсвечивающие силуэты кораблей. Русских кораблей. Старых дредноутов типа «Севастополь». На удивительно малой дистанции от ордера Гранд-Флита. Кабельтовых десять-пятнадцать или около того. Эти четыре дредноута шли кильватером, продолжая сближаться. Из-за чего вели огонь практически без поправок по хорошо подсвеченным огнями английским кораблям.
И вновь беглый, слегка рассеянный и растянутый по времени залп орудий главного калибра. И сорок восемь снарядов в полтонны весом каждый вновь устремились к своим целям. Кинжальная дистанция. Считай, в упор. Поэтому они не только слишком часто попадали, но и легко вскрывали броню как линейных крейсеров, так и сверхдредноутов, не рассчитанных на столь ближний бой.
Шок немного прошёл, и Дэвид услышал, как по всему кораблю звонят тревогу и раздаются боцманские дудки. Авральный подъём. Люди спали. И теперь им было нужно проснуться и добраться до боевых постов, приведя последние в боевую готовность. А это минуты… долгие минуты. Что-то подобное наблюдалось и на других кораблях. Свистки и гудки побудки покрыли акваторию, сливаясь воедино с выстрелами.
Дежурные крейсера дали ход, так как держали котлы разогретыми. Начали разворачивать башни орудий. Но тут прозвучал третий слитный залп главных орудий «Севастополей» и сорок восемь снарядов двенадцатидюймовых пушек вновь устремились к своим целям. Точно. Слишком точно. До тошноты и бессильной ярости. Ведь в упор по стоящим кораблям на таком расстоянии попасть несложно. Да и многочисленные 120‐мм противоминные пушки на такой дистанции удивительно действенны, буквально заливая английские корабли ливнем снарядов, вскрывающих небронированные надстройки и слабо бронированные оконечности. Вон как стучали! Как барабанные палочки – непрерывной, рассеянной дробью. Видно, били по готовности, надрываясь, как последний раз в жизни, пытаясь «надышаться перед смертью».
Дэвид Битти не знал, что незадолго до начала огня на «Севастополях» к орудиям заранее подняли запас выстрелов «первой очереди». Что к главному калибру, что к противоминному. А ещё в помощь заряжающим на стодвадцатки подтянули с бездействующего борта людей, дабы из-за усталости бойцов не снижать темпа огня. Из-за чего скорострельность оказалась на уровне, превышающем паспортные данные, особенно у противоминной артиллерии.
Медленно… ужасно медленно тянулось время.
Вот башни главного калибра сверхдредноута «Бэрэм» начали поворачиваться. Вот зазвучали выстрелы противоминных калибров с линкоров и линейных крейсеров Гранд-Флита. Дэвид замер, до боли сжав кружку со своими чайными помоями. И тут крик!
– Опасность справа по борту!
– Что?! – воскликнул адмирал, вздрогнув, и, быстрым шагом перейдя к правому борту боевой рубки, вгляделся в темноту. – Где?
Все корабли Гранд-Флита, ожившие с началом обстрела, врубили свои прожектора, начав активно подсвечивать напавшие на них линкоры. Поэтому с противоположной стороны продолжала царить непроглядная тьма, характерная для этой ноябрьской ночи.
– Вон же! Вон! – воскликнул какой-то щурящийся морячок и указал рукой в темноту.
Дэвид Битти проследил по руке, прищурился и вздрогнул, потому что отчётливо увидел в отблеске пожара одного из его линкоров летящий по воде хищный низкий силуэт эсминца. В стороне. Причём идущий со стороны берега.
– Shit… – процедил адмирал, роняя кружку с чайными помоями на пол. Его вдруг пробил ледяной пот. Он понял всю глубину той задницы, в которую с разгона влетел.
Бум! Бум! Бум! Захлопали торпедные аппараты, отправляя свои гостинцы. Бум! Бум! Бум! Продолжали они хлопать почти непрерывно. Ведь все лёгкие силы, что крались по темноте у берега, по сигналу резко развернулись строем фронта и решительно атаковали английские корабли. В полной темноте. У них у самих имелся только тусклый кормовой красный огонек, за который держался мателот на марше. Их сорвали с места три одинокие точки морзянкой с паузой в несколько секунд. Эти точки ждали… и их услышали. Поэтому лёгкие силы успели вовремя… как раз к тому моменту, когда англичане в полной мере отвлеклись на дерзкие линкоры.
– А вы не знали? – горько усмехнулся Георг V. – Нам нужно приложить все усилия к тому, чтобы выиграть время, чтобы не дать этому чудовищу укрепиться. И думать, плотно думать о том, как его победить. В этом деле нам все средства хороши. Нужно думать и о войне с его армиями, и с ним лично.
– Но его нельзя убить! – воскликнул Вильгельм. – Точнее, убить можно, но он всё равно воскреснет.
– И что? Это разве мешает его поймать, посадить в железную бочку, залить её свинцом и утопить где-нибудь в океане? Способы найдутся. Да и Святой престол, – кивнул Георг на представителя Римской Империи, – может помочь. Наверняка у него накопилась масса полезных сведений. Может быть, найдутся и трактаты о том, как бороться с такими чудовищами. Главное – действовать! Каждая минута на вес золота! Мы не можем медлить!
– Я бы не был таким категоричным, – возразил мрачный Вильгельм.
– Согласен, – кивнул Пуанкаре. – Вы, как мне кажется, делаете слишком поспешные выводы. Впрочем, господин Кайзер тоже излишне демонизирует генерала. Мне не известно ни об одном по-настоящему несправедливом поступке, который бы совершил Меншиков. Кровь – да. Он убивает. Что поделать? Но на руках кого из нас нет крови? Только, в отличие от нас, господин генерал честнее, он может найти в себе силу убивать лично, а мы прячемся за спины наших солдат. Это вас так пугает? А то, что и вы, я и отдавали приказы, которые вели к сотням тысяч смертей, вас не пугает? Каждый из нас убил больше, намного больше, чем Меншиков. Кроме вас, – кивнул Пуанкаре на представителя Рима. – Вы просто не успели ещё.
– Это не то, – возразил Георг.
– Почему же не то? То самое. Мы убийцы. И он убийца. Только он умеет побеждать.
– И вы хотите, чтобы он победил вас?
– Я хочу, чтобы вы, Ваше Королевское Величество, прекратили истерику. Он ничем не хуже нас с вами. Просто он кардинально усилился, и это угрожает независимости наших держав. Вот об этом – имеет смысл поговорить. И только об этом.
– Вы не боитесь, что он откроет врата ада? – нахмурившись, поинтересовался Георг.
– Боюсь. Но пока – он ни разу не применил сверхъестественные способности. Кроме разве что воскрешения. Пока все его поступки были вполне себе разумными и хорошо продуманными. Дерзкими, да, этого не отнять. Но не выходящими за границы ожиданий. Он делал то, что могли делать его солдаты. А они – люди. Обычные люди. Он использовал те технические средства, которые были у него под рукой. Ничего принципиально нового. Да, кажется, что он футурист и словно видит будущее. Но если подумать, он просто не цепляется за прошлое и трезво оценивает настоящее. Не больше, но и не меньше. И это позволяет ему побеждать. Раз за разом.
– Я не понимаю вас, – покачав головой, произнёс Георг. – Вы готовы выступить вместе с нами единым фронтом или нет?
– А кто входит в ваш фронт? – Улыбнулся Пуанкаре. – Пока что только вы. Господин Кайзер не рвётся в бой. Римская Империя тоже… – так и беседовали, жонглируя словами. Но сразу и резко от предложения Георга не отказывался никто. Ждали, когда уже король Великобритании закончит нагонять жуть и перейдёт к торгам. Обычным, банальным торгам…
Глава 9
1916 год, 12—13 ноября, Гельсингфорс – Кронштадт
11 ноября 1916 года к Кронштадту подошёл Гранд-Флит, в то время как Балтийский флот Российской Империи отошёл в Гельсингфорс. Адмирал Эссен узнал о выходе Гранд-Флита со своей базы через три часа и начал лихорадочно собирать силы в один кулак. К счастью, англичане не делали из выхода своего флота секрета – наоборот, превратили это действо в публичный акт. Дескать, идём помогать законному правительству союзников против бунтовщиков. Что и спасло Балтийский флот, так как кораблей было мало и они в основном уступали своим британским аналогам. И размазанные тонким слоем по всей Балтике не представляли какой-либо даже самой ничтожной угрозы. А так, собранные в кулак, заставляли осторожничать. Всё-таки безнаказанно их перебить теперь не представлялось возможным. Да и как такового объявления войны не было. Просто большой флот Великобритании вышел со своей базы в Скапа-Флоу и направился к Датским проливам, а правительство Туманного Альбиона сопровождало это всё какими-то странными, провокационными заявлениями.
Когда дредноуты Его Величества миновали проливы, весь Балтийский флот Российской Империи уже отошёл к Рижскому заливу. И замер в ожидании. А потом, поняв, что англичане идут к столице, балтийцы отошли в Гельсингфорс. Там, на оборонительных позициях, прикрытые минными заграждениями и береговыми батареями, были определённые шансы отразить нападение Гранд-Флита. Или хотя бы продать свою жизнь подороже. В открытом же бою силы были настолько неравными, что даже и пытаться не имело смысла. С большим успехом можно было просто застрелиться, не мучая ни себя, ни других.
Кронштадт же к утру 12 ноября оказался зажат между восставшим Петроградом и английской эскадрой. Зачем пришла эскадра, было непонятно ровно до 9:21, когда 4‐я боевая эскадра начала обстрел сначала форта «Серая лошадь», добившись его подавления в кратчайшие сроки. Всё-таки форт открыто расположенных за брустверами орудий среднего калибра. А потом английские корабли вступили в бой с фортом «Красная горка» – куда крепче и мощнее, на чьём вооружении даже имелись двенадцатидюймовые орудийные установки.
В 10:51 к 4‐й эскадре Гранд-Флита подключилась 2‐я, и в 11:49 «Красная горка» замолчал, получив в общей сложности свыше шестисот 305‐мм и 343‐мм снарядов. Не говоря уже про калибры поменьше. В результате катастрофических разрушений гарнизон «Красной горки» был вынужден оставить форт, понеся чрезвычайные потери. Высвободившиеся же силы Гранд-Флита сосредоточились на форте Ино, методично расчищая себе подходы к Кронштадту…
– Господа, – тихо и мрачно произнёс Эссен на собрании старших офицеров Балтийского флота, – это война с Великобританией, пусть и не объявленная. Я хочу, чтобы каждый из вас отчётливо это понял. Сейчас цель англичан – Кронштадт. Как только они с ним закончат – придут за нами. На их стороне тотальное численное и качественное преимущество. Нам нечем отвечать на залпы их 13,5‐дюймовых и 15‐дюймовых орудий.
Тишина.
Все капитаны и адмиралы угрюмо смотрели куда-то вперёд, погружённые в собственные мысли. Славная война, победа в морском сражении над германской эскадрой, два блистательных десанта… всё это перечёркивалось бывшими союзниками.
– Что они хотят? – наконец спросил кто-то из капитанов.
– Официально король Георг V признал правительство красной коалиции законным правительством России, на которое распространяются союзные обязательства. Нас же записали в изменники и повстанцы.
– Но ведь это бред! – воскликнул кто-то.
– Юридически они вполне правы, – пожал плечами Эссен. – После смерти Его Императорского Величества у нас не было легального правительства. И наши союзники вправе признавать таковым кого пожелают.
– Но…
– Начало бомбардировки фортов очень явно продемонстрировало их намерения.
– А где Меншиков?
– В Москве.
– Да какая разница, где он? Финский залив – не Дунай. А дредноуты – не речные мониторы. На шлюпках не возьмёшь на абордаж. Даже если он войдёт в Петроград и очистит его от восставших, те убегут под защиту англичан. И сделать мы с ними ничего не сможем. У нас для этого просто нет сил.
– И что, он никак не отреагировал? – поинтересовался Колчак. – Вы сообщили ему о действиях англичан?
– Сообщил. Он ответил совершенно непонятной телеграммой. Всего три слова, совершенно лишённые смысла.
– И что он вам ответил?
– Капудан. Фидонис. Ночь. Коротко, многозначительно и совершенно бессмысленно, – покачал головой Эссен и замер, уставившись на Колчака, который начал нервно смеяться, постепенно распаляясь. До слёз. Наконец, когда тот закончил, Николай Оттович с сочувствием в голосе поинтересовался: – Вы, голубчик мой, давно спали? Отдыхать вам нужно, отдыхать.
– Николай Оттович, – с улыбкой произнёс Колчак, – он безумен… он поистине безумен, но его план мне по душе.
– Какой план? О чём Вы? Говорите яснее.
– Что Вы помните о сражении при Фидонисе?
– Русская эскадра под командованием Войновича нанесла поражение превосходящим силам османского флота, обеспечив прикрытие действий сухопутных сил при осаде Очакова, – чуть задумавшись, ответил фон Эссен. – В том сражении отличился тогда ещё бригадир Ушаков. Славное сражение. Но какое оно имеет отношение к нам и текущему моменту?
– Вы, верно, не знаете, но Максим Иванович большой поклонник Суворова и Ушакова. Мы с ним не раз и не два беседовали, разбирая их операции и кампании. Сражение при Фидониси он особенно ценит. И вот за что. По его мнению, Ушаков, не имея сил для правильного, линейного боя, решился на рискованный манёвр. Командуя авангардом, бригадир Ушаков разделил свои силы надвое, упредил флагманский корабль, поставил его в два огня и вывел из строя, нарушив управление всем флотом. И вынудил значительно превосходящие силы османов отойти. Силы Ушаков разделил, но именно это позволило ему сконцентрировать весь свой огонь на флагмане. Из чего Максим Иванович выводил формулу: «В единую минуту, в одном месте быть сильнее. Но место важнейшее, и минута весь бой решит».
– Очень многозначительно… – покачал головой фон Эссен. – Но от меня всё равно ускользает задумка Меншикова.
– Николай Оттович, – широко и в какой-то мере безумно улыбнувшись, произнёс Колчак, – Максим Иванович предлагает нам всеми силами атаковать ночью Гранд-Флит.
– Вздор… – покачал головой Эссен. – Что нам даст утопление их флагмана ценой своего флота?
– Капудан в данном случае – аллегория. Это голова. То есть головной флот. Он предлагает постараться нанести в ночной атаке как можно больше урона Гранд-Флиту в целом. Чтобы упредить дальнейшую морскую войну с нами и вынудить англичан идти на попятную. Это очень дерзкая идея, но мне она нравится. Я считаю, что у нас есть шансы. Если погасить огни и идти по темноте, то мы сможем подойти очень близко. Так близко, что и старые броненосцы в дело сгодятся. А там и тараном можно бить, и самоходные мины пускать, и даже, чем чёрт не шутит, – на абордаж идти. Да и брандеры, ныне позабытые, применять. Тот же малый эсминец типа «Сокол», с большим зарядом на носу, если ударит дредноуту в борт, имеет все шансы его утопить. Англичане чувствуют своё тотальное превосходство, а потому не ожидают атаки. Они думают, что мы забились в нору и дрожим от страха. А Меншиков предлагает атаковать. То есть действовать по заветам Суворова – удивлять врага.
– Разве это завет Суворова? – удивился кто-то в зале.
– Меншиков считает, что да, – произнёс Колчак. – По его мнению, главным секретом побед Суворова было удивление противника. Удар туда, куда не ожидают, тогда, когда не ждут. Удивишь – победишь. У Ушакова он выводит, как я уже говорил выше, формулу акцентированной концентрации сил. В единую минуту, в одном месте быть сильнее. Но место важнейшее и минута весь бой решит. Тем он и воюет.
– Это безумие… – покачал головой фон Эссен. – Самоубийственное безумие.
– Да, – кивнул Колчак. – Но оно даёт нам пусть призрачный, но шанс на победу. Сидение же здесь – ещё более верный способ угробить флот. Только совершенно бесславный. Вы же прекрасно понимаете: у нас нет ни единого шанса в правильном бою. Даже миража. Будем сидеть тут – бездарно подохнем. А так… – произнёс Колчак и замолчал.
В помещении было тихо. Очень тихо. Пауза затягивалась. Наконец Колчак громко и отчётливо продекламировал одно из четверостиший, что Меншиков произнёс после воскрешения:
– Путь до той звезды, что светит в небе ярче остальных, смертью нам грозит, но дело того стоит! Один – бог войны – услышит в небе звон клинков стальных. Буря, лютый шторм нас только раззадорят!
– Александр Васильевич! – удивлённо воскликнул фон Эссен и осёкся. Он вспомнил. Он тоже был на той гражданской панихиде, когда Меншиков воскрес. И тоже слышал эти слова. Странные… страшные… но такие уместные.
– Николай Оттович – решайтесь. В конце концов, когда ещё у нас будет такой замечательный шанс вернуть англичанам должок? Хотя бы один из многих? Они, так или иначе, потопят наш флот. Так почему бы нам не заставить их наслаждаться победой с разбитым лицом и переломанными ногами?
– Вы бредите… – тихо и каким-то неуверенным голосом произнёс фон Эссен, глядя на Колчака с некоторым страхом в глазах.
– Весь этот мир сошёл с ума. Так почему нам нужно отставать? А та песня… вы знаете, она так крепко засела у меня в голове, что с тех пор постоянно всплывает. Когда я начинаю унывать, эти слова наполняют меня свежестью и бодростью. Мыслями о том, что нужно быть не робким и безвольным жертвенным агнцем, которого спокойно волокут на убой, а диким бараном, который ломает ворота и гоняет по выгону своих обидчиков, стараясь нанести им хоть какие-то увечья. Напоследок. Его в конце концов забьют, но он дрался, он не сдавался, он старался победить любой ценой до самого последнего вздоха… – тишина. Колчак же широко улыбнулся, закрыл глаза и снова продекламировал фрагмент песни по памяти: – Причалим ли мы к чужим берегам? Иль сгинем в пучине на радость врагам? Валькирии о подвигах наших расскажут великим богам!..
Адмирал Дэвид Битти стоял на мостике новейшего сверхдредноута «Бэрэм»[11] типа «Квин Элизабет», одного из мощнейших боевых кораблей мира с тяжёлыми 15‐дюймовыми орудиями главного калибра и внушительным бронированием. Это был его флагман, а в руке у него был его чай… точнее чайные помои с молоком, так уважаемые англичанами. Руки грела кружка, а душу – чувство скорой мести русским за всё… Простить Меншикову унижение, которое тот учинил ему в Константинополе, Дэвид не мог. Как и отделять Максима от остальных представителей его народа. В его сознании за те дерзкие слова и резкие поступки отвечать должны были все, смеющие себя именовать русскими, вне зависимости от их реальной национальности.
Было два часа ночи, но адмиралу не спалось. Излишнее чувство возбуждения никак не оставляло Дэвида. Он смотрел вдаль, в кошмарную и жутковатую черноту этой ночи, и предавался грёзам. Тучи, затянувшие небо, прятали практически полную луну. Поэтому за бортом было темно и мерзко, что олицетворяло для Битти Россию. Из-за чего он смотрел на эту непроглядную черноту и улыбался своим мыслям, казалось, не замечая всех окружающих его неудобств.
Удерживая обеими руками кружку, Дэвид отхлебнул из неё горячих чайных помоев… и едва не подавился из-за совершенно неожиданных выстрелов, разорвавших тишину этой ночной идиллии. Многих выстрелов. Явно крупным калибром. Хуже того – они практически слились с всплесками и взрывами. А потом, почти сразу, продолжили стрелять чем-то полегче.
Он бросился к левому борту рубки и замер, вглядываясь в ночную тьму. А там время от времени раздавались вспышки выстрелов орудий калибром около пяти дюймов. Чуть-чуть подсвечивающие силуэты кораблей. Русских кораблей. Старых дредноутов типа «Севастополь». На удивительно малой дистанции от ордера Гранд-Флита. Кабельтовых десять-пятнадцать или около того. Эти четыре дредноута шли кильватером, продолжая сближаться. Из-за чего вели огонь практически без поправок по хорошо подсвеченным огнями английским кораблям.
И вновь беглый, слегка рассеянный и растянутый по времени залп орудий главного калибра. И сорок восемь снарядов в полтонны весом каждый вновь устремились к своим целям. Кинжальная дистанция. Считай, в упор. Поэтому они не только слишком часто попадали, но и легко вскрывали броню как линейных крейсеров, так и сверхдредноутов, не рассчитанных на столь ближний бой.
Шок немного прошёл, и Дэвид услышал, как по всему кораблю звонят тревогу и раздаются боцманские дудки. Авральный подъём. Люди спали. И теперь им было нужно проснуться и добраться до боевых постов, приведя последние в боевую готовность. А это минуты… долгие минуты. Что-то подобное наблюдалось и на других кораблях. Свистки и гудки побудки покрыли акваторию, сливаясь воедино с выстрелами.
Дежурные крейсера дали ход, так как держали котлы разогретыми. Начали разворачивать башни орудий. Но тут прозвучал третий слитный залп главных орудий «Севастополей» и сорок восемь снарядов двенадцатидюймовых пушек вновь устремились к своим целям. Точно. Слишком точно. До тошноты и бессильной ярости. Ведь в упор по стоящим кораблям на таком расстоянии попасть несложно. Да и многочисленные 120‐мм противоминные пушки на такой дистанции удивительно действенны, буквально заливая английские корабли ливнем снарядов, вскрывающих небронированные надстройки и слабо бронированные оконечности. Вон как стучали! Как барабанные палочки – непрерывной, рассеянной дробью. Видно, били по готовности, надрываясь, как последний раз в жизни, пытаясь «надышаться перед смертью».
Дэвид Битти не знал, что незадолго до начала огня на «Севастополях» к орудиям заранее подняли запас выстрелов «первой очереди». Что к главному калибру, что к противоминному. А ещё в помощь заряжающим на стодвадцатки подтянули с бездействующего борта людей, дабы из-за усталости бойцов не снижать темпа огня. Из-за чего скорострельность оказалась на уровне, превышающем паспортные данные, особенно у противоминной артиллерии.
Медленно… ужасно медленно тянулось время.
Вот башни главного калибра сверхдредноута «Бэрэм» начали поворачиваться. Вот зазвучали выстрелы противоминных калибров с линкоров и линейных крейсеров Гранд-Флита. Дэвид замер, до боли сжав кружку со своими чайными помоями. И тут крик!
– Опасность справа по борту!
– Что?! – воскликнул адмирал, вздрогнув, и, быстрым шагом перейдя к правому борту боевой рубки, вгляделся в темноту. – Где?
Все корабли Гранд-Флита, ожившие с началом обстрела, врубили свои прожектора, начав активно подсвечивать напавшие на них линкоры. Поэтому с противоположной стороны продолжала царить непроглядная тьма, характерная для этой ноябрьской ночи.
– Вон же! Вон! – воскликнул какой-то щурящийся морячок и указал рукой в темноту.
Дэвид Битти проследил по руке, прищурился и вздрогнул, потому что отчётливо увидел в отблеске пожара одного из его линкоров летящий по воде хищный низкий силуэт эсминца. В стороне. Причём идущий со стороны берега.
– Shit… – процедил адмирал, роняя кружку с чайными помоями на пол. Его вдруг пробил ледяной пот. Он понял всю глубину той задницы, в которую с разгона влетел.
Бум! Бум! Бум! Захлопали торпедные аппараты, отправляя свои гостинцы. Бум! Бум! Бум! Продолжали они хлопать почти непрерывно. Ведь все лёгкие силы, что крались по темноте у берега, по сигналу резко развернулись строем фронта и решительно атаковали английские корабли. В полной темноте. У них у самих имелся только тусклый кормовой красный огонек, за который держался мателот на марше. Их сорвали с места три одинокие точки морзянкой с паузой в несколько секунд. Эти точки ждали… и их услышали. Поэтому лёгкие силы успели вовремя… как раз к тому моменту, когда англичане в полной мере отвлеклись на дерзкие линкоры.