Ферма
Часть 7 из 58 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Пища с высоким содержанием жирных кислот омега-3, комплекс классической музыки, такой как Моцарт, и… – Джейн запнулась, чувствуя себя не только глупой (ей никогда не давались тесты, даже простейшие по правописанию в школе), но и виноватой, ведь она не знала столь важных вещей, когда вынашивала Амалию.
– Упражнения Кегеля, – подсказывает Ата и смотрит на Джейн поверх очков. – Расслабься, Джейн.
– Я не в ладах с памятью, – жалуется Джейн, чуть не плача.
– Все будет хорошо, Джейн. Им повезет, если они возьмут тебя.
Утром в поезде Джейн находит в кармане розарий[31]. Наверно, Ата сунула четки ей в пальто на станции, когда Джейн отвлеклась на Амалию. После смерти Нанай – и до того, как Джейн узнала, что мать вызывает ее в США, – Джейн, должно быть, прочла тысячу розариев, используя четки, взятые с бабушкиного ночного столика. Они стали гладкими от частого использования, как четки Аты.
Джейн так нервничает, что ее подташнивает.
Кажется, что поезд еле тащится, но это не так. За окнами высокие здания сменяются более низкими, потом пролетают дома с маленькими дворами, затем дома с большими, за ними поля, потом более широкие поля, потом леса. Джейн перебирает четки и пытается молиться, но знакомые слова лишь навевают сон. Она заставляет себя встать с места и направляется к вагону-ресторану, думая о священнике с согнутой спиной в Булакане, который учил катехизису деревенских детей. По словам священника, Иисус так мучился от грехов, которые взвалил на плечи за все человечество, что однажды, стоя в зеленом саду, вспотел кровью. Представить только! Иисус весь в крови, сочащейся из пор! Из-за наших грехов!
Обычно робкий голос священника гремел, когда он описывал агонию Иисуса. Долгое время после этого, когда Джейн чувствовала себя провинившейся, – когда разбивала тарелку и прятала кусочки в мусорное ведро или когда лгала Нанай, что пришла домой сразу после школьных занятий, – она была уверена, что плохое поведение заставит вспотеть кровью и ее тоже. В такие дни она старалась не напрягаться и играла в тени. Когда Джейн наконец призналась в своих страхах Нанай, та отшлепала ее за богохульство.
В вагоне-ресторане Джейн заказывает большой кофе и быстро выпивает. За окном мелькают фермы, коровы на пастбищах, лошади, овцы. Животные из детских книг. Узна́ет ли их Амалия? Джейн теперь каждый день читает дочери книги, как миссис Картер велела ей читать Генри. Мозг младенца, утверждала миссис Картер, подобен впитывающей все губке.
Поезд прибывает к нужной Джейн станции, когда та находится в туалете. Выбегая из вагона, она чуть не подворачивает лодыжку. На парковке у обочины выстроились машины. Джейн не знает, как найти ту, которая ждет ее. Она идет вдоль них, стараясь не обращать внимания на то, как жмут туфли – она не надевала их со дня свадьбы, – и заглядывает в каждую, чувствуя себя смущенной и виноватой.
В конце ряда кто-то сигналит. Джейн замечает черный «Мерседес» с табличкой «РЕЙЕС» в окне у пассажирского кресла. Машина такая же, как у Картеров, вплоть до слегка тонированных стекол. Джейн плотнее запахивает пальто и спешит к ней. Передняя дверца открывается, из автомобиля выпрыгивает водитель и приветствует Джейн. Она хочет улыбнуться ему, но не может. Робко залезает в машину и пытается молиться.
– Почти приехали! – объявляет через некоторое время шофер.
Джейн просыпается, ошеломленная. Во время поездки она собиралась повторить материал по своим карточкам.
– Мило, да? – спрашивает водитель и встречается со взглядом Джейн в зеркале заднего вида.
Они едут вверх по холму, усаженному деревьями, в которых Джейн позже узнает дубы. За ними виднеется большой белый особняк с крышей из темно-зеленой черепицы. Толстые белые колонны у широкого крыльца, и окна – их так много – все освещены. Деревянная вывеска с зелеными буквами гласит: ФЕРМА «ЗОЛОТЫЕ ДУБЫ».
Джейн благодарит водителя; в груди колотится сердце. Она стоит, собираясь с духом, у парадной двери особняка, на которой все еще висит рождественский венок. Прежде чем она успевает постучать, дверь распахивается.
– Вы, должно быть, Джейн, – улыбается ей красивая леди со светлыми волосами, заплетенными в косу.
Она берет пальто Джейн, спрашивает, не хочет ли та чего-нибудь выпить, и ведет ее в большую комнату, стены цвета сливочного масла которой увешаны картинами. Джейн садится у камина. Смотрит на деревянные балки, тянущиеся по потолку, как ребра, и думает об Ионе, библейском персонаже, которого проглотил кит. Но этот кит пятизвездочный, обставленный дорогой мебелью.
Джейн узнает актрису на обложке журнала, лежащего на столе перед ней. Журнал называется «Как потратить деньги». Она делает вид, что читает его, и при этом украдкой оглядывает все вокруг – хрустальную люстру в дальнем конце комнаты, хорошенькую леди за блестящим столом, шепчущую в телефон, что Джейн Рейес прибыла.
– Ваш чай, – произносит другая женщина, словно появившаяся из ниоткуда. Джейн вскакивает, журнал соскальзывает с колен на пол. Женщина ставит чашку с блюдцем на стол и, улыбнувшись, направляется к выходу. – Госпожа Ю скоро подойдет.
Журнал раскрылся на центральной вкладке – в три страницы длиной, и на ней изображены часы, подобных которым Джейн никогда не видела. В центре циферблата земной шар, темно-зеленые с золотом континенты выделяются на фоне круга голубой воды. Золотые стрелки, застывшие на десяти минутах одиннадцатого, тянутся через всю Северную Америку и, насколько Джейн может судить, начало Азии. Земной шар окружают крошечные циферки от 1 до 24, а по краям циферблата идут названия двадцати четырех городов: Нью-Йорк, Лондон, Гонконг, Париж, но также и мест, о которых Джейн никогда не слышала: Дакка, Мидуэй, Азоры, Карачи.
Джейн поднимает журнал с пола. Часы, читает она, стоят больше трех миллионов долларов! Они единственные в своем роде, старинные, ручной работы, но Джейн все равно не понимает, как что-то настолько маленькое может стоить таких денег и как кто-то, надев их, может чувствовать себя комфортно.
У Джейн тоже были часы – не за три миллиона долларов, но очень красивые. У них был циферблат в форме сердечка и браслет из серебряных нитей. Ата получила их в качестве прощального подарка от одной из своих прежних клиенток и отдала Джейн, когда та согласилась заменить ее у Картеров.
– Это тебе в знак благодарности, – сказала Ата, помогая Джейн их застегнуть. – А кроме того, теперь ты будешь знать, когда нужно кормить ребенка.
Джейн, когда ее уволили, вернула часы Ате, низко опустив голову, чтобы та не видела слез. Ата не ругала ее, а только произнесла тихим голосом, который был хуже, чем крик:
– Я сохраню их для Амалии. Возможно, до ее конфирмации.
– Здравствуйте, Джейн. Спасибо, что приехали. Я Мэй Ю.
Госпожа Ю стоит за стулом Джейн с протянутой для рукопожатия ладонью.
Джейн вскакивает на ноги:
– Я Джейн. Джейн Рейес.
Госпожа Ю смотрит на Джейн с дружеским интересом, но ничего не говорит.
– Мою бабушку тоже звали Ю, – выпаливает Джейн.
– Мой отец китаец, а мать американка. – Госпожа Ю делает Джейн знак следовать за ней. – Таким образом, я полукровка. Как и вы.
Джейн наблюдает за госпожой Ю, высокой и стройной, в темно-синем платье, тонкие складки плиссированной юбки шелестят, когда она пересекает комнату. Волосы цвета жженого меда собраны сзади в свободный пучок, и когда она поворачивается, чтобы улыбнуться Джейн, та замечает, что хозяйка «Золотых дубов» светловолоса, как белая женщина, и не пользуется косметикой.
Она совсем не похожа на Джейн.
Джейн вдруг осознает, что юбка у нее слишком узкая и короткая. Почему она не прислушалась к Ате, которая советовала ей надеть брюки? Зачем она позволила Энджел накрасить ее?
Она останавливается перед зеркалом, висящим на ближней стене, и начинает стирать пальцами со щек румяна.
– Джейн? – окликает ее с порога госпожа Ю. – Вы идете?
Джейн опускает руку, краснея, и семенящими шагами направляется к госпоже Ю – на слишком высоких каблуках и в чересчур короткой юбке.
Они идут по коридору, по одной стороне которого тянутся высокие окна, а с другой висят картины в дорогих рамах. На них изображены птицы.
– Полы здесь оригинальные, оставшиеся с тысяча восемьсот пятьдесят седьмого года, когда был построен дом. А картины принадлежат кисти Одюбона[32]. Тоже оригиналы, – добавляет госпожа Ю, а затем подводит гостью к окну. – У нас более двухсот шестидесяти акров земли. Граница нашей собственности проходит вон у той буковой рощи. А холмы позади нее – это уже Катскилл[33].
Они входят в кабинет госпожи Ю, похожий на саму госпожу Ю, – в нем все просто и дорого. Джейн садится, чувствуя, как юбка задирается и открывает бедра. Она тянет подол книзу.
– Чай? – спрашивает госпожа Ю, протягивая руку к чайнику, стоящему на низком столике перед ними.
Джейн мотает головой. Она так нервничает, что боится пролить чай на белый ковер.
– Тогда я выпью одна. – Госпожа Ю наливает себе чашку левой рукой. Огромный бриллиант, ее единственное украшение, вспыхивает на безымянном пальце. Она улыбается Джейн: – Как прошли рождественские выходные? Занимались чем-нибудь увлекательным?
– Я была дома, – с трудом выдавливает из себя Джейн.
Она с Амалией и Атой посетила рождественскую мессу, Энджел приготовила пансит[34], бистек[35] и лече флан[36], а Амалия получила подарки почти от всех в общежитии. Не очень интересно для кого-то вроде госпожи Ю.
– Дом там, где сердце, – отмечает госпожа Ю. – Итак, Джейн. Ваши результаты терапевтического и психиатрического обследования просто потрясающие. Пройти первый и второй этапы непросто. Поздравляю.
– Спасибо, мэм.
– Цель этого собеседования узнать вас немного получше. И показать вам «Золотые дубы»!
– Понятно, мэм.
Госпожа Ю изучающе смотрит в лицо Джейн.
– Почему вы хотите стать хостой?
Джейн думает об Амалии и, глядя на свои сложенные руки, бормочет:
– Я… хочу помогать людям.
– Простите, не могли бы вы говорить погромче?
Джейн поднимает голову.
– Я хочу помогать людям. Людям, которые не могут иметь детей.
Госпожа Ю что-то строчит стилусом на планшете, лежащем у нее на коленях.
– И… мне нужна работа, – выпаливает Джейн.
Ата предупреждала, что этого не стоит говорить. Слишком похоже на отчаянный шаг.
– Ну, в этом нет ничего постыдного. Мы все должны работать, чтобы поддерживать тех, кого любим, верно?
Джейн снова смотрит на бриллиант на пальце госпожи Ю, ярко выделяющийся на фоне ее темного платья. Билли не купил Джейн кольцо. Она была беременна, они быстро поженились, и он сказал, что в этом нет смысла.
– Ваши рекомендации также были очень хорошими. Латойя Вашингтон…
– Она была моей начальницей на старой работе.
– Мисс Вашингтон была очень любезна. По ее заверению, вы трудолюбивы и честны. Она пишет, вы прекрасно ладили с жильцами дома престарелых. Ей жаль, что вы ушли.
– Мисс Латойя была очень добра ко мне, – торопливо говорит Джейн. – Когда я приехала в Нью-Йорк, это была моя первая работа. Она отнеслась ко мне с пониманием, даже когда я забеременела… Ах!
Джейн прижимает руку ко рту.
– Собственно, это был следующий вопрос, который я собиралась задать. О вашем ребенке.
Ата велела Джейн не заводить речь об Амалии, потому что зачем нанимать женщину, которая постоянно думает о собственном ребенке?
– У нас нет правила, запрещающего хостам иметь собственных детей. Нет никаких проблем, если вы подождете достаточное с медицинской точки зрения количество времени до имплантации. И приятно знать, что вы успешно выносили кого-то до положенного срока. – Госпожа Ю улыбается. – Сколько исполнилось вашему ребенку?
– Шесть месяцев, – шепчет Джейн.
– Какой чудесный возраст! У меня есть крестница, которая всего на несколько месяцев старше, – весело говорит госпожа Ю. Она живет на Манхэттене. Посещает музыкальный класс, где поют песни на китайском языке. Отец француз. Он и подруга госпожи Ю планируют вырастить дочь свободно говорящей на трех языках. – Как зовут вашего ребенка?
– Упражнения Кегеля, – подсказывает Ата и смотрит на Джейн поверх очков. – Расслабься, Джейн.
– Я не в ладах с памятью, – жалуется Джейн, чуть не плача.
– Все будет хорошо, Джейн. Им повезет, если они возьмут тебя.
Утром в поезде Джейн находит в кармане розарий[31]. Наверно, Ата сунула четки ей в пальто на станции, когда Джейн отвлеклась на Амалию. После смерти Нанай – и до того, как Джейн узнала, что мать вызывает ее в США, – Джейн, должно быть, прочла тысячу розариев, используя четки, взятые с бабушкиного ночного столика. Они стали гладкими от частого использования, как четки Аты.
Джейн так нервничает, что ее подташнивает.
Кажется, что поезд еле тащится, но это не так. За окнами высокие здания сменяются более низкими, потом пролетают дома с маленькими дворами, затем дома с большими, за ними поля, потом более широкие поля, потом леса. Джейн перебирает четки и пытается молиться, но знакомые слова лишь навевают сон. Она заставляет себя встать с места и направляется к вагону-ресторану, думая о священнике с согнутой спиной в Булакане, который учил катехизису деревенских детей. По словам священника, Иисус так мучился от грехов, которые взвалил на плечи за все человечество, что однажды, стоя в зеленом саду, вспотел кровью. Представить только! Иисус весь в крови, сочащейся из пор! Из-за наших грехов!
Обычно робкий голос священника гремел, когда он описывал агонию Иисуса. Долгое время после этого, когда Джейн чувствовала себя провинившейся, – когда разбивала тарелку и прятала кусочки в мусорное ведро или когда лгала Нанай, что пришла домой сразу после школьных занятий, – она была уверена, что плохое поведение заставит вспотеть кровью и ее тоже. В такие дни она старалась не напрягаться и играла в тени. Когда Джейн наконец призналась в своих страхах Нанай, та отшлепала ее за богохульство.
В вагоне-ресторане Джейн заказывает большой кофе и быстро выпивает. За окном мелькают фермы, коровы на пастбищах, лошади, овцы. Животные из детских книг. Узна́ет ли их Амалия? Джейн теперь каждый день читает дочери книги, как миссис Картер велела ей читать Генри. Мозг младенца, утверждала миссис Картер, подобен впитывающей все губке.
Поезд прибывает к нужной Джейн станции, когда та находится в туалете. Выбегая из вагона, она чуть не подворачивает лодыжку. На парковке у обочины выстроились машины. Джейн не знает, как найти ту, которая ждет ее. Она идет вдоль них, стараясь не обращать внимания на то, как жмут туфли – она не надевала их со дня свадьбы, – и заглядывает в каждую, чувствуя себя смущенной и виноватой.
В конце ряда кто-то сигналит. Джейн замечает черный «Мерседес» с табличкой «РЕЙЕС» в окне у пассажирского кресла. Машина такая же, как у Картеров, вплоть до слегка тонированных стекол. Джейн плотнее запахивает пальто и спешит к ней. Передняя дверца открывается, из автомобиля выпрыгивает водитель и приветствует Джейн. Она хочет улыбнуться ему, но не может. Робко залезает в машину и пытается молиться.
– Почти приехали! – объявляет через некоторое время шофер.
Джейн просыпается, ошеломленная. Во время поездки она собиралась повторить материал по своим карточкам.
– Мило, да? – спрашивает водитель и встречается со взглядом Джейн в зеркале заднего вида.
Они едут вверх по холму, усаженному деревьями, в которых Джейн позже узнает дубы. За ними виднеется большой белый особняк с крышей из темно-зеленой черепицы. Толстые белые колонны у широкого крыльца, и окна – их так много – все освещены. Деревянная вывеска с зелеными буквами гласит: ФЕРМА «ЗОЛОТЫЕ ДУБЫ».
Джейн благодарит водителя; в груди колотится сердце. Она стоит, собираясь с духом, у парадной двери особняка, на которой все еще висит рождественский венок. Прежде чем она успевает постучать, дверь распахивается.
– Вы, должно быть, Джейн, – улыбается ей красивая леди со светлыми волосами, заплетенными в косу.
Она берет пальто Джейн, спрашивает, не хочет ли та чего-нибудь выпить, и ведет ее в большую комнату, стены цвета сливочного масла которой увешаны картинами. Джейн садится у камина. Смотрит на деревянные балки, тянущиеся по потолку, как ребра, и думает об Ионе, библейском персонаже, которого проглотил кит. Но этот кит пятизвездочный, обставленный дорогой мебелью.
Джейн узнает актрису на обложке журнала, лежащего на столе перед ней. Журнал называется «Как потратить деньги». Она делает вид, что читает его, и при этом украдкой оглядывает все вокруг – хрустальную люстру в дальнем конце комнаты, хорошенькую леди за блестящим столом, шепчущую в телефон, что Джейн Рейес прибыла.
– Ваш чай, – произносит другая женщина, словно появившаяся из ниоткуда. Джейн вскакивает, журнал соскальзывает с колен на пол. Женщина ставит чашку с блюдцем на стол и, улыбнувшись, направляется к выходу. – Госпожа Ю скоро подойдет.
Журнал раскрылся на центральной вкладке – в три страницы длиной, и на ней изображены часы, подобных которым Джейн никогда не видела. В центре циферблата земной шар, темно-зеленые с золотом континенты выделяются на фоне круга голубой воды. Золотые стрелки, застывшие на десяти минутах одиннадцатого, тянутся через всю Северную Америку и, насколько Джейн может судить, начало Азии. Земной шар окружают крошечные циферки от 1 до 24, а по краям циферблата идут названия двадцати четырех городов: Нью-Йорк, Лондон, Гонконг, Париж, но также и мест, о которых Джейн никогда не слышала: Дакка, Мидуэй, Азоры, Карачи.
Джейн поднимает журнал с пола. Часы, читает она, стоят больше трех миллионов долларов! Они единственные в своем роде, старинные, ручной работы, но Джейн все равно не понимает, как что-то настолько маленькое может стоить таких денег и как кто-то, надев их, может чувствовать себя комфортно.
У Джейн тоже были часы – не за три миллиона долларов, но очень красивые. У них был циферблат в форме сердечка и браслет из серебряных нитей. Ата получила их в качестве прощального подарка от одной из своих прежних клиенток и отдала Джейн, когда та согласилась заменить ее у Картеров.
– Это тебе в знак благодарности, – сказала Ата, помогая Джейн их застегнуть. – А кроме того, теперь ты будешь знать, когда нужно кормить ребенка.
Джейн, когда ее уволили, вернула часы Ате, низко опустив голову, чтобы та не видела слез. Ата не ругала ее, а только произнесла тихим голосом, который был хуже, чем крик:
– Я сохраню их для Амалии. Возможно, до ее конфирмации.
– Здравствуйте, Джейн. Спасибо, что приехали. Я Мэй Ю.
Госпожа Ю стоит за стулом Джейн с протянутой для рукопожатия ладонью.
Джейн вскакивает на ноги:
– Я Джейн. Джейн Рейес.
Госпожа Ю смотрит на Джейн с дружеским интересом, но ничего не говорит.
– Мою бабушку тоже звали Ю, – выпаливает Джейн.
– Мой отец китаец, а мать американка. – Госпожа Ю делает Джейн знак следовать за ней. – Таким образом, я полукровка. Как и вы.
Джейн наблюдает за госпожой Ю, высокой и стройной, в темно-синем платье, тонкие складки плиссированной юбки шелестят, когда она пересекает комнату. Волосы цвета жженого меда собраны сзади в свободный пучок, и когда она поворачивается, чтобы улыбнуться Джейн, та замечает, что хозяйка «Золотых дубов» светловолоса, как белая женщина, и не пользуется косметикой.
Она совсем не похожа на Джейн.
Джейн вдруг осознает, что юбка у нее слишком узкая и короткая. Почему она не прислушалась к Ате, которая советовала ей надеть брюки? Зачем она позволила Энджел накрасить ее?
Она останавливается перед зеркалом, висящим на ближней стене, и начинает стирать пальцами со щек румяна.
– Джейн? – окликает ее с порога госпожа Ю. – Вы идете?
Джейн опускает руку, краснея, и семенящими шагами направляется к госпоже Ю – на слишком высоких каблуках и в чересчур короткой юбке.
Они идут по коридору, по одной стороне которого тянутся высокие окна, а с другой висят картины в дорогих рамах. На них изображены птицы.
– Полы здесь оригинальные, оставшиеся с тысяча восемьсот пятьдесят седьмого года, когда был построен дом. А картины принадлежат кисти Одюбона[32]. Тоже оригиналы, – добавляет госпожа Ю, а затем подводит гостью к окну. – У нас более двухсот шестидесяти акров земли. Граница нашей собственности проходит вон у той буковой рощи. А холмы позади нее – это уже Катскилл[33].
Они входят в кабинет госпожи Ю, похожий на саму госпожу Ю, – в нем все просто и дорого. Джейн садится, чувствуя, как юбка задирается и открывает бедра. Она тянет подол книзу.
– Чай? – спрашивает госпожа Ю, протягивая руку к чайнику, стоящему на низком столике перед ними.
Джейн мотает головой. Она так нервничает, что боится пролить чай на белый ковер.
– Тогда я выпью одна. – Госпожа Ю наливает себе чашку левой рукой. Огромный бриллиант, ее единственное украшение, вспыхивает на безымянном пальце. Она улыбается Джейн: – Как прошли рождественские выходные? Занимались чем-нибудь увлекательным?
– Я была дома, – с трудом выдавливает из себя Джейн.
Она с Амалией и Атой посетила рождественскую мессу, Энджел приготовила пансит[34], бистек[35] и лече флан[36], а Амалия получила подарки почти от всех в общежитии. Не очень интересно для кого-то вроде госпожи Ю.
– Дом там, где сердце, – отмечает госпожа Ю. – Итак, Джейн. Ваши результаты терапевтического и психиатрического обследования просто потрясающие. Пройти первый и второй этапы непросто. Поздравляю.
– Спасибо, мэм.
– Цель этого собеседования узнать вас немного получше. И показать вам «Золотые дубы»!
– Понятно, мэм.
Госпожа Ю изучающе смотрит в лицо Джейн.
– Почему вы хотите стать хостой?
Джейн думает об Амалии и, глядя на свои сложенные руки, бормочет:
– Я… хочу помогать людям.
– Простите, не могли бы вы говорить погромче?
Джейн поднимает голову.
– Я хочу помогать людям. Людям, которые не могут иметь детей.
Госпожа Ю что-то строчит стилусом на планшете, лежащем у нее на коленях.
– И… мне нужна работа, – выпаливает Джейн.
Ата предупреждала, что этого не стоит говорить. Слишком похоже на отчаянный шаг.
– Ну, в этом нет ничего постыдного. Мы все должны работать, чтобы поддерживать тех, кого любим, верно?
Джейн снова смотрит на бриллиант на пальце госпожи Ю, ярко выделяющийся на фоне ее темного платья. Билли не купил Джейн кольцо. Она была беременна, они быстро поженились, и он сказал, что в этом нет смысла.
– Ваши рекомендации также были очень хорошими. Латойя Вашингтон…
– Она была моей начальницей на старой работе.
– Мисс Вашингтон была очень любезна. По ее заверению, вы трудолюбивы и честны. Она пишет, вы прекрасно ладили с жильцами дома престарелых. Ей жаль, что вы ушли.
– Мисс Латойя была очень добра ко мне, – торопливо говорит Джейн. – Когда я приехала в Нью-Йорк, это была моя первая работа. Она отнеслась ко мне с пониманием, даже когда я забеременела… Ах!
Джейн прижимает руку ко рту.
– Собственно, это был следующий вопрос, который я собиралась задать. О вашем ребенке.
Ата велела Джейн не заводить речь об Амалии, потому что зачем нанимать женщину, которая постоянно думает о собственном ребенке?
– У нас нет правила, запрещающего хостам иметь собственных детей. Нет никаких проблем, если вы подождете достаточное с медицинской точки зрения количество времени до имплантации. И приятно знать, что вы успешно выносили кого-то до положенного срока. – Госпожа Ю улыбается. – Сколько исполнилось вашему ребенку?
– Шесть месяцев, – шепчет Джейн.
– Какой чудесный возраст! У меня есть крестница, которая всего на несколько месяцев старше, – весело говорит госпожа Ю. Она живет на Манхэттене. Посещает музыкальный класс, где поют песни на китайском языке. Отец француз. Он и подруга госпожи Ю планируют вырастить дочь свободно говорящей на трех языках. – Как зовут вашего ребенка?