Генерал Империи

– Также мне радостно Вам сообщить, что Верховный главнокомандующий, понимая неуместность командования такого высокого чина всего лишь корпусом, распорядился перевести лейб-гвардии Механизированный корпус в подчинение Юго-Западного фронта и перевести его в Закарпатье. Его высокая подвижность будет очень важна для наведения порядка во вновь присоединённых землях Российской Империи. Вам же надлежит явиться в Петроград для участия в торжествах по случаю окончания войны.

Меншиков удивлённо выгнул бровь, поражённый подобной наглостью. Брусилов же продолжил:

– Алексей Максимович, – произнёс командующий Юго-Западным фронтом, обращаясь к Каледину, – принимайте командование корпусом.

Максим перевёл взгляд на Каледина и улыбнулся. Без злобы. Скорее с любопытством. Но тот ничего не ответил. Лишь задумчиво смотрел куда-то вдаль.

– Алексей Максимович! – повторил Брусилов, чей вид стал ещё напряжённее.

– Алексей Алексеевич, – наконец, после долгой паузы и игры в гляделки с Меншиковым ответил Каледин, – я не могу принять командование корпусом. К сожалению, моё состояние здоровья не позволит управиться со столь сложным и трудным соединением.

– Что?! – ахнул ошалевший генерал Брусилов, разворачиваясь всем корпусом к генералу Каледину.

– Ранение, Алексей Алексеевич. Не терзайте меня. Не могу. Вот вам крест, не могу, – произнёс он и перекрестился.

– Мы же договорились! В присутствии жены и тёщи! – воскликнул Брусилов.

– Так рана тогда не ныла, не беспокоила меня, – продолжил Каледин гнуть свою линию. – И не уговаривайте – не могу. Ну какой из меня командир корпуса в таком состоянии? Мне долечиваться надо. Сами посудите – как мне командовать, валяясь на койке в лазарете? А в любой момент могу свалиться.

– Трус! – бросил Каледину в лицо Брусилов.

– Алексей Алексеевич, – произнёс Меншиков, – потрудитесь объяснить, почему Вы оскорбляете офицера Российской Императорской армии, ставя ему в вину полученные раны? Или после убийства Его Императорского Величества в Вас не осталось ничего святого?

– Что?! – рявкнул генерал, разворачиваясь к нашему герою с дико раздражённым видом.

– Так это он?! – гневно воскликнула Татьяна, выходя вперёд.

– Во время предпоследнего покушения на меня удалось захватить пленных, – начал громко и отчётливо вещать Меншиков. – Ими оказались выздоравливающие ранбольные Юго-Западного фронта. Им пообещали награды, деньги и комиссование в тыл, к семьям, за «небольшое дельце». Через них удалось выйти на посредников и далее на заказчика. А дальше, распутывая этот клубок, получилось выяснить, что те же самые посредники работали и над организацией взрыва в Зимнем дворце. Его по приказу Алексея Алексеевича провели сапёры. Заложили мину и подорвали её в нужный момент. Доступ во дворец и всяческую поддержку им обеспечивали люди Керенского. В результате взрыва был убит Император, его супруга, брат, сын-наследник, практически все дочери и много слуг и приглашённых гостей. Сапёры действовали наверняка, поэтому заряд был очень мощным.

– Но… но зачем? – удивлённо спросил старый знакомый Максима – Каппель. Тот самый, которого он освободил в лагере под Зальцбургом. Значит, пробился к своим.

– Ничего хитрого в этом нет. Керенский пошёл на измену и убийство членов Августейшей фамилии, так как стремился и стремится к захвату власти в России. Любой ценой. Для него Брусилов был просто исполнитель. Не более. Случайный попутчик, чьими услугами можно так легко воспользоваться.

– А Алексей Алексеевич? – спросил Каледин с излишне напряжённым лицом.

– А это нужно спросить у него, – усмехнувшись, произнёс Максим и уставился на побледневшего и как-то всего сжавшегося Брусилова. – Полагаю, он тоже хотел власти. Может, не так бескомпромиссно, как Керенский, но хотел. Что-то в духе пожизненного военного министра или около того. Из-за чего в заговор против Империи и Императора и вступил. Из-за чего Его Императорское Величество по его приказу и убили. Из-за чего немцам и австрийцам планы операций Российской Императорской армии и пересылал исправно.

– ЧТО?! – вспыхнул Каппель.

– Тварь! Чудовище! – прорычал Брусилов, глядя на Меншикова безумным взглядом. Дёрнулся рукой к кобуре, чтобы выхватить пистолет. Но не успел. Грянул выстрел.

Татьяна Николаевна держала в руке крохотный пистолет Browning M1906 под патрон 6,35х15,5. Игрушку, считай. Но лёгкую, компактную и удивительно удобную для скрытого ношения. Как и когда она этот пистолетик выхватила – никто не заметил. Раз. И он у неё в руке. Два. И Брусилов с аккуратной, свежей дырочкой между глаз заваливается навзничь. Этот слабенький патрон со столь небольшой дистанции уверенно проломил череп и поставил точку в жизни Алексея Алексеевича. Три. Миниатюрный пистолет пропадает где-то в складках одежды.

– Никогда не злите женщину, – встретившись с супругой взглядом, прошептал наш герой. Тихо, но все стоящие поблизости услышали. А потом, повернувшись к Каледину, произнёс: – Алексей Максимович, принимайте командование фронтом. Проведите ревизию частей и подразделений. Всё небоеспособное и неустойчивое – демобилизовать. Предварительно разоружить. Из оставшихся бойцов свести полки, способные при необходимости продолжать войну. После завершения реорганизации – занять людей боевой подготовкой. Мир подписан, но пока ещё не наступил.

– Так точно, – кивнул Каледин, щёлкнув каблуками. В этот раз он не противился приказу. Формально, конечно, Меншиков не имел права ему приказывать, ибо не был его командиром. Однако этому приказу противиться он не стал…





Глава 6

1916 год, 7 ноября, Петроград




Новость об убийстве Брусилова в Киеве достигла Петрограда в считаные минуты. Получаса не прошло с того момента, как маленькая и лёгкая 6,35‐мм пистолетная пуля пробила лоб Алексею Алексеевичу, как это уже знали все заинтересованные лица в столице. А ещё они знали, за что и кого Максим Иванович обвинил в убийстве Царской семьи и государственной измене вместе с Брусиловым.

И началось…

Керенский метался по помещениям Зимнего дворца, собирая вещи.

– Всё пропало! Всё пропало! – причитал он время от времени.

Где-то за окном потрескивали винтовочные выстрелы. Иногда одиночно, иногда целыми россыпями.

Поняв, что никакая армия больше за Керенским не стоит и для подавления их восстания не придёт даже нескольких верных ему полков, красная коалиция решилась на вооружённое восстание. На первый взгляд – безумие. Полное и бескомпромиссное. Ведь армия всё ещё была боеспособна и не разложена тлетворным революционным влиянием. Особенно Северный фронт и Балтийский флот. Да и Меншиков был «на коне» со своим корпусом. Однако решились. Почему?

Всё оказалось просто и сложно одновременно. Явного лидера в коалиции красных, который бы устроил всех, – не имелось. Те же Ленин и Троцкий в те дни были всего лишь лидерами небольшой маргинальной «тусовки», в то время как балом правили эсеры. Характерной особенностью последних являлось отсутствие явно выраженной централизации и нехватка лидеров, способных удовлетворить большинство участников.

Восстание красные начали с захвата телеграфа и опубликования предельно популистского манифеста. Он стоял на трёх китах.


Во‐первых, Российская Империя провозглашалась республикой.

Во‐вторых, любой регион или провинция новообразованной республики получали право на самоопределение по схеме «берите суверенитета столько, сколько сможете проглотить». В оригинальной истории красные примерно так же и поступили, стремясь купить таким шагом поддержку национальных окраин. Так что ничего необычного в этом манёвре не было.

В третьих, Российская Империя провозглашалась не просто республикой, а президентской республикой. И после успеха восстания требовалось провести свободные выборы. На первый взгляд – малозначительный ход. Однако в тех же газетах, да и вообще все вокруг сразу заговорили о том, что Президентом нового политического образования народ может избрать только Меншикова. Некого больше. Никто с ним не сравнится.

Поступок? И ещё какой!

Для красных это был максимально компромиссный вариант. Потому что «режим Керенского» истекал и нужно было действовать, чтобы приближающийся к Петрограду лейб-гвардии Механизированный корпус не поставил жирную точку не только в его судьбе, но и в их тоже. Поэтому коалиция социалистов решилась наступить на горло своей независимой песне, попытавшись договориться…

Бабах!

Ударило трёхдюймовое орудие совсем рядом. От чего Керенский вздрогнул и бросился к окну.

– Чёрт! Чёрт! Проклятье! – запричитал он, увидев толпу в пару сотен вооружённых людей, ломящихся к Зимнему дворцу. Выстрел из пушки их остановил. Они упали. Залегли. И тут же начали стрелять из винтовок. Им в ответ ударил пулемёт с КПП. Потом ещё один. И ещё.

Керенский нервно сглотнул. Сплюнул через левое плечо, попав в любопытствующую горничную. Оттолкнул её и побежал. Точнее – быстро, очень быстро пошёл. Времени на сборы больше не было, поэтому он прихватил кофр с «бумажками» британских фунтов стерлингов и двинулся к выходу. Всё остальное – чёрт с ним. Плевать. Нужно уже не о хорошей жизни думать, а шкуру спасать.

Идти через Дворцовую площадь он не решился. Стреляли. Да и не требовалось это – он сразу вышел к набережной, где его ждал непримечательный паровой катер. Самый что ни на есть обычный. С верными людьми, которым он в своё время немало помог. Спустился на борт – и катер сразу дал ход, отваливая от импровизированного деревянного причала у набережной, так как стоял уже под парами.

За спиной, на Дворцовой площади, захлёбываясь стреляли пулемёты. Их пытались перекричать винтовки своей беспорядочной трескотнёй. Ещё раз ударила пушка. Винтовочная стрельба усиливалась. К ней присоединились короткие переливы ручных пулемётов. «Та-та-та», «та-та-та». Льюисы или Мадсены? Керенский не знал, но всё равно поёжился. Чуть погодя добавились новые звуки – хлопки потише, но почаще. Пистолеты и револьверы. Явно пошли на приступ. Станковые пулемёты замолчали. Плотность же остального огня только усилилась. Видимо, наступающие открыли огонь на подавление по окнам Зимнего дворца, откуда им отвечала охрана. Вот снова зазвучал станковый пулемёт, перебивая остальных. Но ненадолго…

Катер же уходил, правя на стрелку Васильевского острова и далее в Малую Неву. Подальше от обречённого дворца. Подальше от верной смерти…

Катер выбрался из Малой Невы и крадучись вдоль берега Маркизовой лужи пробрался к Лахтинскому разливу. Вошёл в него. И причалил к небольшим деревянным мосткам возле одного из хозяйств.

Керенский удивительно ловко выскочил из катера и направился, не оглядываясь, к зданию. Катер же отвалил и ушёл из разлива, чтобы не отсвечивать.

Здесь жил человек Александра Фёдоровича. Достаточно совестливый и честный, чтобы не предать. Поняв, что ни морячки, ни армейцы его не выпустят по-хорошему, Керенский стал искать людей из простых и помогать им, наблюдая за их поведением. А потом, через проверенных, готовить пути отхода.

Вот и Афанасий Никитич, чья семья голодала после его увольнения с завода по увечью, был ему благодарен «по гроб жизни». Ведь Керенский и с жильём разрешил проблему, подарив сельский участок с домом семье, выселенной из заводского общежития. И с деньгами поддержал, наняв Афанасия на непыльную работёнку, позволив семье с тремя малыми детьми не бедствовать. В общем, эта семья была всецело его.

– Александр Фёдорович, – участливо поинтересовался Афанасий Никитич, увидев Керенского с удивительно бледным лицом. – Доброго дня. Случилось что?

– Бричка и лошадь на месте?

– А как же? Всё в наилучшем виде. Орлик Ваш сыт и ухожен. А бричка – как Вы и велели – поставлена на новые лёгкие колёса и смазана.

– Хорошо, – кивнул Керенский. – Закладывай. Вещи мои, где я и оставлял?

– Так. Всё на месте. В комнату ту – как Вы и наказывали – никто не ходил даже пыль протереть да паутину смахнуть.

Керенский кивнул и молча направился в дом. Прошёл в обозначенную комнату и провозился там с полчаса. В любой момент за ним могли послать погоню. Поэтому требовалось спешить.

В комнате находился сменный комплект одежды нетипичного для Керенского фасона. Парик. Накладные усы с бородой. Оружие. И набор принадлежностей, что может пригодиться в дороге.

Переоделся. Преобразился. Положил в карман 9‐мм пистолет Люгера. В кофр, сверху на деньги, второй. А маленький «браунинг» запихнул во внутренний карман жилетки. С тем и вышел во двор, где уже собралась вся семья Афанасия Никитича. Он сам, сидящий на лавочке возле запряженной лошади. А рядом супруга с грудным ребёнком на руках и двумя крохами-близнецами, что стояли у её ног и держались за подол.

– Ох ты ж Господи Боже мой! – перекрестился бывший рабочий, не узнав седого мужчину, что вышел из их дома. Попытался встать, но прозвучал выстрел. Керенский выхватил из кармана Люгер и шагов с десяти всадил пулю в своего человека. Потом, не медля, переключился на его супругу с детьми. Четверти минуты не прошло, как магазин опустел, а на земле лежали пять тел. Причём супруга была ещё жива. Он неудачно попал, не наповал. Дети-малютки. Им много не потребовалось, а она что-то хрипела и пыталась ползти, цепляясь в землю пальцами.

Перезаряжать пистолет и тратить драгоценные патроны Керенскому не хотелось. Видно было, что не жилец. Однако рисковать не хотелось – вдруг выкарабкается и разболтает? Поэтому он прошёл в сарай, взял там вилы и, вернувшись, несколько раз всадил их в женщину, метя в грудную клетку.

Наконец она затихла. И он, успокоив испуганную лошадь, отвязал её, сел в бричку и покатил в Финляндию. Он намеревался добраться до Гельсингфорса, откуда шведским пароходом уйти куда угодно. Главное – подальше от России.

Трупы, конечно, найдут. Но те уже не передадут его описания преследователям. А значит – и искать седеющего, бородатого и усатого старика никто не будет. Главное – продержаться эти несколько дней и, сев на пароход, выйти за пределы территориальных вод России… Главное – выжить. И, судя по всему, у него всё получалось… грязно и некрасиво, но так и что? Лучше так, но выжить, чем честно и благородно, но сдохнуть…

И в этом приподнятом настроении, насвистывая незатейливый мотивчик, он подъехал к Сестрорецку. Осторожно обогнул его по лесной дорожке и… в нескольких верстах севернее наткнулся на подвижную заставу морячков.

Николай Оттович фон Эссен не давал никому сидеть без дела. Корабли ходили, береговые службы – потели, обеспечивая эту высокую активность. Из-за чего революционных настроений и особенно заметного разложения на Балтийском флоте в этой реальности не наблюдалось. Все ведь делом были заняты, не до того им было.

Одной из затей адмирала стало регулярное патрулирование дорог у важных прибрежных объектов. Тут и занятие для людей, и порядок, дабы всякого рода разбойнички не озоровали. Вот на такой патруль Керенский наткнулся. А эти матросики – не те бедолаги, которых он перестрелял недавно. У этих и оружие есть, и они им пользоваться умеют. Да и вид у ребят был вполне суровый.

Он остановил свою бричку и замер в растерянности.

Патруль, ехавший на двух телегах, – это сразу насторожило. Люди схватились за оружие и напряглись. И Керенский психанул. Вот так, один на один, с морячками Балтийского флота он не был готов общаться. Тем более в глухом лесу. Тем более выдав себя и вызвав подозрение столь глупым образом. Поэтому схватил кофр с деньгами и, выпрыгнув из брички, побежал, пытаясь скрыться в лесу.

Раздались крики. Выстрелы.

Но он продолжал бежать, стараясь выжать из себя максимум. Не думая ни о чём.

И тут его что-то больно ударило в плечо. Он споткнулся. Чуть не упал. Но, облокотившись на дерево спиной, устоял на ногах. Прижал левую руку к груди и почувствовал, что она намокла. Поднял ладонь к глазам и увидел кровь. Свою кровь.

Ещё толчок. Ещё. Грудь, пробитую в нескольких местах, охватил пожар. Он отчаянно захрипел пробитыми лёгкими, пытаясь кричать от боли. Но недолго. Перед глазами всё поплыло и стало темнеть. Ещё удар. Уже в голову. И он, словно мешок с картошкой, рухнул на землю, упёршись лицом с опустевшим взглядом в сырую, гниющую листву…