Фунгус

* * *


Три сотни фунгусов Коротыша собрались неподалеку от Пустой горы и спрятались среди деревьев, своих обожаемых деревьев. Фунгусами овладели тревожное возбуждение и физическая радость: еще бы, они вернулись в лес. После долгих дней заключения, проведенных в Пустой горе под вечно мрачными сводами, они наконец-то вдохнули свежий воздух, вернулись в родную стихию. Когда до них долетел грохот первых выстрелов, французские войска еще не попались им на пути. Какой неожиданный и неприятный сюрприз: судя по звукам, бой шел не там, где они ожидали, а в противоположной стороне, к тому же очень далеко. Весь многочисленный отряд фунгусов повернулся в ту сторону, откуда доносились взрывы. Что случилось? Впрочем, теперь это уже не имело значения. Коротыш очень устал, к тому же было ясно: из-за смены направления придется снова бежать и, когда настанет момент вступить в бой, сил у него совсем не останется. Однако он не колебался ни секунды: «Вперед!»

И они ринулись вперед – проворные, как языки пламени, и быстрые, как молния. Триста фунгусов, охваченных нетерпением помочь собратьям, бежали между деревьев стремительно и бесшумно. Скорее, скорее! Они так спешили, что Коротыш, их предводитель, заметно от них отстал. Его короткие ножки не позволяли бежать наравне с собратьями. Сил у него не оставалось, не оставалось совсем, бедняга давно уже изнемогал от усталости. Мир еще никогда не видел такого маленького, усталого и озабоченного фунгуса. «Погодите!» – закричал он, но слух у фунгусов был не развит, к тому же в лесу звуки искажаются. Им нужно было зайти в тыл человеческой армии, и Коротыш боялся, что в результате лихорадочных перемещений они займут невыгодную позицию. Но, к счастью, все сложилось удачно.

Фунгусы остановились, и догнавший их Коротыш обнаружил, что они оказались как раз на опушке леса. Перед ними расстилался луг, посередине которого располагалось войско людей. А главное, фунгусы сосредоточились у них в тылу. Отлично! Положение казалось идеальным, люди стояли к ним спиной и были слишком заняты, паля из винтовок и пушек по отряду из двухсот врагов, которые кое-как прятались за белыми валунами. Да, войско смотрело в другую сторону и стреляло в противоположном направлении. Точно так же, как в день Великой битвы. Оставалось повторить тогдашний маневр: неожиданно напасть на арьергард и обрушить на людей яростную атаку. Но Коротыш не давал приказа наступать. Ему хотелось получше изучить противника. Отделившись от массы фунгусов, он продвинулся вперед и спрятался среди мохнатых кустов с толстыми ветками и ядовитыми листьями.

От винтовок и пушек поднимался такой дым, что половины поля боя было не разглядеть. Тем не менее за первой линией фронта маленький фунгус увидел Феро, La Bête. Сидя верхом на коне, тот размахивал шпагой и отдавал приказы, которым прочие беспрекословно подчинялись. Феро был в центре всеобщего внимания: войско, казалось, следило в первую очередь за ним, а уж потом за ходом сражения. А фунгусы в это время критиковали своего командира, то есть его самого.

– Ты пришел последним. У тебя короткие ноги, ты ползаешь еле-еле. Как же ты будешь возглавлять атаку? – язвительно распекали Коротыша.

Они будто забыли о том, что сами же заставили его взять на себя командование. И если их вождь выглядел усталым, вернее, обессиленным, то случилось так потому, что ноги, которые достались ему не по собственной воле, были слишком коротки, к тому же ему приходилось препираться со своими подчиненными из-за каждого нового приказа. Прячась в кустах, Коротыш сказал себе: «О да – люди отличаются от фунгусов. Они беспрекословно подчиняются своим начальникам, в отряде же фунгусов любой осмеливается давать указания тому, кто командует». Впрочем, все это большого значения не имело, особенно сейчас, когда их единственная цель заключалась в том, чтобы спасти собратьев, прятавшихся за скалами, и разбить армию людей.

Коротыш вернулся к отряду и собрал фунгусов вокруг себя:

– Смотрите, что у меня есть.

Он показал им желтое знамя с символом «()», пробитое испанскими пулями и запятнанное высохшей человеческой кровью и старыми спорами фунгусов. Оно было измято, края обтрепались. Все посмотрели на флаг, который объединил их в день Великой битвы. Сейчас знамя должно было вдохновить их на борьбу – и фунгусы принялись ощупывать ткань пальцами, тысячами своих пальцев. Коротыш чувствовал, как обжигают их воспоминания. Целые облака спор, словно стая комаров, взметнулись в воздух и опустились на флаг. Наконец командир отряда взял знамя, обвязал им свою цилиндрическую грудь и сказал:

– Помните, что люди убили Кривого!

Подбодрив своих солдат ложью, Коротыш повел отряд в наступление на французский арьергард.

Три сотни фунгусов вышли из леса плотным строем, похожим на кирпичную кладку в стене. Они были преисполнены решимости и непоколебимы, но двигались медленно, сдерживая владевшую ими ярость. Коротыш выступал в первых рядах построения. В пылу сражения люди их не замечали и стреляли в противоположном направлении. Лучше и быть не могло: французы потеряют еще несколько драгоценных минут, прежде чем увидят, как триста фунгусов обрушиваются на их спины.

Неожиданно Коротыш прибавил шагу, остальные последовали его примеру. В момент атаки разница между фунгусами и людьми становилась особенно заметной: Коротыш не поднимал знамя вверх, а нес его, прижимая к груди и защищая руками. В атаку! Три сотни разъяренных бойцов, вооруженные длинными и острыми когтями, ринулись на врага, словно пушечные ядра: еще немного – и они расправятся с людьми, как с мышами. Разветвленные ноги шагали все быстрее, и наконец фунгусы бросились на солдат. Пасти, лишенные глоток, издавали рев, подобный свисту ураганного ветра в засоренной печной трубе.

К несчастью, фунгусы не учитывали важный момент, коренной для понимания человеческой цивилизации: Франция – не Испания, и французская армия сильно отличается от испанской.





* * *


Феро, La Bête, был весьма доволен ходом сражения. Артиллеристы стреляли по фунгусам, которые прятались за валунами, альпийские стрелки и подразделения таможенных войск палили по ним из винтовок. Но это отнюдь не означало, что генерал забыл об арьергарде. Там он расположил своих любимых зуавов, которые охраняли четыре таинственные повозки, на случай неожиданного нападения с тыла. Когда часовые предупредили Феро о появлении из леса толпы чудовищ, тот решил, что настало время снять с повозок полотняные чехлы. Под ними оказались великолепные mitrailleuse[26]. Самые молодые офицеры, окружавшие генерала, возмутились: почему он не предупредил их о том, что располагает этим чудесным оружием?

– Секрет, господа, – ответил Феро, – остается секретом только тогда, когда никто о нем не знает, в противном случае это не секрет.

Mitrailleuses были похожи на маленькие пушки и казались почти игрушечными. Но это было грозное оружие. На каждом лафете располагался пулемет и трое солдат: один стреляет, другой заряжает, третий следит за тем, чтобы ствол не перегревался. Когда фунгусы под командованием Коротыша оказались на расстоянии сотни метров, Феро вытаращил свой единственный глаз и приказал открыть огонь. Стволы пулеметов выплюнули целый рой пуль: грохот поднялся такой, словно заработали веялки или тысячи молотков застучали по консервным банкам. И фунгусы стали гибнуть.

Для полного уничтожения одного дракона приходилось расходовать несколько пуль. У этих существ имелось мало жизненно важных органов, не было нервов, а множество ног и рук позволяли двигаться вперед, несмотря на десятки ранений. Но La Bête это нисколько не удручало. Нерешаемых проблем не существует: если каждый пулемет способен выпустить до трехсот пуль в минуту, использование четырех орудий доводило это число до тысячи двухсот.

Пулеметы строчили без передышки, и шедшие в атаку фунгусы валились целыми шеренгами, точно колосья, скошенные серпом. Зуавы, охранявшие лафеты, поддерживали пулеметный огонь выстрелами из винтовок. Когда они стреляли, кисточки на их фесках раскачивались, словно гибкие маятники. Бойцы перезаряжали пулеметы и винтовки и стреляли снова. Но, несмотря ни на что, драконы упорно сопротивлялись своей участи. Иной раз туловище монстра было насквозь прошито пулями, а он продолжал наступать, шагая вперед и вперед.

В душе Феро жил первобытный человек, готовый уничтожить любого на своем пути. На нем будто бы лежала каинова печать: он тоже мог бы размозжить камнем череп родного брата и получить от этого удовольствие. Как было такому человеку не радоваться при виде сотен чудищ, падающих под ударами его камней – mitrailleuses? Размахивая в воздухе саблей, La Bête кричал:

– Hourra! Бейте этих сволочей!





* * *


Коротыш видел, как справа и слева фунгусы падают замертво. Они бежали на солдат и падали, падали один за другим от града выстрелов. Коротышу казалось, что вокруг роятся тысячи разъяренных пчел. Если одна из них угодит ему в лоб, гибели не миновать. Он и вправду ощущал смерть вокруг себя. Его собратья гибли, испуская последнее чувство, и жизнь покидала тела безмолвно – так солнечным утром испаряется роса на траве.

Фунгусы выходили из строя дюжинами. Коротыш бежал, прижимая знамя к груди, и не ранили его только из-за маленького роста: пулеметы настроили так, чтобы стрелять по головам. Имелась и еще одна причина: у него были короткие ноги, он ужасно устал и двигался медленно, поэтому большинство ринувшихся в атаку фунгусов его обогнали. Раза три или четыре Коротыш споткнулся, задевая трупы, преграждавшие ему путь, но продолжал бежать, пока его нога не запуталась в конечностях какого-то мертвого собрата. Он упал, но атака впереди продолжалась: фунгусы падали – раненые или мертвые. Коротыш поднялся во весь рост, и в ту же минуту его поразили две пули. Одна вонзилась в грудь с таким звуком, словно прошила несколько слоев пробкового листа, вторая, свирепая и задорная, ужалила прямо в рот: свинец поразил нижнюю челюсть, которая у маленького фунгуса выдавалась вперед, как у бульдожки, и рассек ее на две половины. Отсеченная половинка повисла, словно никчемный ошметок. На несколько секунд Коротыш замер, не в силах осознать, что с этого момента тело его стало иным, а потом пятьюдесятью пальцами ощупал свой рот. Его осенила страшная мысль: если одна-единственная пуля может нанести такой урон, на что способны тысячи свистящих повсюду пуль? И тут Коротыш совершил открытие: фунгусы могут быть трусами.

Он испытал такой страх, какого не чувствовал даже в тот день, когда свалился в расселину. Но рядом не было Кривого, чтобы прийти ему на помощь. Отныне сам Коротыш играл его роль. Страх. Он чувствовал ужас, безграничный, как ровная пустыня до горизонта. А фунгусы слышали чувства, как мы – звуки.

Они услыхали страх, вырвавшийся из груди Коротыша, и решили, что он зовет их на помощь. Многие фунгусы прервали атаку и повернулись в ожидании приказа, но увидели, что командир ранен, а его оторванная челюсть болтается на волоске. «Ты – новый Кривой! – крикнули они. – Что нам делать?» Страх не позволял Коротышу как следует поразмыслить и принять решение. «Что нам делать? Что делать?» – ревели фунгусы. Но вместо того, чтобы отдать какой-либо приказ, Коротыш пустился бежать, но не на врага, а в противоположную сторону. Его собратья, ничего не понимая, приостановились. Из-за бегства командира их энтузиазм угас, и атака захлебнулась.

Испытывая поражение на поле боя, фунгусы тоже вели себя не так, как люди. В такой ситуации войско людей просто разбежалось бы, и каждый старался бы спасти свою жизнь. Эти существа реагировали на ситуацию по-разному. Одни, сбитые с толку чувством, которое излучал Коротыш, бесцельно метались направо и налево, не зная, что предпринять. Поскольку теперь они двигались медленно, стрелять по ним стало еще проще, и несчастные гибли как мухи, пронзаемые десятками и сотнями пуль. Другие по инерции продолжали наступление на врага, но двигались все более неуверенно. Нашлись и такие, которые встали, как вкопанные, надеясь, что кто-нибудь поможет им разрешить противоречие, возникшее между приказом и примером командира: им велели наступать, при этом сам Коротыш у них на глазах обратился в бегство. Так или иначе, фунгусы падали и падали, сраженные свинцовой бурей: и бегущие прочь, и мечущиеся без цели, и стоявшие столбом. Коротышу не обязательно было видеть эту бойню, чтобы понять происходящее: он чувствовал, как собратья испускают дух, настигнутые пулеметными очередями и выстрелами винтовок. Маленький фунгус сказал себе, что он виновен в их гибели не меньше, чем оружие людей.

Коротыш бежал, не останавливаясь. Один. Он бросил своих собратьев и ненавидел себя за это. Маленький фунгус углубился в лес и пропал в густой чаще среди сырых первобытных растений.






XXVI

Конец этой необычайной и удивительной истории, рассказывающей о появлении расы фунгусов, об их подчинении воле людей и последующем восстании. Жалкий удел Хик-Хика. Теряя последние силы, Коротыш узнает, где действительно скрыта Власть




Касиан не присягал в верности Огюсту Феро де Юберу или французской армии, и битва его совершенно не интересовала. Он явился сюда не для того, чтобы убивать сотни монстров, ему хотелось прикончить одного – Хик-Хика. Куда запропастился этот filh de canha? Его не было видно ни в авангарде войска чудовищ, ни в арьергарде; ни в отряде dragons, которые прятались за камнями, принимая на себя шквал снарядов и пуль, ни среди атакующих с тыла, которых сейчас выкашивал пулеметный огонь.

Исход сражения был Касиану безразличен: окруженный со всех сторон взбудораженными бойцами, он спокойно сидел на коне и наблюдал. Он посмотрел на Феро: бой возбуждал его до крайней степени. Огюст казался зверем гораздо более грозным, чем чудища. Каков герой! Лицо, испещренное следами картечи, единственный глаз… Вены на шее вздулись, он размахивал саблей и подбадривал солдат таким громовым голосом, что перекрывал грохот ружейных и пушечных залпов. Касиан посмотрел вверх: солнце исчезло за тучами цвета серой булыжной мостовой, словно не желая видеть побоище. Он повернулся: за левым флангом в конце луга начинался склон, покрытый обильной растительностью, главным образом кустами. Ему показалось, что их верхние ветки качаются. Кто там прячется? Небольшой отряд драконов, которые решили действовать сами по себе? Вряд ли: эти твари все делают сообща. Тут у Касиана возникло предчувствие; он забыл о Феро и, пришпорив коня, поскакал к кустам.

Нет, это не драконы. В густых зарослях ничего нельзя было различить, но Касиан понял, что там скрывается одно-единственное существо. Он не сводил с чащи глаз и наконец его увидел. Круглая шляпа, городские ботинки. Черное пальто. Это он.

На пути Хик-Хика, бежавшего из Пустой горы, лежало поле сражения. Иной дороги не существовало. Пересекать открытое пространство – дело рискованное, и он решил пробираться через кусты. Задумка была не лишена смысла: люди и фунгусы занимались взаимным уничтожением, и никому из них, скорее всего, не пришло бы в голову рассматривать дальний край луга. Однако за ним следил Касиан, который преследовал единственную цель: найти и уничтожить врага. И он увидел мерзавца, он его нашел.

Касиан впился глазами в фигурку в черном пальто. Стараясь оставаться незамеченным, Хик-Хик тихонько съехал на заднице вниз по склону. Но скрыться от соперника ему не удалось. Сражение потеряло для Касиана всякий интерес, все куда-то исчезло: крики, выстрелы, разгоряченный храп коней. Все его внимание было занято беглецом. Касиан скакал к Хик-Хику, не обращая внимания на возмущенные крики солдат, чей строй разбивала грудь его коня. Поле битвы осталось позади. К несчастью, Хик-Хик спускался по слишком крутому склону, и конь бы его не настиг. Вот незадача! Что делать? Спешиться и идти по следам беглеца? Ну уж нет. Касиан миновал край обрыва и наконец обнаружил вполне пригодный спуск. Через минуту он оказался в холодном и темном ущелье, густо заросшем тенелюбивыми кустарниками и деревьями, опутанными плющом. Куда подевался этот сукин сын? Сюда, в глубину ущелья, шум битвы доносился едва-едва; Касиан различал рев чудовищ и залпы артиллерии, но звуки эти казались кваканьем лягушек, которое ныряльщик слышит из-под воды. А что же Хик-Хик? Неужели Касиан его упустил? Ни в коем случае. Среди кустарника он заметил дорожку, подобие звериной тропы, проложенной вепрем в лесной чащобе. А может, человеком плотного телосложения, если он ползет на карачках. Преследователь направил туда своего коня, миновал густые заросли и выехал на открытое пространство.

Хик-Хик бежал по противоположной стороне обширной поляны, перепрыгивая с кочки на кочку. Рукой он придерживал котелок на голове, полы черного пальто смешно развевались. Беглец удирал во всю прыть, но защитные заросли кустов и деревьев остались позади, а Касиан ехал верхом. Преследователь пришпорил коня и поднял его в галоп. Расстояние быстро сокращалось. Осталось уже совсем немного. Наконец-то он отомстит!

Хик-Хик понял, что пропал. В отчаянии он вытащил из кармана лефоше, отвел руку назад и выстрелил один раз, потом еще дважды. Стрелок он был никудышный, но удача – штука капризная: иной раз выпадают на долю людей хороших, но иногда и плохих – вторая пуля угодила коню в нижнюю часть груди. Передние ноги несчастного животного подогнулись, Касиан перелетел через голову и покатился по земле. Он катился кубарем, пока не стукнулся головой о выпиравший из земли камень. Удар пришелся как раз на медную пластину. На несколько минут Касиан потерял сознание, а потом принялся ругаться и чертыхаться. Встал на четвереньки, в глазах плясали желтые искры. В голове вертелись две мысли: найти двустволку и не потерять из вида Хик-Хика. Пурпур едва успел заметить, как котелок исчезает вдали, там, где склон становился круче. Касиан схватил лапищами ружье и побежал за врагом, брызжа слюной от ярости: нет более ослепляющего желания, чем жажда мести.

Как же быстро бегает этот пузатый черт! Но ничего, он тоже умеет бегать, да и ноги у него подлиннее. Хик-Хик ловко уворачивался от пуль и все время выбирал какую-нибудь преграду – каждый раз, когда Касиан прицеливался, между дулом его двустволки и беглецом возникали то дерево, то валун, то небольшой холмик.

Хик-Хик покатился вниз по усеянному щебенкой склону, стараясь поднимать каблуками как можно больше пыли. На последнем участке спуска он покатился кубарем, обхватив руками колени. И совершенно случайно натолкнулся на один из грибов – тех самых.

Для Касиана события развивались иначе. Он видел, как Хик-Хик исчезает в пыльном облаке, поднятом каблуками. Пурпур помчался за ним, не обращая внимания на застилавшую глаза пыль. Но у основания склона его ждал сюрприз: новый фунгус, которого Хик-Хик только что разбудил отчаянным ударом кулака.

Конечности фунгуса взметнулись вверх, словно лапы гигантского паука. Касиан завопил. Фунгус душил его в объятиях, да так, что ребра трещали. Пурпур работал локтями, пытаясь раздвинуть опутавшие его корни и отвоевать свободу, необходимую для выстрела из ружья. Монстр глухо ревел, точно мельничные жернова. Касиан выстрелил в ту часть цилиндрического тела, выше которой начиналась голова. Фунгус отпрянул, рыча, как раненый зверь, но не упал. У Касиана не было времени перезаряжать двустволку, поэтому он стал изо всех сил лупить чудовище прикладом между глаз. Человек ревел страшнее, чем фунгус. Они покатились по земле, в итоге пурпур оказался сверху и, усевшись на враге, бил его прикладом по голове до тех пор, пока монстр не перестал шевелиться. Этот фунгус сто тридцать девять лет провел в растительном состоянии, а сознательной жизнью прожил всего две минуты.

Касиан перевел дух. Он все еще сидел на цилиндрическом туловище поверженного монстра, лицо заливала кровь, но раны были незначительны. Пурпур поднял глаза: Хик-Хик стоял на холмике всего в каких-нибудь двадцати метрах. Он задержался, чтобы убедиться в том, что фунгус расправился с его преследователем, но ничего из этого не вышло. Залитое кровью лицо и круглые, широко открытые глаза делали Касиана похожим на самого дьявола:

– T’aucirai, filh de canha![27]

Хик-Хик бросился наутек. Короткие и толстенькие ножки придавали ему сходство с мышонком, бегающим чрезвычайно быстро для своего маленького росточка. Он миновал лес и оказался на лугу; посреди на фоне пожелтевшей от летнего солнца травы возвышался осталь, забыть который было невозможно: это был дом Майлис. Беглец направился к осталю, не раздумывая ни секунды. Он перескочил через каменную изгородь, но Касиан уже следовал за ним по пятам. Им двигала ненависть, она давала преследователю силы мчаться со скоростью борзой собаки. Когда пурпура отделяли от жертвы какие-нибудь десять метров, он остановился, зарядил ружье и выстрелил. Хотя времени как следует прицелиться у него не было, он чуть не попал. Услышав жужжание пули, Хик-Хик спрятался за изгородь и выстрелил оттуда из револьвера: одна пуля, потом и вторая. Касиан даже не присел, чтобы укрыться: он был так разъярен, что перескочил через изгородь, бросился к беглецу и стал дубасить его прикладом. Хик-Хик завизжал, словно обиженная старуха. Он пытался отвечать врагу оплеухами и уворачивался, точно карась. Он сам не понимал, как ему это удалось, но в какой-то момент он вырвался и забежал в дом. Однако стоило ему переступить порог, как Касиан налетел на него сзади и сбил с ног ударом приклада.

Теперь точно конец.

Пурпур целился в лицо лежавшему навзничь на полу Хик-Хику. Тот беспомощно размахивал руками, плакал и молил о пощаде, забыв о достоинстве. Пурпур пока не хотел стрелять: он выжидал. Сначала надо было выяснить, как этот негодяй всего добился. Как ему удалось подчинить своей воле батальоны менайронов? И главное, где скрыт источник Власти?

Но Касиан не успел задать ни одного вопроса: огромная змея толщиной с корабельный канат обвила ему шею, туловище и ноги и мощным рывком сбросила на пол.

Это был Кривой. Его восьми- или девятиметровый язык был таким длинным, что обмотал все тело Касиана. Одноглазый фунгус стоял на том же месте, где несколько месяцев назад оставил его Хик-Хик – перед очагом осталя. Двое мужчин были так увлечены своей борьбой, что даже не заметили его присутствия.

Страшный язык обвивал спиралью туловище Касиана, а кончик его затыкал ему рот, словно фунгус хотел заставить пурпура замолчать и не докучать ему своей болтовней. Хик-Хик первым делом вскочил на ноги и схватился за лефоше. Он задыхался и еще не до конца понимал происходящее, но на всякий случай прицелился в причудливую фигуру, в которую слились фунгус и человек, соединенные длинным черным языком. Этот язык сжимал Касиана, подобно стальному тросу; тот извивался, пытаясь вырваться из пут, словно муха, попавшая в паутину. Кончик языка Кривого вонзался Касиану в рот, поэтому слышен был только стук каблуков о деревянный пол, когда несчастный пытался вырваться из смертельных объятий. Кривой же казался совершенно отрешенным, глаза его неотрывно смотрели на красноватые угольки.

Вдруг он оторвал взгляд от очага и повернул голову в сторону Хик-Хика.

Было что-то до чрезвычайности жуткое в этом сладострастном взгляде усталого пса. Темный, влажный язык, тянувшийся из разинутой пасти, крепко сжимал Касиана. От взора Кривого в душе Хик-Хика что-то надломилось, и он понял: от лефоше не будет проку. Фунгус был огромен, сам он ничтожно мал, а в тесной столовой горного осталя никуда не скроешься. Когда-то Хик-Хик поклялся вернуться в осталь и предать монстра суду, но теперь выходило наоборот. Так совершенно непредвиденным образом исполнилось предсказание Коротыша: «Ты сказал, что будешь судить Кривого, но на самом деле это он будет твоим судьей».

– Товарищ! – запротестовал Хик-Хик. – Я всегда считал, что мы – друзья!

Но никакой дружбы между ними не существовало. Хик-Хик совершенно ясно ощущал, что говорил ему Кривой. Испытываемые фунгусом чувства трудно было передать иным способом, но если бы их кто-нибудь сумел перевести на человеческий язык, вероятно, они бы обрели форму следующих слов:

– Согласно вашей религии, Бог вверил одного человека всему человечеству. В наше время дар стал еще более ценным: природа вверила целое сообщество одному человеку – тебе. А что сделал ты? Унизил его, развратил, оскорбил и предал. Осознаешь ли ты всю тяжесть своего преступления? За всю историю рода человеческого никто и никогда не совершал столь тяжкого преступления и не обходился так подло со столь необычайным даром.

От этих речей Хик-Хика одолел страх, он понял, что за долгие месяцы, проведенные в заключении в остале, мозг Кривого обдумал случившееся. И тут одноглазый фунгус объявил приговор:

– Ты самый мерзкий из всех преступников. Я стараюсь выбрать для тебя справедливое наказание, но мне это не удается. А посему – ступай восвояси: ты будешь вечно скитаться и не обретешь покоя, куда бы ни занесла тебя судьба. Ты превратишься в кладбище, которое, рассердившись, покинула луна; невидимая когтистая лапа будет вечно тебя преследовать. А фунгусам найдется дело более достойное, чем долбить горную породу: разыскивать тебя, найти и судить.

И тут Кривой протянул к Хик-Хику одну из своих самых длинных ручищ – ее движение было проворнее языков пламени и быстрее молнии, – словно ящерица с головокружительной быстротой махнула хвостом. Пучок гибких пальцев вырвал у него лефоше. Кривой засунул дуло пистолета себе в рот между языком и верхним небом и выстрелил. Раздался смертельный «бум», и фунгус, первый фунгус, увидевший свет, рухнул на пол старого, покинутого всеми дома. Сначала он упал на колени с таким грохотом, словно в землю врезалось свинцовое ядро, а потом растянулся во весь рост, всей своей тяжестью, всей массой своего растительного тела навалившись на Касиана. Тот оказался в двойной ловушке: язык фунгуса стягивал ему руки и ноги, а колоссальная туша давила сверху. Бедняга был жив, но не мог выбраться из западни, словно муха, угодившая в каплю древесной смолы. Он дрыгал ногами и пытался позвать на помощь, несмотря на то, что язык фунгуса по-прежнему затыкал ему рот. Хик-Хик, потрясенный происходящим, покосился на тлеющие угли, которые тихонько потрескивали. Несколько месяцев назад он в наказание оставил здесь Кривого. Хик-Хик прекрасно знал, что фунгусы терпеть не могли огонь: какого же черта одноглазый монстр поддерживал его в очаге столько времени?

Пожалуй, лучше побыстрее уносить отсюда ноги. Ему не хотелось встречаться ни с людьми, ни с фунгусами. Кривой отлично продумал последний акт своей пьесы: когда собратья обнаружат побег пленника из Пустой горы и увидят первого из фунгусов мертвым с лефоше во рту в том самом месте, куда заточил его хозяин, они сочтут виновным Хик-Хика. В первую минуту он решил унести с собой револьвер, но это оказалось невозможно. Пистолет застрял в глотке чудовища, а перевернуть колоссальное тело было не проще, чем сдвинуть с места мертвого кита. К тому же Хик-Хик боялся ненароком освободить Касиана и в конце концов оставил эту затею. «Впрочем, оружие в ближайшее время не понадобится», – сказал он себе. Скоро французы уничтожат всех фунгусов. А он спешил, очень спешил поскорее уйти из этого места. Касиан, придавленный туловищем Кривого и опутанный его языком, молотил каблуками по деревянному полу и умолял о помощи.

Хик-Хик открыл дверь. Издалека все еще слышались хлопки ружейных выстрелов вперемешку с залпами пушек и пулеметными очередями. Он посмотрел по сторонам. Никого не было видно. А затем человек, прибывший в эти края со светлым Идеалом, человек, который вызвал к жизни новую расу фунгусов, покинул Пиренейские горы, пустившись в бега, как мелкий ночной воришка.





* * *