Это небо

Пахнет плесенью, потом и кофе. За два часа я не получил ответа ни на один вопрос. Все отделывались общими фразами: «Заполните», «Посидите здесь, сэр», «Мы вернемся через минуту».

Наконец из кабинета выходит Эбби. Одежда мятая. Тушь размазалась по щеке. На руке висит серебристая сумка, расшитая бисером. Лямка черной майки оторвана по шву и болтается.

Проходя мимо, она даже не здоровается и через дребезжащую стеклянную дверь вываливается в ночь. «Я тоже рад тебя видеть».

Смотрю в глаза дежурному, по-прежнему говорящему по телефону.

— Мы закончили?

— У нее должны быть документы для суда, — быстро кивает он.

Супер.

Когда мы проезжаем несколько километров, Эбби заявляет, что хочет молочный коктейль.

— Сейчас три часа ночи, — напоминаю я.

«Тебя арестовали за попойку и хулиганку».

— И что? — Высокомерно вздернув подбородок, она вынимает сигарету и зажигалку. Я молчу. Я уже давно перестал уговаривать ее не курить в машине. — Хочу молочный коктейль. Я не ела больше суток.

— И кто в этом виноват? — бурчу я.

Поворачиваю машину к автокафе, заказываю ванильный молочный коктейль со взбитыми сливками, фри и гамбургер. Она всегда была тощей, а сейчас почти что скелет.

— Куда тебя отвезти? — спрашиваю я, когда она открывает засаленный пакет и принимается за фри.

— На Бей-стрит, — пережевывая, отвечает она. — Останусь у друга.

— Я его знаю? — интересуюсь я, чувствуя себя надоедливым родителем.

— Нет.

Во время поездки в машине тихо, если не считать того, что она шумно втягивает коктейль, жует и вытирает рот салфеткой. Я не спрашиваю про обвинение. Я не спрашиваю, под кайфом она или нет. Наверное, лучше не знать. Наверное, лучше вообще ничего про нее не знать.

— Приехали, — указывает она на подъездную дорожку.

Даже во тьме видно, что это гадюшник: трава коричневая и переросшая, по левой стороне гаража тянутся колючие лозы, краска на окнах облупилась и выцвела, на ступенях стоит велосипед без переднего колеса.

— Миленько, — вежливо говорю я.

Она не обращает внимания и тянется к ручке.

— Спасибо за фри и коктейль. Я позвоню.

Я выдыхаю через нос. Сжимаю руль.

— Эбби, тебе нельзя продолжать в том же духе.

— Что хочу, то и делаю, — фыркает она через плечо.

— Тогда не поступай так со мной. Это больше не моя жизнь.

Она не отвечает. Она выбирается из машины, захлопывает дверцу и растворяется в ночи.



Глава 10



Джемма

— Поверить не могу, что он не выходил на связь.

Клаудия кладет вилку с ножом на развернутую салфетку и скручивает, как суши. Я равнодушно пожимаю плечами. На прошлой неделе я расстраивалась из-за того, что Рен не пытается со мной связаться, но с каждым днем я думаю об этом все меньше и меньше.

— Вчера я написала ему с почты Джули, попросила прислать вещи. — Я умалчиваю, что среди вещей должны быть массажное кресло, светильники на солнечной батарее и три праздничных свитера. — А так мы не контачили.

— Ты явно умнее меня, — замечает она, беря еще одну вилку. В «Тете Золе» послеобеденное затишье, уже почти час мы с Клаудией готовим столы и заворачиваем приборы. — После фотки, где он сосется с потаскухой Сьеррой Симмс, я бы поехала в Эл-Эй, разрезала его трусы на промежности и почистила унитазы его зубной щеткой.

— Фу, мерзость какая, — шепчу я.

Клаудия корчит скучающую мину.


— Чика, я только начала.

— Рен не стоит того, чтобы я тратила деньги на бензин, — сглотнув, говорю я. — Между нами все кончено.

— Правда, что ли? — выгибает она бровь.

— Меня не должно волновать, что он делает и с кем, — резко киваю я.

— Не должно, но волнует?

Оглядывая бесконечную стопку салфеток, я размышляю над вопросом. Меня заботит, что Рен спит со всеми голливудскими девицами? Я хочу, чтобы он позвонил и попытался меня вернуть? Я хоть чуть-чуть по нему скучаю?

— Нет, ни капли, — честно отвечаю я.

Да? С каких пор?

— Иди ты в жопу, — говорит она, запустив руки в ведро с вилками.

— Сама иди, — приподнимаю я уголок губ.

Клаудия хмыкает и отбрасывает светлые пряди с шоколадных глаз. У ее брата такие же глаза, теплые и проницательные. С этой шальной мыслью я отвожу взгляд, шея начинает гореть.

— Как только я узнала и полюбила тебя, этого паскудного козла я разлюбила.

— Н-да?

Она машет рукой.

— Да. Актеры надоели.

— Вот Смит-то обрадуется.

Я так и не разобралась, что у них за отношения, но держу любопытство в узде. Однажды я все-таки спросила, и Клаудия ответила, что у них очень широкие взгляды. Как хочешь, так и понимай.

— На днях я увидела в универе мужскую футбольную команду и подумала, что лучше уделять внимание спорту, — хитро подмигивает она.

— Серьезно?

Она разглядывает меня, тихо спрашивает:

— А ты думала о футболистах? Или… не знаю… о серферах?

Суть я улавливаю и чуть ли не давлюсь от смеха.

— Боже! Ты специально завела этот разговор, чтобы спросить про брата?

Выпученными невинными глазами она себя выдает.

— Кто? Я?

— Да, ты! — смеюсь я.

— Я пыталась быть тактичной, — ухмыляется Клаудия. — Хотя бы раз в жизни.

— Тактичность тебе не идет, — морщу я нос.

— Наверное, ты права, — вздыхает она, закатывает глаза, как бы говоря: «По-любому», потом поворачивается ко мне и упирает руки в бока. — Меня бесит то, что я ничего не знаю. Лэндон молчит. Ты молчишь. Перебор с неясностью.

Смущенная волнением, дрожью, тошнотой, я качаю головой.

— Вряд ли нам стоит об этом говорить. Ты его сестра. — Последнее слово я произношу так, будто она забыла.

Она медленно вздыхает, отбрасывает прядь волос и мило надувает губы.

— Ладно. Раз тебе охота меня помучить, придется с этим жить.

— Видимо, да.

— Видимо, — с пришибленным видом повторяет она.

Мы замолкаем. Время от времени сердитая Клаудия недовольно вздыхает. Я же стараюсь не отвлекаться от работы. Вилка. Нож. Салфетка. Скрутить и повторить.

Когда тишина становится чересчур напряженной, я сдаюсь.