Где-то во Франции

– Мне подменить сестру Уильямсон? – спросила медсестра-анестезиолог.

– Нет, оставайтесь на своем месте. Если у него начнется шоковое состояние – тут же сообщите мне.

Он почти закончил очищать рану очередного пациента. Эта работа требовала особого внимания и длилась бесконечно долго, но без нее раненый был обречен. В земле содержалось множество бацилл, и подобное ранение осколками снаряда, которые рикошетили от одной поверхности к другой, прежде чем пронзить плоть его пациента в области грудной клетки, было особенно опасно. Он удалил все поврежденные ткани, нашел и изъял все металлические осколки и клочки формы, тщательно промыл рану бактерицидом. Он таким образом оставлял на груди раненого шрамы до конца его дней, но давал ему шанс выжить.

Пришла другая медсестра и встала в ожидании рядом с Робби.

– Добрый вечер, капитан Фрейзер.

– Добрый вечер, сестра Гринхалф. – На этом обмен любезностями закончился. – Гемоторакс. Рана очищена и промыта раствором Каррела – Дейкина. Я остановил внутреннее кровотечение. Будем дренировать грудную полость и отправим его в тыловой. Я сделаю это без троакара. Скальпель, пожалуйста.

Он сделал рассечение между четвертым и пятым ребрами раненого, потом, используя кровоостанавливающий зажим, рассек мышечную ткань и вошел в плевральное пространство. Кровь стала немедленно вытекать из грудной клетки пациента. Робби широко раскрыл рассечение, вставил в него палец, прощупал изнутри ребра с обеих сторон, чтобы убедиться в их целости.

– Трубку и зажим, пожалуйста.

Он вставил конец резиновой трубки в зажим и аккуратно направил в плевральную полость. Другой конец трубки лежал в поставленном сестрой Гринхалф на пол тазике, который быстро наполнялся кровью.

Робби почти мгновенно наложил швы на грудные ранения пациента. Не многие белошвейки, вооруженные иглой и ниткой, могли бы сравниться с ним в этом искусстве. Он оставил пока – до завершения дренирования – трубку на месте. Наконец посмотрел на часы, висевшие на стене за ним, – они показывали половину девятого, и это означало, что он провел на ногах в операционной почти тридцать часов. Не полных часов, потому что два раза он выходил в туалет и один раз отвлекся на минуту, утром, чтобы выпить чашечку чая и съесть сэндвич. Или это было вчерашним утром?

– Кто-нибудь в состоянии провести сортировку раненых? – спросил полковник Льюис, который, когда увидел Робби, был занят двойной ампутацией ног: он уже отрезал левую конечность раненого (или то, что от нее осталось), а теперь обследовал его искалеченную правую ногу.

– Я займусь этим, – вызвался Робби. – Скольких можно принести сюда?

Полковник оглядел операционную: шесть столов, не считая стола Робби, были заняты. Судя по тяжести ран, ни один из столов в ближайшее время не мог освободиться.

– Пока только двоих. Я скоро освобожусь.

Робби снял шапочку, халат и перчатки, швырнул их в переполненную корзинку у двери. Выйдя наружу, он с облегчением увидел, что им удалось значительно сократить количество пациентов, ждущих их внимания. Несколько часов назад не меньше сотни раненых томились в зоне ожидания. Некоторых так и оставили лежать на носилках под открытым небом. Теперь их помощи ждали не более двух десятков раненых. Если повезет, они все будут обработаны еще до полуночи.

Он встретился взглядом с одним из санитаров.

– Давно ждут эти раненые?

– Последняя партия прибыла около шести часов назад, сэр. Те, кто нуждался в неотложной помощи, уже ее получили.

Робби прошел по палатке, слушая, как рядовой Харрис описывает повреждения раненых. Все они, кроме солдата со сложным переломом большой берцовой кости, находились в стабильном состоянии. Все, кроме одного.

– А что с ним? – спросил Робби. Он указал на носилки в дальней стороне палатки – на них совершенно неподвижно лежал раненый с серым лицом, в шоковом состоянии.

– Прошу прощения, сэр. Не успел вам сказать. Его привезли около получаса назад. Водитель ехал медленно, потому что у парнишки поврежден позвоночник.

– В каком месте?

– Не могу сказать, сэр. Довольно высоко. Не может двигать руками и ногами. Дыхание затрудненное.

Робби подошел к раненому – тому было не больше восемнадцати-девятнадцати лет. Он опустился на колени рядом с носилками.

– Меня зовут капитан Фрейзер, я один из докторов этого госпиталя. Я бы хотел тебя осмотреть. Ты можешь говорить?

– Да, сэр, – шепотом ответил паренек.

– Как тебя зовут, солдат?

– Джеймс Керр, сэр.

– Судя по твоему произношению, ты из той же части Шотландии, что и я. Ланаркшир?

Парнишка с трудом улыбнулся.

– Эйрдри, – пробормотал он.

– Это не более чем в десяти милях от того места, где рос я, рядовой Керр. Ты слышал про Охинлох?

– Да. Капитан?..

– Слушаю, солдат?

– Что со мной?

– У тебя травма верхней части позвоночника. Вот почему ты плохо чувствуешь свои конечности. Ты не помнишь, что с тобой случилось?

– Нет, сэр… извините.


– Как ты себя теперь чувствуешь? Больно где‐нибудь?

– Боли нет. Дышать тяжело.

– Мы дадим тебе лекарство – станет полегче. Я попрошу санитаров перенести тебя в палатку, чтобы ты отдохнул. Через какое-то время я тебя проверю, и ты сможешь мне рассказать про Эйрдри.

Робби знал: парнишка не доживет до утра. Пока они разговаривали, Робби проверил его реакцию на прикосновение, щипал кожу рядового Керра на руках, ногах, животе – никакой реакции не было. Записка от санитаров, которые обследовали и бинтовали раненого на передовой, не оставляла вариантов: осевое смещение нижнего затылочного позвонка, полученное при ударе об опорную балку вследствие воздействия взрывной волной. Рядовой Керр умрет в течение нескольких часов, скорее всего от асфиксии.

Робби встал и обратился к стоящему рядом санитару.

– Отнесите его в реанимационную палатку. Кто там сейчас дежурит?

– Медсестра Белл.

– Скажите, пусть даст ему морфия, полграна, чтобы облегчить его ощущения. И пусть позовет меня, когда дела начнут меняться.

– А что остальные, сэр?

– У нас есть место только для двух, поэтому я возьму раненого со сложным переломом берцовой кости и того парня, что рядом с ним.

– Того, у которого размозжение руки?

– Да, его. Полковник Льюис на таких травмах собаку съел. Может быть, спасет парню руку.

– Да, сэр. Я позову кого-нибудь, чтобы отнести эти носилки…

– Не надо. Я помогу перенести его в предоперационную. А ты займись рядовым Керром – перенеси его в реанимационную, как только мы закончим с этим. И убедись, что он не страдает.



Только в половине двенадцатого – время пролетело, как одно мгновение, – Робби закончил последнюю операцию в этот день и на заплетающихся ногах, чувствуя жжение в глазах и пульсацию в голове, вышел в ночь.

За тридцать три часа он сделал девятнадцать операций. Ампутировал четырнадцать конечностей и удалил одну селезенку, сделал три резекции желудка, один дренаж гемоторакса, и без счета очищений разрушенной, уничтоженной, искалеченной человеческой плоти.

– Капитан Фрейзер? – обратился к нему один из санитаров, чье имя Робби никак не мог запомнить.

– Да?

– Сестра Белл попросила меня позвать вас. К парализованному.

Робби поспешил в реанимационную палатку. Внутри было тускловато, но он разглядел фигуру сестры Белл – она сидела на табурете рядом с койкой, на которой лежал рядовой Керр.

– Сестра Белл? Можно вас на минутку?

Они встали в изножье кровати, заговорили вполголоса, тщательно подбирая слова.

– Наберите еще полграна. Чтобы облегчить ему дыхание.

– Да, капитан Фрейзер. Здесь сегодня спокойно. Посидеть с ним, пока он…

– Нет, спасибо. Я останусь здесь.

Робби сел на табурет, сосредоточился на пареньке.

– Как тебя называет мама, рядовой Керр?

– Джейми, сэр. – Парень говорил так тихо, что Робби пришлось наклониться к нему, чтобы услышать.

– Хочешь, я напишу ей письмо, Джейми? И твоему отцу. Чтобы они знали, как ты тут?

– Да, – последовал осторожный ответ. А потом: – Не могу… дышать…

Робби взял шприц у сестры Белл, безмолвно стоявшей за его спиной, и сделал инъекцию в худую руку Джейми.

– Я сделал тебе укол. Теперь тебе станет полегче.

Парнишка не ответил – говорить он уже не мог. Морфий начал действовать, и Робби с облегчением увидел, что дыхание стало не таким затрудненным, хотя и становилось все более поверхностным. Пульс тоже замедлялся. Конец становился все ближе.

– Ты знаешь, Джейми, я давно не встречал человека из моих краев, – начал Робби. – Я уехал из Охинлоха, когда мне было восемь, учился в Эдинбурге, но на короткие каникулы и летом непременно возвращался к матери. Я думаю, лето в Эйрдри не очень отличается от лета в Охинлохе. Я помню, как ходил на рыбалку – ловил окуня в озере. Вода всегда была такая холодная, даже летом. А потом, когда я приносил рыбу матери, она ворчала, глядя, во что я превратил свою одежду. Но я думаю, она была вполне довольна тем, что на ужин у нас будет окунь.

Он внимательно вглядывался в лицо паренька. Увидел тень улыбки и решил продолжать. Поток утешительных воспоминаний Робби не слабел, успокаивал как его, так и пациента. Наконец голос стал отказывать ему, и он понял, что не может больше продолжать.

Глаза Джейми были закрыты, а дыхание стало таким слабым, что Робби уже не мог наблюдать за ним по движению груди. Одной рукой он убрал волосы мальчика со лба, как, по его представлениям, это сделал бы любящий отец. Другой рукой пощупал пульс.

Пульс постепенно замедлялся, время между ударами увеличивалось все больше, больше, больше, потом пульс пропал совсем.