Генерал Империи

– Знаете, если дать общий залп картечью из пушек, то во многих солдат, идущих в первых рядах, попадёт по несколько картечин. Залп сильный. Урон – слабый. Несколько раз убить одного солдата – не одно и то же, что и убить несколько раз разных. Поэтому стрелять нужно поочерёдно, давая первым рядам опадать на землю. Так и тут.

– Не понимаю Вас.

– Социалисты и Керенский сцепились, вгрызаясь друг другу в глотку. Их борьба ослабляет позиции Брусилова и, как следствие, лишает сепаратистов единого центра кристаллизации. Керенский не хочет бороться, он хочет сбежать. Этого допустить нельзя. Он должен понять, что всё пропало и отступать некуда. Что вынудит его вцепиться в социалистов мёртвой хваткой, борясь за своё место под солнцем.

– Было бы неплохо, – чуть подумав, кивнул Ренненкампф. – Но как этого добиться?

– Для начала пригласите его доверенных лиц и предложите сделку. Устно. Никаких бумаг. Дескать, Вы готовы ему помочь вывезти золото. Но нужно будет делиться. И Вам долю, и Николаю Оттовичу, и командиру корабля, и датской там или шведской таможне. И так далее. То есть с каждой тонны золота по 2—3 или больше, если получится, сверху. А как он это золото привезёт, попросите у него мандат. Но уже официально.

– Смешно. Но что это даст? Он ведь и так вывез кое-какие средства.

– Эти средства всегда можно заблокировать. В конце концов, кусок золота и в Парагвае кусок золота. А бумажный рубль в любой момент может оказаться пригодным только в сортире подтираться. Потому он и старается вывезти золото. После войны, как уже бывало не раз, может начаться инфляция и в считаные месяцы лишить его средств.

– Допустим, – кивнул Павел Карлович.

– Главное – поставить его перед выбором: либо убегать голытьбой, либо оставаться и бороться за своё будущее – продолжив курс на удержание политической власти, пусть и формальной. Хотя бы в столице, чтобы потом было от чего отталкиваться в торге за свою жизнь и судьбу. То есть решать уже вопрос с социалистами самым кардинальным образом. Они ему больше не нужны. Единственный способ разрешения проблемы социалистов – введение войск. Каких войск? Правильно. Тех, кто ещё верны Брусилову. Остальные он не только не контролирует, но и не рискнёт с ними связываться. Все верные полки Брусилов не даст, но сколько-то выделит. А значит, ослабит свои позиции в Юго-Западном фронте.

– Ослабит… этого недостаточно.

– В какой-то мере. Пока у Брусилова есть достаточно лично преданных полков – он пусть и в сложной ситуации, но ещё на коне. Он самый сильный в этой камере. Как только у князьков сепаратизма сил окажется больше, он перейдёт в статус свадебного генерала, потеряв остатки реальной власти. Да, он сможет с ними договориться, но не со всеми, не быстро и не просто. Чем меньше у него будет лично преданных сил, тем сильнее градус противоречия станет нарастать среди войск Юго-Западного фронта.

– Допустим. А что дальше?

– А дальше… – загадочно улыбнулся Максим. – Я подготовил небольшой сюрприз. Корпус в целом готов. Ну как корпус? Считай, усиленная дивизия. Так как грузовиков на большее у нас просто нет. И над ней ещё работать и работать. Но для задач, которые ему надлежит решать, вполне достаточно.

– Вы всё-таки пойдёте в рейд?

– Да.

– А куда?

– Я пока не могу сказать.

– Максим Иванович, мне же нужно подготовиться!

Немного помедлив, Меншиков встал. Подошёл к столу. Взял перьевую ручку и чистый лист бумаги. Обмакнул перо в чернила. Аккуратно смахнул капельку. И написал слово. Потом ещё одно. И ещё. И ещё. Вернул перьевую ручку в подставку и поднял взгляд на стоящего уже подле него Ренненкампфа.

– Это безумие! – тихо воскликнул тот.

– Тс-с‐с, – произнёс Максим, скосившись на дверь.

– Вы уверены?

– Да. И мне будет нужна Ваша помощь – вот здесь. – Ткнул он пальцем в одну из надписей.

– Это будет непросто.

– И всё же поговорите с Николаем Оттовичем. Возможно, он сможет что-то придумать.

Ренненкампф поднял удивлённый взгляд на Меншикова. Несколько секунд помолчал. А потом кивнул и улыбнулся.

– Попробую. Это безумно, но…

– Этот план не более безумен, чем взятие Рима. А вы ведь в него не верили изначально.

– Не верил, – кивнул с улыбкой Павел Карлович. – Считал, что вы пытаетесь дезинформацию кому-то продать. Через меня, чтобы подороже…

Проболтали они ещё с полчаса. После чего покинули кабинет и отправились трапезничать. А уходя, Максим остановился у секретаря и попросил просушить комнату, немного протопив. Несколько дней шёл дождь и в помещении стало слишком влажно…

Отобедав и проведя ещё несколько часов в общении, то с Павлом Карловичем, то с супругой и сыновьями, то со старыми друзьями, Меншиков вернулся в свой кабинет. На первый взгляд всё было аккуратно и пристойно. Жарковато. Но не сильно. Истопник толково успел прогреть небольшую комнату, подсушив от излишней влажности, а потом ещё и проветрить, убирая лишний жар в дымоход.

Впрочем, нашего героя интересовало совсем не это. Все свои документы он хранил под замком. В большом напольном сейфе ли, в закрывающихся ли ящиках стола – не важно. Главное – когда он покидал кабинет, на столе могла оставаться только чистая бумага и писчие принадлежности. Чтобы не смущать любопытные носы. В этот раз всё получилось точно так же. Он взял лист, на котором начеркал Ренненкампфу свой план рейда, сложил его несколько раз и убрал во внутренний карман мундира. С ним и ушёл.

В мусорной корзине же оставил лежать заранее заготовленную «утку» в виде скомканного листа бумаги, исписанного чем-то. Он уже не раз так делал, надеясь на то, что шпион, который в его окружении безусловно был и не один, отреагирует. Раз за разом забрасывал удочку и всё без поклёвки. Он даже стал сомневаться в том, есть ли в его окружении шпионы. А тут, пройдя к мусорному ведру и достав скомканный лист, расплылся в улыбке. Тот, что лежал в ведре, был девственно чист… То есть оригинал забрали, оставив для вида лежать наспех сделанный муляж.

Своих Максим держал под изрядным колпаком посредством Марты. Эта его случайная любовница оказалась очень кстати. Никто не знал, кто она, откуда и почему Максим её приютил. Основной версией была доброта душевная: дескать, не смог в те дни ещё полковник проехать мимо голодающей матери с малолетним ребёнком на руках. Вот и пристроил. А Марта не спешила эти слухи опровергнуть. Встречались они только в рабочем порядке, так как женщина сделала карьеру, «выслужившись» в горничные за услужливость. Но поднята была не самим Максимом, а его супругой. В общем – всё выглядело непросто и запутанно, сама же Марта казалась окружающим просто баловнем судьбы. Нос она не задирала. Что помогало ей лучше видеть и слышать все сплетни и пересуды среди прислуги. И своевременно доносить. Но не Максиму, а Татьяне Николаевне, у которой она горничной и стала.

Марта стала только одним из источников поступления информации. Их хватало. Поэтому странное поведение тех или иных персонажей в ближайшем окружении отслеживалось очень легко. И появление шпиона удалось выявить на самом старте. Слишком уж он совал нос куда не надо. Осторожно, но недостаточно для того, чтобы простые слуги его не заметили. Вот Максим и пытался скормить этому шпиону дезинформацию относительно своих планов.

На кого он работал? В сложившихся условиях это было не важно. На Керенского? Так он всё равно всё немцам передаст. На самих немцев? Тем лучше. На австро-венгров? Неожиданно, но в этом случае они тоже всё сольют в Берлин. На англичан? Так и они так же поступят. Им дальнейший успех России в войне не нужен. Слишком уж она усилилась. Но и явно препятствовать ей они не смогут. Поэтому что? Правильно. Постараются сломать планы Меншикова. На кого бы этот шпион ни работал – сведения всё равно попадут в Берлин. Вопрос лишь сроков и путей. Оставалось придумать схему передачи шпиону этих сведений. Наш герой и так, и этак старался. А он всё мимо заходил. Видно, туповат или совсем неопытный. И вот наконец успех. Наконец-то. Поклёвка. Значит – что? Правильно. Оставалось подсечь и начать вываживать эту рыбу… безусловно, очень крупную. Наверное, самую крупную в его жизни…






Глава 3

1916 год, 19—21 сентября, Штормград, Прага, Берлин




Семён Семёныч вёл свой тяжёлый истребитель спокойно и уверенно. Чай, не первый раз. И даже не десятый. Налёт был – дай боже. За триста часов. По тем годам – очень много. Почти запредельно. Его ведомый пока имел всего за сотню, но этого хватало для прикрытия тыла в парном звене.

Четыре лёгких радиальных двигателя воздушного охлаждения, собранные в парные гондолы, мерно гудели. Обороты он не выкручивал. Куда рваться-то? А ресурс у них – дело конечное, причём быстро и легко. Запас был. Но ему не нравилось жечь движки зазря.

Второй номер его самолёта – Петрович – был молчуном от природы. Сидит себе смотрит в небо, выискивая самолёты немцев. Молча и неподвижно. Словно бы и не человек, а механизм какой. Ни песни спеть, ни поболтать о чём-нибудь лишённом всякого смысла. Да он даже стволом пулемёта и то от скуки не водил из стороны в сторону. Просто держал его на фиксаторе. Иной раз Семён Семёныч даже забывал, что он летит не один.

Тишина. Небо в горизонт. Благодать.

Лёгкое, едва заметное движение за спиной – на месте второго номера. Ду-ду-ду… застрочил пулемёт. Семёныч от этого аж вздрогнул и дёрнул ручку, что изрядно качнуло самолёт.

– Семёныч! Твою мать! – рявкнул Петрович. И вновь дал короткую очередь из своего крупнокалиберного пулемёта. Устав уставом, но он слишком погрузился в свои мысли, чтобы предупредить командира экипажа, бывшего по совместительству ещё и пилотом, о появлении противника. А теперь ещё и возмущался тем, что тот дёрнулся при внезапном начале стрельбы. Потом, конечно, придёт раскаяние, возможно, даже с получением выговора, вплоть до списания с экипажа, но это будет потом. Сейчас же он был абсолютно уверен в собственной правоте и искренне негодовал.

– Петрович, что там?! – раздражённо крикнул Семёныч.

– Тройка. Справа. Сзади. Атакуют от солнца.

И словно в подтверждении его слов ударил кормовой пулемёт ведомого. Тяжёлые истребители шли экономичным ходом, что и позволило немцам попытаться их атаковать. Шли бы полным – не догнали бы. Уже пробовали, и не раз. Хорошая обтекаемая форма фюзеляжа, кабины и гондол двигателей, вкупе с тонкой, но фанерной обшивкой и отличной энерговооружённостью, решали. Истребитель выходил хоть и тяжёлый, но очень шустрый. Манёвренность страдала, конечно. Но он и не работал от неё, предпочитая бить на проходе и проводить штурмовку. А легкобронированная коробка кабины защищала от пуль основных калибров и шрапнельных шаров зениток.

Тр-р‐р. Тр-р‐р. Протарахтел пулемёт на одном из немецких истребителей. Тр-р‐р. Раздавая короткие очереди. Несколько пуль свистнуло рядом с кабиной. Одна даже пробила фанерную обшивку крыла. Впрочем, без последствий. Тяжёлый истребитель таких повреждений мог выдержать очень много.

Семён Семёныч оглянулся.

Германские этажерки были уже совсем рядом. Пару раз цокнули пули о броневую коробку его кабины. И вот они уже ушли в пологом пикировании ниже парного звена, набирая энергию для атаки снизу – с самого беззащитного ракурса. Но просто от земли тяжёлые истребители атаковать сложно: быстро, рывком подняться этажерки не могли. Мощности двигателей им для этого категорически не хватало.

Семён Семёныч подал ручку от себя и плавно поддал газа. Движки взревели. И самолёт довольно круто нырнул к земле, стремительно разгоняясь. Его весьма крепкий тяжёлый истребитель мог позволить себе полёт со значительно большей перегрузкой, чем лёгкие перкалевые этажерки противника. Тем более что на нём уже стояли новейшие беспоплавковые карбюраторы, позволяющие двигателям не глохнуть при отрицательных перегрузках. Собственно, только Меншиков этим вопросом задался ещё на стадии проектирования, что дало его тяжёлым истребителям очень серьёзное преимущество. Эти аппараты могли по-настоящему пикировать! Крепкие, мощные, бронированные и дорогие… но при грамотном применении они являлись силой практически непреодолимой в текущих условиях.

Вслед за ведущим ведомый поступил так же. Поэтому германские этажерки, дёрнувшиеся было вверх, выбираясь из пологого пике, просто проскочили мимо без всякой для них пользы. Даже очередь никто из них не дал. Не успел.

Минута.

Семён Семёныч вновь оглянулся. Немецкие истребители отвернули и уходили, прижимаясь к земле. Они знали: не догнать. И теперь пытались «слиться с местностью». Он дал крен элеронами и потянул ручку на себя, проводя боевой разворот. Ведомый поступил так же, честно держась в хвосте ведущего на разумном расстоянии.

Ручку от себя и вперёд – догонять супостата в пологом пикировании. Расстояние достаточно быстро сокращалось.

Ду-ду-ду. Заработали четыре лобовых крупнокалиберных пулемёта ведущего тяжёлого истребителя, отправляя короткую, но густую очередь пристрелки. Трассеры очень помогали. Поэтому тремя секундами спустя, чуть довернув самолёт, он дал ещё одну очередь.

Накрытие! Рой полудюймовых пуль попал в германскую этажерку. Без видимых последствий, впрочем. Ну – дырок насверлили в перкалевой обшивке. Не велика печаль, хотя ткань, конечно, такого изуверства много не вынесет.

Следом по самолёту зашла очередь подлинней. Да чуть выше и левее, что дало накрытие фюзеляжа по нисходящим траекториям. И тут же этажерка клюнула носом, круто уходя к земле. Слишком круто для искусственного манёвра на такой хлипкой машинке, поэтому Семён Семёныч сосредоточился на новых целях. Оставшиеся две этажерки прыснули в разные стороны. Он, недолго думая, довернул за той, куда было проще совершить вираж. И продолжил преследование… Третья, вероятно, уйдёт. Но разделять пару им запрещали категорически, под страхом трибунала. Мало ли? Да и вертлявы эти лёгкие истребители… «Собачьи свалки» высокоманёвренных боёв они избегали и не рвались перекручивать оппонентов накоротке. Даже несмотря на то, что также являлись бипланами. Зачем им? Они работали иначе. В парных звеньях. Стараясь максимально реализовывать преимущество в скорости и вооружении. Чай, четыре полудюймовых пулемёта, собранные в носовом обтекателе – это не игрушка. Кучность и эффективность их огня была удивительной. Так что свой участок фронта эти два десятка тяжёлых истребителей держали уверенно, превращая его в локальный филиал ада для своих оппонентов.

Максим методично работал над тем, чтобы сформировать у немцев и всех прочих заинтересованных сторон иллюзию подготовки наступления на Германию. По основной легенде, которую он скармливал всем желающим, его задумка была довольно дерзкой. Прорвать германский фронт корпусом на самом беззащитном направлении – гамбургском. И пройти через Гамбург к германским позициям на Рейне. Там ведь почти не было войск: Генеральный штаб сконцентрировал все основные силы на русской границе или возле Берлина. А значит, удар в тыл оборонительной группировке германских сил на Рейне мог быть успешным и продуктивным. Но главное – он позволял французам перейти Рейн в спокойных условиях и, соединившись с русскими, двинуться на Берлин, добиваясь полной и безоговорочной победы. Фон Эссен же был нужен для высадки в Шлезвиг-Гольштейне опережающего десанта, что ударит во фланг и тыл германских войск на гамбургском направлении. Именно по этой причине над выбранным участком германского фронта активизировалась русская авиация, методично зачищая небо, не щадя дефицитные двигатели. А в Кёнигсберге фон Эссен начал накапливать корабли, пригодные для перевозки десанта.

Ни англичане, ни французы, ни тем более немцы не смогли это пропустить. Слишком явно и демонстративно готовился Максим. Слишком это выглядело очевидно и разумно. Ведь прорыв французских сил за Рейн и их объединение с русскими частями – победа. Окончательная и бесповоротная. И не только над армией, но и над флотом, так как Вильгельмсхафен отрезался бы от снабжения с «Большой земли», превращаясь в обидную, но от того не менее смертельную ловушку для германского флота. Поэтому все готовились к этой операции. И немцы, и французы, и англичане.

Перемирие уже давно было чистой формальностью. Прежде всего потому, что в Берлине прекрасно поняли: Керенский ничего не контролирует. С ним нет смысла договариваться. А Меншиков… он хочет воевать. Поэтому германский посол покинул Петроград так же, как и прибыл – через Швецию, с трудом пропущенный моряками-балтийцами. И все замерли в ожидании дальнейшего развития событий, тем более что на русско-германском фронте возобновились перестрелки и мелкие стычки. Они и в дни перемирия бывали, но редко. Теперь же стали обыденностью…

С самого утра 19 сентября Максим начал имитировать вялотекущую артподготовку. Как и весной. Огнём дальнобойной артиллерии накрывались заранее выявленные позиции немцев на выбранном им участке фронта. С каждым часом интенсивность огня возрастала. Немцы, как потом выяснится, начали спешно перебрасывать резервы с южных направлений на север – северо-запад. Максим же, дождавшись вечера, сорвал с места свой корпус решительным маршем. Только не на север – северо-запад к гамбургскому направлению. А на юг…

Ренненкампф, не привлекая особенного внимания, прошёлся по двум дорогам, которыми Меншиков сейчас и провёл свой корпус в Богемию. Прежде всего мосты. Ну как корпус? Формально – четыре лейб-гвардии полка с частями усиления. Так что по меркам начала войны – просто толстую… очень толстую дивизию. Однако и ей требовалось как-то протиснуться по узким дорожкам.

Вся дивизия была заранее построена в походные колонны. Люди, топливо и боеприпасы загружены. И все ждали только отмашки. Когда же её получили – сорвались немедля и рванули на максимальной крейсерской скорости. Ведь на дорогу загодя были выдвинуты регулировщики с фонарями. Они обеспечивали гарантированный чистый коридор. Что, несмотря на ночь, позволяло идти быстро. Очень быстро.

Так что утро 20 сентября взорвало Париж, Берлин и Лондон известиями о том, что лейб-гвардии механизированный корпус Меншикова в Праге. И что он опять всех обдурил, нависнув над совершенно беззащитным югом Германии. Ведь Генеральный штаб сам увёл оттуда войска. Начался ажиотаж и лихорадочная переброска германских войск с севера на юг. Любой ценой! Все прочие перевозки встали. Немцы использовали все поезда для этих целей. И не только поезда, но и речной транспорт на Везере, Эльбе и прочих реках. Плюс автотранспорт и паровые тягачи, имеющиеся в распоряжении Генерального штаба.

Артиллерия расположенных здесь русских войск незамедлительно открыла огонь на штутгартском направлении. Самом беззащитном. Максим же весь день имитировал бардак. То есть проблемы с накоплением и развёртыванием корпуса на новом месте. Мотался по дорогам. Ругался. Топал ножками и так далее. Под этот аккомпанемент грузовики заправлялись топливом и обслуживались. Всё-таки четыреста километров, которые они проскочили за десять часов, это не фунт изюма для автотранспорта тех лет. И лишние проблемы нашему герою были не нужны.

Каково же было удивление всех мировых экспертов, когда ранним утром 21 сентября на большой и просторный песчаный пляж у Шарбойца началась высадка десанта. А в прямой видимости с берега наблюдался практически весь русский тяжёлый флот, прикрывавший эту операцию. То есть все броненосцы и дредноуты, имевшиеся у адмирала фон Эссена на ходу. Так-то они, конечно, были не сильно нужны. Но присутствие их в районе категорически затрудняло противодействие русским лёгкими силами Кайзермарине. А тяжёлый флот из Вильгельмсхафена немцы выводить после прорыва из Италии не стали. Да и не смогли бы. Там ремонт был в самом разгаре. Да и зачем? Этот рывок Меншикова в Богемию навёл всех на мысль о том, что все эти приготовления в Кёнигсберге – просто отвлекающий манёвр. И концентрация тяжёлых сил флота. И транспортов. И загрузка туда войск. И даже подчёркнуто демонстративный выход в море…

Лёгкая морская пехота выгружалась на берег малыми десантными баржами, которые в нужном количестве наделали в Штормграде. Они упирались покатыми носами в песок пляжа и откидывали аппарели, откуда высыпала пехота сразу на берег. Выкатывая… велосипеды.

На пляж было выброшено всего две роты морской пехоты. Но уже через час после начала операции они обе оказались в восьми километрах от места высадки – в городке Нойштадт-ин-Хольштайн. Просто потому, что там был порт. Не очень большой. Но он позволял начать выгрузку войск более привычным образом. Его, правда, прикрывали батареи. Но именно их и должны были захватить эти две роты морской пехоты, вооружённые самозарядными винтовками, ручными пулемётами и гранатами. Тем более что с берега эти позиции были практически беззащитны, да и численность гарнизона выглядела совсем не выдающейся.

Конечно, достаточно слабая береговая батарея не представляла какой-либо угрозы для тяжёлых кораблей Балтийского флота. Броненосцы и дредноуты могли подойти и без всяких затей расстрелять её из орудий главного калибра. Но зачем? Это же дорогие снаряды. Это износ очень дорогих стволов. Да и вероятность промаха и начала паники с пожарами в городе была очень высока. А ведь сюда должны были выгружаться войска. В пожар? В кипящий от паники город? Вот при планировании операции и решили сыграть с другой карты. В конце концов, такого поступка от них никто не ждал, а значит – не готовился к его отражению.

Лейб-гвардии механизированный корпус ушёл на юг, уводя за собой всю свору германских войск и оголяя северный фланг. Чем и надлежало воспользоваться фон Эссену и Ренненкампфу. Маленький десант на пляж. Захват порта с причалами, дающий возможность высадить много людей и тяжёлые вооружения. А это уже серьёзно. Очень серьёзно. Так как давало Российской Императорской армии возможность для проведения наступления на севере малой кровью. Ну и добавляло головной боли германскому Генеральному штабу. Шутка ли? Первый день всех в одну сторону. Второй – в другую. А третий день куда? Так и паралич дорожной системы можно словить: она от столь резких и дерзких манёвров может встать колом. И главное – а где на самом деле будет наступление? И будет ли оно вообще? Или всё это отвлекающие манёвры для чего-то большего?