Это ты во всем виновата!

Так как теперь я не пойду учиться в колледж, я решила провести свой тюремный срок, выполняя самую унизительную работу: например, на коленях отскребая зубной щеткой тюремные туалеты или каждое утро заправляя кровати других заключенных, даже если они меня об этом не попросят. Я смогу стать частью тюремного пастырства и буду учить преступников, севших за поджоги, делать пожаробезопасные рождественские венки; мой пример будут использовать, чтобы нагонять ужас на трудных подростков, которых приводят на экскурсию в тюрьму ради исправления — я была бы отличной иллюстрацией того, что происходит, когда человек принимает одно неправильное и грешное решение за другим. Также я решила, что на протяжении всей оставшейся жизни я буду носить лишь один гольф как символ раскаяния и сожаления, и, может быть, в тюремной комнате для рукоделия я даже вырежу из дерева распятие, на котором Иисус тоже будет лишь в одном спадающем носке.

— Тебя за что? — спросила девчонка в байкерской куртке. — Дорогу перешла в неположенном месте? Книжки в библиотеке просрочила? Надула кого-то в «Скраббл»?

— Мисс Синглберри? — позвал меня охранник в форме. — Прошу следовать за мной.

Ну вот, сейчас охранник возьмет у меня отпечатки пальцев, сделает снимки для досье, и если я буду на них с этими искромсанными волосами и пирсингом, эти фотографии точно можно будет использовать для социальной рекламы против курения или наркотиков. Однако вместо этого охранник повел меня по коридору в зал заседаний, где стоял длинный стол, окруженный складными стульями. Здесь мои мама и папа, тетушка Нэнси, Дейв и Барбара Шулеры и Уайатт. Здесь же сидят закутанные в пледы Софи и Хеллер, хотя сама я намеренно осталась во все еще мокрой юбке и остатках блузки — потому что большего я не заслуживаю. Когда я вижу всех этих людей перед собой, я даже не знаю, у кого первого мне просить прощения. Я бегу к родителям, они обнимают меня, а я выпаливаю:

— Простите, простите меня, я самый плохой человек на свете…

— Тише-тише, — утешает меня мама. — Ты в безопасности, все здоровы, и это единственное, что имеет значение…

— Что, даже хуже Гитлера? — подначивает меня папа, улыбаясь, и это ужасно сбивает с толку и даже раздражает меня, потому что я тут вообще-то пытаюсь признаться в грехах, извиниться и принять заслуженное наказание. Поэтому я говорю:

— Пап! Я намного хуже Гитлера! Ты только посмотри на мои волосы!

— Его честь судья Генри Брюс Дрендоуэр, — объявляет пристав. — Прошу всех встать.

Все встают, и в комнату заходит судья Дрендоуэр, правда на нем почему-то нет судейской мантии. Он немного старше моего папы, и кажется, что ему совсем не хочется здесь находиться, особенно в воскресенье. Я слышу, как тетушка Нэнси бормочет себе под нос: «Фашистский подстрекатель». Я сама слышала, как эту же фразу она бросала официанту, который принес ей недостаточно хлеба, регулировщику, который убеждал ее подождать зеленого светофора, и продавщице тыкв, обсчитавшей ее на ферме.

Судья с хмурым видом оглядывает каждого. Он пристально смотрит на Хеллер, которая выглядит похожей на оборванку и под взглядом судьи сильнее закутывается в плед.

— Садитесь, — строго говорит судья и, когда все садятся, продолжает: — Это предварительное слушание, на котором я должен решить, какое обвинение предъявить и кому. Пока присутствие адвокатов необязательно, хотя я часто задаюсь вопросом, нужны ли они в принципе. И сейчас я хочу, чтобы все посмеялись, потому что я только что очень удачно пошутил, а вам всем ведь очень хочется мне понравиться, так?

Он прищуривает глаза, и все принужденно смеются, а тетушка Нэнси бормочет:

— Вот почему нас ненавидят террористы. Патриархальная свинья.

— Какие-то проблемы? — спрашивает судья тетушку Нэнси.

— Нет, Ваша честь, — смиренно отвечает та.

— Насколько я понимаю, — продолжает судья, — перед нами три молодых девушки. Или, если быть более точным, три молодых преступницы, которым нужно преподать урок. Прошу их выйти вперед.

— Ваша честь, — дрожащим голосом произнесла Хеллер, вставая. — Я бы хотела кое-что сказать.

Я знаю, что сейчас будет. Хеллер сейчас обвинит во всем меня. Она скажет, что не просила меня приезжать в Нью-Йорк, что я бесцеремонная, тупая и надоедливая. Она же будет очаровательно искренней, и все, конечно же, ей поверят. Ну и ладно. Даже если Хеллер удастся всех заболтать и выпутаться из проблем, которые она сама создала, я-то все равно заслуживаю наказания. Да даже если бы я не заслуживала, Хеллер — кинозвезда, так что она в любом случае избежит наказания, потому что именно так это и работает.

— Ваша честь, — произнесла Хеллер, — это я во всем виновата. Я заставила Кейти и Софи уехать и провести этот день со мной, я не позволила Софи позвонить ее родителям, и это я дала Кейти наркотик…

ЧТО? Что Хеллер творит? А, я поняла — она берет на себя вину, но для нее это лишь очередной способ оказаться в центре внимания. Она откинула за плечи свои мокрые волосы, и еще она понизила голос на слове «наркотик». Хеллер играет роль самоотверженной и благородной девушки, и все это принимают за чистую монету. Как сказал бы Уайатт, тут попахивает Оскаром.

— Нет! — воскликнула Софи, вставая рядом с Хеллер. — Это сделала я! Я шантажом заставила Хеллер и Кейти делать все, что я хочу, потому что у меня рак! Они были, ну, моими заложниками! И… и… это я сотворила фигню с волосами Кейти!

— Да, это действительно серьезное преступление, — произносит судья, глядя на меня. Он смотрит на мои волосы с таким выражением, как будто только что наступил в нечто совершенно отвратительное.

— Ваша честь, — говорю я, вставая, — если здесь есть Библия, я бы очень хотела поклясться на ней, особенно на той части Ветхого Завета, где Господь карает злоумышленников…

— Просто говори правду, — перебил судья, — если ты, конечно, на это способна, с такой-то автомобильной антенной в носу. И я был бы просто счастлив сам тебя покарать.

— Ваша честь, — продолжила я, — я была ответственной за девочек. Я должна была следить за тем, чтобы выполнялись все предписания и соблюдалось расписание, чтобы Хеллер могла рекламировать свой фильм, а Софи — провести с нами целый день. А я самый неисправимый и жестокий человек… и… и самый беззаконный преступный гений на свете. Я все испортила, я обесчестила свою семью, страну и веру, и… и… свое право еще хотя бы раз в жизни насладиться капкейком или еще какой-нибудь вкусняшкой с глазурью. Я должна быть наказана по всей строгости закона и даже больше, и, несмотря на то, что я знаю, что в Нью-Джерси не применяется смертная казнь, может быть, для меня вы могли бы сделать исключение…

Я зажмурилась и вытянула вперед руки.

— Что, черт возьми, ты делаешь? — спросил судья.

— Я готова. Надевайте наручники.

— Ну это уж мне решать, — произнес судья с сухим, страшным смешком, и все присутствующие послушно засмеялись.

— Во-первых, — произнес он, — ты права, в Нью-Джерси запрещена смертная казнь, потому что мы — гуманный и милосердный штат, и, если бы у нас действовала смертная казнь, некоторых звезд давно бы уже не было. Но давайте займемся рассмотрением нашего дела, которое действительно заслуживает обсуждения. Мне сообщили, что в течение одного дня эти трое правонарушителей, — судья надел очки и сверился с документом, протянутым ему приставом, — угнали спортивный автомобиль, имели при себе незарегистрированное личное оружие, совершили незаконное проникновение на государственную территорию и подвергли опасности жизнь несовершеннолетнего. Все эти нарушения могут повлечь серьезные санкции, особенно если мы считаем этих троих нарушителей взрослыми. Также мне сообщили, что имеются видеозаписи всех или же большей части этих преступлений.

Пристав включает плазменный экран, и вот оно — зернистое видео с камер наблюдения, на котором, тем не менее, четко видно, как я прыгаю в спорткар, видео, на котором я угрожаю пистолетом парням в лыжных масках в «Валю-Брит». Вот я, Хеллер и Софи, одна за другой прыгаем на цепи в карьер. Вот разламывается кран и летит в воду, падая в нескольких сантиметрах от моей головы — и все в комнате, включая меня, от ужаса ахают.

— Господи! — восклицает мама. — Кейтлин!

— Как клево! — одобряет тетушка Нэнси, которая обожает использовать сленговые словечки, которые безбожно устарели, и это понятно даже мне.

— Это будто мой самый любимый фильм с Хеллер Харриган! — говорит Софи.

— Ой вей из мир, — произносит Уайатт, — максимально.

— То, что мы увидели, отвратительно и не оставляет никаких сомнений в вашей вине, — говорит судья, — так что эта запись может быть легко использована в качестве доказательства на судебном разбирательстве.

Я бросаю взгляд на Хеллер в противоположной стороне комнаты и замечаю, что даже она нервничает. Нет, даже больше, чем просто нервничает — она выглядит испуганной. Отлично. Наконец-то. Ей страшно, потому что никакой актрисе, отсиживающей двадцатилетний тюремный срок, не светит ни одной номинации на Золотой Глобус.


— Однако, — продолжает судья, снова сверяясь с бумагами, — мне также сообщили, что владелец спорткара отказался выдвигать обвинения вследствие того факта, что в его распоряжении находился незаконный и незарегистрированный пистолет. Работники «Валю-Брит» и соседнего предприятия, которое, как здесь указано, называется «Волосяной Взрыв», сообщили следствию, и очень настойчиво, что эти девушки на самом деле предотвратили вооруженное ограбление. У нас есть заявление от Тиффани дель Глориосо, которая утверждает, что — цитирую: «Эта девчонка Кейтлин просто суперкрутая, настоящий взрыв мозга! Она спасла наши задницы и выглядела при этом потрясно!». Конец цитаты.

— Кейтлин? — произнес мой папа с удивлением и неким восхищением.

— Я принесла тебе кепку, — прошептала мне мама.

— Таким образом, у нас остается обвинение в подвергании опасности жизни несовершеннолетнего, — заключил судья.

— Ваша честь! — Софи яростно замахала рукой. — Можно мне сказать?

— Так. А ты…? — спросил судья.

— Меня зовут Софи Шулер, и у меня рак. Сейчас у меня ремиссия, но это уже второй круг, так что, блин, полный дерьпец…

— Софи. — Барбара Шулер стиснула руку дочери.

— Окей-окей-окей, — начала Софи, — я спросила у представителей организации «Загадай желание» — которые невероятно крутые! — можно ли мне провести один день с Хеллер Харриган, которую я обожаю больше всего на свете. Они сказали, вперед, и я так и поступила. Я просто хочу сказать всем, включая вашу честь и моих родителей, что… это был лучший день всей моей жизни! Потому что я не просто смогла встретиться с Хеллер и ее охренительно классной кузиной Кейтлин — простите, знаю, что не должна ругаться, но я, блин, забыла — черт, я снова это сделала! — но, Ваша честь, меня никто не подвергал опасности. Они наоборот спасли меня. Они сделали меня невероятно счастливой. Ваша честь, в заключение я бы хотела напомнить суду, что мне всего тринадцать лет и… у меня рак.

Софи опустила сразу же задрожавший подбородок, скосолапилась и посмотрела на судью снизу вверх. И могу поклясться — она каким-то образом смогла сделать так, что ее глаза стали казаться в два раза больше. Краем глаза я заметила, что Хеллер, незаметно показала ей два больших пальца и одними губами прошептала: «Молодчина!»

— У тебя же ремиссия, — успокаивающе прошептала Софи ее мать.

— Ш-ш-ш! — шикнула ей Софи.

— Что ж, — проговорил судья, — Боже милостивый, это невероятно убедительная речь. Софи, ты прелестная маленькая девочка, и, пожалуйста, знай, что весь суд будет молиться о тебе всем сердцем. Думаю, мисс Синглберри продемонстрировала определенный уровень неправильного поведения, но также настоящую отвагу, защитив своих спутниц и работников «Валю-Брит» и… и «Волосяного Взрыва».

— Ваша честь? — Хеллер вежливо подняла руку.

Ну вот, начинается. Софи была сейчас просто великолепна, так что Хеллер нужно восстановить главенство. Хеллер сейчас будет пытаться переплюнуть тринадцатилетку, у которой рак. Хеллер, наверное, заявит, что у нее опухоль головного мозга или диабет, что у нее множественное расстройство личности и что Эрин, одна из этих личностей, и виновата во всем. Хеллер совсем стыд потеряла. Совсем.

— Да? — Судья уставился на Хеллер, а потом взглянул в свои бумаги. — Вы Хеллер Харриган? Та самая Хеллер Харриган? Это вас я видел во множестве сериалов, таблоидов и других средствах массовой информации?

— Да, Ваша честь, — скромно потупилась Хеллер, и мне захотелось ее придушить. — Я также играла подростка-проститутку в эпизоде сериала «Закон и порядок: специальный корпус» и знаете, со мной очень справедливо обошелся сериальный судья, которого играл безумно привлекательный пожилой мужчина. Но это неважно, даже несмотря на то, что тот эпизод и получил Премию Пибоди за достижения в области ответственного телевещания. Потому что да, я актриса и знаменитость, у меня более 1,3 миллиона подписчиков в твиттере, многие из которых с удовольствием бы посетили Парсиппани, чтобы насладиться… ну, местной природой, например, и таким образом вложить миллионы долларов в местную экономику. Но это тоже неважно. Важно то, что на этих выходных у меня был огромный соблазн совершить нечто ужасное и беззаконное — то есть что-то очень веселое в моем представлении, понимаете? Но я ничего подобного не сделала благодаря одному праведному, надежному и богобоязненному человеку. Этот человек стоит прямо здесь, в одном лишь мокром, грязном гольфе, и имя этого человека — Кейтлин Синглберри. Ваша честь, и есть только одна вещь, которая имеет большее значение, чем этот урок жизнеутверждающей порядочности, который нам преподала мисс Синглберри.

Господи! Просто не могу поверить! Да она на все готова! Вон, слезку подтирает! Но я-то знаю, что она лишь притворяется, что защищает меня! Неужели все остальные этому верят? Неужели они не заметили игру — особенно в тот момент, когда Хеллер, говоря о порядочности, положила руку на сердце?

— И что же это может быть, мисс Харриган? — спросил судья. И мне тоже очень захотелось услышать ответ Хеллер. Да и все в комнате замерли в ожидании. Что же она считает самой важной вещью? Кукурузную конфетку? Лифчик с пуш-ап эффектом? Подводку для глаз?

— Ваша честь, — обратилась к судье Хеллер, — у вас есть внуки?

— Э-э, да, конечно, есть, — ответил судья, — у меня три замечательные внучки: Кэтнисс, которой только исполнилось пять, Белла, ей семь, и моя ягодка — Гермиона, которой уже девять. Они самые красивые, самые умные и прелестные дети на свете, и я просто не налюбуюсь на них.

— Что ж, Ваша честь, — произнесла Хеллер, — как вы думаете, захотят ли ваши замечательные внучки получить от меня личное приглашение на гала-премьеру потрясающего нового фильма «Войны Ангела»?





Глава 33

Наконец-то свобода




Судья принял решение снять с нас все обвинения, особенно после того как вперед вышел Уайатт и протянул судье три коллекционных фигурки-робота Линнеи с крыльями, арбалетами, нимбами и специальными микрочипами, благодаря которым фигурки могли произносить фразы: «Оставайтесь на стороне золота!», «Расправим крылья!» и «Смерть Криперу!».

За этим последовало как минимум полчаса обниманий, нравоучений, рыданий, еще большего количества обниманий, отчитываний, общая дискуссия о подростках, комендантском часе и мобильных телефонах, а затем снова обниманий всех и каждого, находящегося в комнате. Родители говорили мне, как сильно они волновались за меня, как были злы, как молились обо мне и как они гордятся и любят меня больше, чем я могу себе представить. Папа радовался, что наконец кто-то обрушил тот дьявольский кран, а мама протянула мне капкейк в маленьком пластиковом контейнере, который она тайком пронесла в зал заседаний в своей сумочке.

Мама и тетушка Нэнси разговаривали дольше, чем когда-либо до этого, и самое поразительное — они во всем соглашались друг с другом, особенно в том, насколько выбились из-под контроля их дочери и как их тревожит это разгильдяйское, избалованное новое поколение с их гаджетами, твиттером и непонятным языком с использованием двоеточий и скобочек. Шулеры сообщили Софи, что она теперь под домашним арестом, на что Софи с безразличием закатила глаза. Затем вся семья Шулеров попозировала для селфи с Хеллер, и я заметила, как Хеллер дала Софи пять своих личных телефонных номеров и адресов электронной почты.

— Перед тем, как мы вернемся в отель, — обратилась ко всем Хеллер вежливым и совершенно фальшивым голосом, — я могу попросить вас на минутку оставить нас с Кейти наедине? Обещаю, мы никуда не уедем, не примем ни одного запрещенного вещества и ни в кого не будем стрелять.

Как только мы остались одни в комнате, Хеллер захлопнула дверь, и улыбка сползла с ее лица.

— Окей, — начала она, — только что мы обе скормили этому судьишке 15 миллиардов бочек вонючего лошадиного дерьма, чтобы он не отправил нас за решетку. Как только мы выйдем из этой комнаты, к счастью, нам больше никогда не придется встречаться друг с другом. И после всего, что ты мне сегодня наговорила в карьере, я должна выцарапать глаза с твоего христианского личика.

— Мне жаль, что ты так себя чувствуешь, — ответила я самым скромным и добропорядочным голосом — так обычно говорят со старшими или священником.

— Хватит нести чушь, сестра Мэри-Какашка. Мне нужно тебе кое-что рассказать, чтобы покончить со всем этим раз и навсегда. Так что, если тебе захочется посплетничать с остальными Сингл-стукачами, у вас хотя бы будет несколько фактов для обсуждения.

— Фактов? Каких фактов? О твоих пятидесяти восьми домах? Твоих пяти тысячах мужей? О тридцати восьми миллионах помощников? Потому что, если мне вдруг захочется узнать об этих фактах, я могу прочитать их в любом журнале в кабинете у стоматолога. Прямо рядом со стихами о гингивите и корневом канале.

Хеллер отвернулась, видимо, чтобы не стукнуть меня.