Фунгус

Вы знаете имя девицы прекрасной?

Ее называют Майлис-Востроглазкой!!!

Девица в кринице воды набрала…





Пока он пел, из уголков его рта стекали белые слюни. Закончив, он повторил куплет, затем равнодушно завел его еще раз, растягивая гласные и отчаянно лязгая согласными. Наконец, Хик-Хик попросил его замолчать.

– Ну как, понравилось? – спросил он Майлис, довольный выступлением Коротыша. – Обратите внимание, он так старался, что мы разобрали каждое слово, а ведь голосовых связок у этих тварей нет, только пластинки.

«Понравилось вам или не понравилось?» – колготился Хик-Хик. Пораженная Майлис в ужасе замотала головой: сцена выглядела забавной, но от нее бросало в дрожь. И пение, и слова, списанные со всем известной народной песенки, а главное, исполнитель – все наводило ужас! От одного голоса Коротыша волосы вставали дыбом! Слова песенки он будто бы раздирал зубами-иглами, длинными, как вязальные спицы. Майлис не стала отвечать на вопрос поклонника, лишь поинтересовалась, почему Коротыш все время смотрит на нее, сощурив глаза. В его взгляде отчетливо читалась ненависть. Ненависть страшная, непримиримая. Все в ней бесило фунгуса: фигура, одежда. Она ощущала эту острейшую неприязнь и хотела понять причину. Хик-Хик пожал плечами, словно не придавая значения своим словам:

– Мне кажется, их беспокоит ваше поведение. Фунгусы привыкли постоянно за нами наблюдать, и, следя за ними, вы рушите привычный ритуал. Теперь они чувствуют, что кто-то наблюдает за ними, кто-то их изучает, и это им не по нраву.

В ответ Майлис обратилась к Хик-Хику с неожиданной просьбой. Она не стала требовать, чтобы он избавил ее от постоянного присмотра Коротыша, наоборот: попросила назначить маленького фунгуса своим лакеем.

Майлис думала об этом несколько дней. Быть может, узнав своих стражей получше, она найдет способ бежать из плена или хотя бы помочь остальным людям. Да, ей хотелось познакомиться с ними поближе и по возможности изучить их язык. А для этого нужно было с кем-то разговаривать.

Как это ни удивительно, чтобы угодить своей пленнице, незадачливый поклонник любезно согласился немедленно исполнить ее желание. Он подозвал Коротыша, сурово окликнув его своим пропитым надтреснутым голосом, и сказал:

– С этой минуты ты должен во всем ей подчиняться. Понял? Во всем!

Хик-Хик удалился, оставив ее с Коротышом наедине. Стоя на площадке, Майлис видела черноту пропасти, где сотни фунгусов, невидимых в ночной мгле, долбили скалы с таким грохотом, словно там работала толпа кузнецов.

Маленький фунгус смотрел на нее со злорадством, она ощущала удовлетворение, которое испытывал монстр при виде ее страданий и замешательства. Однако Майлис обладала твердым характером; она быстро собралась с духом и решила не давать ему спуску. Поблажек не будет. Она погрозила чудовищу указательным пальцем и принялась отчитывать:

– Мне известно, что ты меня ненавидишь. Буду откровенна: меня это ничуть не волнует и не оскорбляет. Но имей в виду: хозяин приказал тебе мне подчиняться. А значит, с этой минуты ты – мой слуга. Будешь отвечать на любые мои вопросы и всегда будешь в моем распоряжении. Понятно? Научишь меня своему языку. А теперь следуй за мной.

Первым делом Майлис потребовала, чтобы фунгусы расширили бойницу, служившую окном в ее комнате. Свое желание она объяснила тем, что узкая щель не позволяла любоваться величественным пейзажем Пиренеев. Побег исключался: даже если бы они прорубили дыру во всю стену, ей бы понадобились крылья, чтобы вырваться на волю. Небольшая группа фунгусов выполнила поручение. Резвым камнеточцам не понадобилось и десяти минут, чтобы превратить узкую бойницу в прямоугольное отверстие, широкое, как сцена оперного театра.

Но главную задачу Майлис видела в другом: овладеть языком фунгусов, состоящим из чувств и впечатлений, каким бы сложным он ни был. Она всю жизнь увлекалась лингвистикой, а сейчас в ее распоряжении оказался маленький учитель, этот чертенок, стрекотавший, словно осипшая сорока.

С этого дня Майлис велела Коротышу сопровождать ее во время прогулок в недрах Пустой горы. Они обходили обширные пространства, она смотрела по сторонам и старалась ощутить все, что обсуждают между собой фунгусы. Когда монстры превратились в объекты изучения, она поняла, что даже самые чудовищные явления представляют определенный интерес. Эти существа обладали разумом, и когда она раскрывала свое сердце, вслушиваясь в их речи, вся Пустая гора превращалась в симфонический оркестр голосов, которые постоянно перекликались между собой. Своеобразный язык объединял их в одно целое, как запахи всех полевых цветов сливаются в один аромат.

Через неделю Майлис пришла к выводу, что сообщество фунгусов – любопытнейшее явление. Раньше она относилась к этим существам с предубеждением, видя в них исключительно своих тюремщиков. Она презирала фунгусов. Так, их неустанный труд казался ей совершенно бессмысленным, теперь же она понимала, что он заложен в самой их природе – так муравьи снуют по стволам деревьев вверх и вниз, потому что так устроены. Подобное трудолюбие – не заслуга: существа, которым оно свойственно, всего лишь подчиняются тирании природы. Например, несколько фунгусов сложили из своих тел подвесной мост, подобный тем, которые строят в сельве над пропастью: лианами служили переплетенные конечности. Чудовища часами висели в крайне неудобном положении и не жаловались, пока их собратья переходили по мосту. Майлис не сдержала сочувственной улыбки: оказавшись на противоположной стороне, фунгусы спускались по лестницам на два или три пролета, а потом опять поднимались наверх, чтобы пройти по мосту еще раз. Эта беготня по кругу казалась бесконечной и бесмыссленной.

– Зачем вы построили этот мост? – спросила она Коротыша.

– Чтобы переходить на другую сторону, – ответил он.

Майлис была человеком справедливым и благодаря своим наблюдениям очень скоро заключила, что перед ней существа разумные и сознательные.

Их подземный союз основывался на абсолютном равенстве, все работали на одинаковых условиях, за исключением Коротыша, которого коллективно презирали. Майлис не заметила среди них начальников и подчиненных, наоборот, они проявляли удивительную солидарность, которая порой ее восхищала. За дело они брались добровольно и охотно. Причиной тому было, вероятно, важнейшее отличие фунгусов от людей: эти существа не рождались из материнского чрева, а значит, среди них не было ни отцов, ни детей, ни дядей и тетей, ни племянников с племянницами. Все они были братья и в соответствии с этим принципом поддерживали отношения сугубо равноправные. Трудились чудовища слаженно, по-братски разделяя невзгоды; никогда не спорили и не искали привилегий. Майлис вынуждена была признать, что их солидарность трогала ее до глубины души: когда какой-нибудь фунгус случайно срывался с высокой скалы, работавшие внизу моментально сплетали из своих конечностей сеть, на которую благополучно приземлялся упавший товарищ. Все следили за тем, чтобы никто не попал в беду: если чью-нибудь лапу придавливал камень или кто-то не мог удержать слишком тяжелую глыбу, остальные стрелой бросались на помощь. Но Майлис была лингвистом, и более всего ее поражала самоотверженная причастность фунгусов к общему делу, которой способствовал именно язык. Иной раз одна или в сопровождении Коротыша Майлис вставала на середину площадки на нижнем этаже Пустой горы, закрывала глаза и слушала сердцем. Она ощущала сотни голосов: все одновременно разговаривали со всеми и слушали всех. С каждым днем она понимала фунгусов все лучше и лучше. Стоя с закрытыми глазами, она чувствовала, как непрерывный поток их речи течет сквозь ее одежду и плоть, как невидимые волны. Ей казалось, что она слушает симфонию в каменном соборе – симфонию голосов. Впечатление было таким сильным, что иногда она опускалась на колени, а руки ее дрожали. Она в самом деле понимала фунгусов – немного, едва-едва, но все-таки понимала.

Они трудились так слаженно, проявляли такое великодушие, что в некотором смысле их сообщество можно было назвать идеальной христианской или социалистической республикой. И в то же время по непонятной причине эти существа подчинялись человеку, чья наивысшая добродетель заключалась в способности выпить немыслимое количество спиртного прежде, чем захмелеть окончательно. Поэтому один из первых вопросов, заданных Майлис Коротышу, звучал так:

– В чем секрет Власти Хик-Хика?

Но Коротыш не понял. Она подумала, что он уходит от ответа, и задала вопрос так, чтобы звучало более понятно:

– Почему вы подчиняетесь Хик-Хику?

Но Коротыш по-прежнему молчал: он не понимал, что она имеет в виду.

Когда слуга не желал подчиняться, Майлис его наказывала. Грозила ему пальцем, как школьная учительница, а потом кончиком этого пальца легонько щелкала промеж глаз, там, где у маленького фунгуса, будь он человеком, находился бы нос. Эти щелчки означали одновременно упрек, предупреждение и насмешку. Когда Майлис наказывала Коротыша таким способом, он щурился, как близорукие люди, пытающиеся рассмотреть что-то вдали. И вновь в его взгляде была ненависть. И каждый раз, наказывая его, Майлис ощущала новое, неизвестное прежде переживание, излучаемое фунгусами. Их взгляды устремлялись на Коротыша, и она чувствовала их общую реакцию: казалось, они тихонько жужжали. Она недостаточно владела языком фунгусов и не понимала смысл этого жужжания.





* * *


Благодаря обществу Коротыша Майлис за несколько дней удалось чуть лучше узнать природу фунгусов и сделать первые шаги в изучении их языка. Однако скоро стало ясно, что ничему больше маленький монстр ее не научит: ему быстро опротивели ее расспросы. Сколько бы Майлис ни тыкала своим пальцем меж глаз чудовища, фунгус упрямо молчал. Единственным результатом была все та же таинственная вибрация, производимая его собратьями и заполнявшая недра Пустой горы, смысл которой от нее ускользал. Наконец она сказала себе, что пора поменяться с Коротышом ролями; возможно, это позволит ей узнать что-нибудь новое. И однажды утром Майлис объявила:

– Я больше не буду задавать тебе вопросы. С этой минуты спрашивать будешь ты.

Майлис ощутила волну удивления. Коротыш должен ее о чем-то спрашивать? Задавать вопросы? Какие еще вопросы?

– Любые. Можешь спрашивать о чем угодно. Давай, начинай.


Фунгус бросил на нее недобрый взгляд и своим змеиным голоском спросил:

– Зачем вы спите?

– Сон – это разновидность отдыха.

Коротыш ничего не понимал: какой может быть отдых, если во сне она то и дело ворочается и шевелит руками и ногами.

– Когда мы спим, нам снятся сны. Часто беспокойные.

Коротыш подошел поближе, его одолевало любопытство. Сны? Что такое сны? Майлис не знала, как объяснить это явление существу, которое никогда не спит. Коротыш не отставал. Он использовал весь свой небольшой запас человеческих слов и приблизил свою голову к ее лицу, так что теперь их разделяло не просто небольшое, а пугающе малое расстояние. Майлис слышала его жуткий голос – рокочущие «эр» и свистящие «эс» – близко, как никогда прежде, видела безобразные толстые веки и выступающую вперед нижнюю челюсть. «Сны? Что значит – видеть сны? – Коротыш был одержим болезненной жаждой познания. – И почему мы не видим сны? Скажи, почему?» В конце концов Майлис пришлось напомнить фунгусу, что командует здесь она, а не он. Она погрозила ему пальцем и приказала молчать. Коротыш нехотя повиновался, однако на мгновение ей стало страшно.

Днем Хик-Хик и Майлис ели похлебку из нута с салом, приготовленную на скорую руку. Обедали, как обычно, на площадке, нависавшей над пропастью и имевшей форму ложки, – сидели по разные стороны стола, как давние супруги, которым уже не о чем разговаривать друг с другом. Майлис ела, уставившись в тарелку и размышляя о фунгусах, а также о том, что так разволновало Коротыша. Она вспоминала слова Хик-Хика: «Если бы я сказал: «Глаза моей любимой как две луны», они бы ответили: «Луна – это луна, а глаза – это глаза! Мы тебя не понимаем!»»

«Луна – это луна, а глаза – это глаза! Мы тебя не понимаем!»

К тому же фунгусы никогда не спали.

«Зачем вы спите? Скажи, зачем?»

Майлис припоминала все эти разговоры и вдруг поняла, в чем дело.

Ключ к разгадке заключался в постоянных вопросах, которые Коротыш задавал о сне. Его интересовала не столько способность человека спать, сколько сами сновидения. Маленький фунгус что-то подозревал, он догадывался, что именно сны больше всего отличают людей от его собратьев. По этой же причине монстры так пристально следили за тем, как спят Майлис и Хик-Хик.

Майлис подняла глаза от тарелки, посмотрела на своего сотрапезника и спросила:

– Фунгусы не умеют читать географическую карту, верно?

От удивления Хик-Хик вытаращил на нее глаза, а ложка его зависла на полпути между тарелкой и ртом. Он вспомнил, как фунгусы отказывались понять план, который он пытался им растолковать накануне Великой битвы.

– Вы правы. Они действительно не умают читать карты. Откуда вам это известно?

Эврика! Майлис восторженно хлопнула ладонями по столу и воскликнула:

– Так я и знала! Вот в чем причина их ограниченности! У них полностью отсутствует метафорическое мышление!

Высказав эту мысль, Майлис объяснила свою лингвистическую теорию. Фунгусы не умеют мыслить абстрактно. Вот почему они не поняли, что план – это как будто изображение местности, а глаза девушки – как будто два драгоценных камня. В этом как будто и заключалась ничтожная и одновременно колоссальная разница между мышлением человека и фунгусов. Чудовища не представляют себе мир вне предметной реальности, не понимают символов. Им чужды метафоры.

Майлис удовлетворенно вздохнула, гордая собой: наконец-то она поняла своих тюремщиков. Ей казалось, что она вывела на чистую воду самого дьявола. Остаток дня прошел без каких-либо значимых происшествий. День выдался спокойным, если только может чувствовать себя спокойной женщина в окружении чудовищ и пьяного кавалера. Стояла непривычная для гор летняя жара, и Майлис обрадовалась, когда наступила ночь. Прохладный ветерок проникал в комнату через расширенное недавно окно; в его широком проеме виднелись тысячи звезд. Испытывая не вполне благопристойное наслаждение, женщина сняла с себя одежду, растянулась на ложе из мха и мгновенно заснула. Однако ее сразу же начали мучить кошмары. В путаных снах ей являлся Коротыш. Она видела его морду очень близко от своего лица: разинутая пасть, неровные ряды игольчатых зубов. Монстр хотел знать, что такое сны: «Что надо сделать, чтобы увидеть сон, что? Я хочу видеть сны!» В эту самую минуту она почувствовала, как кто-то пытается ее разбудить. Это был маленький монстр.

Что случилось? Стояла темная ночь. До сих пор никто никогда не осмеливался прервать ее сон. Майлис обвела глазами темную и холодную комнату с неровными каменными стенами. Никого больше не было: только она, нагая, и маленький фунгус. Он смотрел на нее с такой злобой, что Майлис подумала: «Это конец».

Однако она ошибалась. В своем воображении люди частенько рисуют гораздо более мрачные картины будущего, чем те, которые готовит им действительность. На самом деле тревога оказалась ложной, а повод для нее – смехотворным. Как случалось и прежде, Коротыш всего лишь исполнял поручение Хик-Хика: тот желал ее видеть. Немедленно. Маленький монстр поторапливал Майлис, требуя, чтобы она поднялась с постели и последовала за ним. Он так обнаглел, что даже отважился потянуть ее за локоть. Майлис вырвала из его когтей свою руку и приказала:

– Не трожь!

Она оделась, села в паланкин, носильщики молнией пронеслись по сотням ступеней и доставили пленницу в обиталище Хик-Хика – в его кауну.

Он был мертвецки пьян. Сидел на каменном полу, скукожившись в углу комнаты, размахивал бутылкой и смеялся дурацким смехом.

– Я – король Пиренейских гор! А когда король хочет принять у себя королеву, та обязана явиться немедленно! Вы слишком долго копались, сеньора! – Казалось, Хик-Хик и сам не принимал всерьез свои слова.

С облегчением вздохнув, Майлис пробормотала: «О, господи!» Хик-Хик выпил столько винкауда, что представлял опасность лишь для себя самого. Пользуясь тем, что похититель принимает ее в столь плачевном состоянии и беззащитен, Майлис решила воспользоваться случаем и допросить его. Как говорится, in vino veritas[12]. Ее занимал главный вопрос: с чего все началось?

– Откуда они взялись? – спросила она. – Эти фунгусы. Как вы их нашли?

Хик-Хик открыл глаза и устремил на нее туманный взгляд, словно сидел в аквариуме:

– Вы упорно отказываетесь понять, – пробормотал он с неожиданной печалью в голосе, – я нашел не их, а вас.

Майлис действительно его не понимала. Какая связь между ней и фунгусами? Бред какой-то. Но Хик-Хик взял ее за руку и продолжил. В его словах звучало такое искреннее чувство, что Майлис не могла не поверить. Он рассказал о той ночи зимой прошлого года, когда ему с пьяных глаз пришло в голову вскарабкаться по снежному склону и вонзить нож в голову Кривого. И тот покинул насиженное место. Майлис была поражена. И все? Стоит ударить гигантский гриб по голове, как он оживает и становится фунгусом? Нет, ответил Хик-Хик. Эти грибы растут в долине Пиренеев на протяжении веков или даже тысячелетий, наверняка за это время многие из них получали удар по шляпке. На них падали шишки, орел ронял черепаху, которую нес в гнездо, да мало ли что еще могло произойти. Но грибы не просыпались. Почему? Да потому, что все эти шишки и черепахи – как удар дверного молотка: сколько ни стучи, если за дверью никого нет, она не откроется.

Хик-Хик говорил в обычной своей манере, пересыпая торопливую и сбивчивую речь крепкими словечками, однако в порыве откровенности признался, что в ту зимнюю ночь 1888 года во всех Пиренейских горах не нашлось бы более пылкого влюбленного. И возлюбленной его была она, Майлис; его сводили с ума ее волосы цвета меда, ее строго поднятый учительский палец. Да, нож действительно вонзился в шляпку гриба, но разбудил его не нож, а чувство, которое двигало рукой человека. Для существ, которые общаются при помощи эмоций, могучая энергия любви стала силой, вызвавшей их к жизни. О, чудо и трагедия! Все началось с его любви к ней, по этой причине фунгусы появлялись на свет. Их порождают не удары, а сильное чувство.

Услышав этот необычный и правдивый рассказ, Майлис попятилась, не зная, как реагировать: чувствовать ли себя оскорбленной, виноватой или польщенной. Пьяный Хик-Хик на миг погрузился в дремоту, избавлявшую его от неприятных мыслей, быстро пробудился. Он вызвал ее, чтобы не думать о фунгусах, и теперь, как свойственно пьяницам, по-детски канючил:

– Не уходите! Я – король Пиренейских гор! Первый республиканский король в истории!

Майлис ответила с присущим ей сарказмом:

– Если вы продолжите так беспробудно пить, в конце концов не сможете править своим королевством.

С этими словами она повернулась к нему спиной и шагнула к паланкину.