Это небо

Обвожу взглядом вещи, разбросанные рядом с футоном, но не нахожу ни читалку, ни книгу.

Пойти поискать кафе? Вчера Джули сказала, что кофе она больше не пьет. Она пьет чай. Она пьет газировку. А я, ужаснувшись, ответила, что это не одно и то же.

Рассудив, что вряд ли кто-то встает в такую рань, я остаюсь в пижаме, откапываю балетки и легкий свитер, вслед за тем беру сумку и выскальзываю за дверь.

Мое второе утро в Сан-Диего холодное и тихое. Слабый предутренний свет придает коже бледно-голубой оттенок. По пути вниз за мной следуют тени, снующие по стенам, ныряющие в тонкие трещины, растворяющиеся в неровных бликах лунного сияния.

Стоящий во дворе тяжелый запах мокрого бетона проникает в горло и оседает, как пелена морозного утреннего тумана. Я прижимаю сумку к груди, неуклюже натягивая свитер, и вытаскиваю волосы из овального выреза. Сажусь на ступень и включаю телефон. Хочу найти ближайшее заведение, где можно выпить кофе. Настоящий кофе. Кофе из свежемолотых импортных зерен. Черный ароматный кофе с пенистым молоком.

Вчера в заднем кармане грязных джинсов я нашла двадцать долларов. Можно раскошелиться на маленький стакан кофе.

В то время как я просматриваю результаты поиска, выбирая между «Старбаксом» и заведением, где якобы подают свежайшие круассаны в округе Сан-Диего, за спиной вырисовывается темная фигура, что-то холодное и мокрое утыкается в шею. Я громко взвизгиваю и дергаюсь, ударившись локтем о металлические перила. Телефон падает на камни.

Мокрое нечто перемещается на щеку, и я снова взвизгиваю, правда, на этот раз со смесью смущения и облегчения: до меня доходит, что это собачий нос.

Собака?

Он до смешного милый. Спутанная кремово-серая шерсть торчит во все стороны. Одно ухо висит, второе стоит. Он обнюхивает мое лицо, облизывает, тычется носом. Хвост не что иное, как жалкий дрожащий обрубок.

Глажу его по голове, пропуская жесткую шерсть сквозь пальцы. Он садится, высунув розовый язык, мигая огромными светло-карими глазами.

— Откуда ты взялся? — Встав для удобства на колени, я переворачиваю ошейник и гляжу на маленькую металлическую бирку в форме кости, висящую у него на груди. — Уайт, — шепчу я, читая кличку и номер телефона, выгравированные на тусклом металле. — Ты невероятно симпатичный, да, Уайт?

Чешу его сильнее, а когда добираюсь до курчавой белой шерсти под подбородком, он в знак одобрения урчит. Я смеюсь, делая руками круговые движения.

— Нравится?

Он снова урчит.

Слышится хлопок двери, затем грудной мужской голос кричит:

— Уайт! Где ты?

Пес водит ушами и отдергивает голову от моей руки, устремив глаза на лестницу.

— Уайт!

Пес в ответ тонко скулит и плюет на наше общение.

Взявшись за перила, я задираю голову. Ко мне, перескакивая через ступень, приближается Лэндон Янг, окутанный призрачным предрассветным свечением.

Он в той же вязаной шапке, в которой два дня назад был на заправке. На плече висит маленький рюкзак, под мышкой серфборд.

Он серфер?

Наверное, он чувствует, что я здесь, потому что останавливается, занеся ногу над ступенькой, и поворачивает голову в мою сторону. В глазах вспыхивает удивление. Он щурится, словно не верит, что я живой человек, а не сгусток тени.

— Привет.

— Привет, — откликаюсь я ровным голосом, который не вяжется с безумным состоянием: мне хочется сбежать и в то же время остаться.

Я встаю. Мы шагаем в одну и ту же сторону, следом все повторяется уже с другой стороной. Этот танец становится еще несуразнее из-за серфборда, в который мы врезаемся, и пса, выписывающего зигзаги у нас между ног. В итоге Лэндон берет меня за руку и удерживает на месте, протискиваясь мимо.

— Прости, — бормочет он, когда мы соприкасаемся бедрами.

Невольно вспоминается, как пятничным вечером меня пронял пьянящий трепет. Вчера я списала реакцию на алкоголь и нервы, однако этим утром ощущение возвращается. С удвоенной силой.

— Нет… это моя вина, — с трудом произношу я, во рту пересыхает, ладони начинают потеть.

Лэндон отступает, но я по-прежнему чувствую дыхание на щеке, боюсь, что он слышит бешено колотящееся сердце.

Он поправляет серфборд и впивается в меня пристальным взглядом.

Я смотрю то на лестницу, то на бассейн, то на колени, то на тонкие серебристые полоски на носках. Я трясусь и шумно дышу. Лэндон, скорее всего, думает, что я нюхнула несколько дорожек и запила парой банок «Ред Булла».

Он щурит внимательные глаза.

— Все хорошо? Почему ты здесь?

— А?

Помимо того, что я дергаюсь, я еще и нервно тру руки. Да в чем дело-то?

— Не можешь попасть к Джули?


— Что?.. Нет.

Опускаю руки и откашливаюсь — смахивает на то, будто кошка пытается выплюнуть комок шерсти. Все настолько плохо, что Лэндон, приподняв брови, хлопает меня по спине.

— Все нормально?

— Да, нормально, — отвечаю я, умоляя голову с телом угомониться.

— Точно?

Я вдруг замечаю, что стоим мы очень близко друг к другу, и украдкой смотрю на него. Он симпатичный. Подбородок покрывает темная щетина. Внимание привлекают губы. Спору нет, губы у него превосходные.

Не успеваю опомниться, как перед глазами встают образы: я обнимаю Лэндона Янга за широкие плечи, нажимаю языком на нежную линию между губами. Даже возникает ощущение, что я запускаю пальцы ему в волосы, покусываю колючий подбородок. Он гладит меня, просовывает длинные пальцы за развевающиеся края пижамных шорт…

Стоп. В голове срабатывает тысяча тревожных звоночков, в животе порхает миллион крылатых существ.

Да что со мной?

«Сломленный», — встряхнувшись, напоминаю я себе. Из-за такого привлекательного парня, как Лэндон Янг, с выгоревшими на солнце каштановыми волосами, пугающими глазами и квадратным подбородком запросто можно потерять голову. Признаться, мне это ни к чему. И без того есть от чего растеряться.

— Ты вроде бы немного растерялась, — произносит он, приподняв брови чуть выше.

Лицо вспыхивает. Я что, говорила вслух? От стыда открываю рот. Закрываю. Опять открываю.

— Нет, я…

Что? Думаю, что ты сексапильный?

Лэндон оглядывает двор и морщит лоб, увидев, что я уронила телефон.

— Тебе надо быть осторожнее. — Он подбирает мобильник. — Такие экраны…

— Устанешь менять, — заканчиваю я его же словами, сказанными на заправке.

— Вот-вот.

Оттого что Лэндон смотрит мне в глаза, к лицу приливает кровь. Он усмехается, а я близка к тому, чтобы привалиться к перилам.

— Ты так и не ответила на вопрос. Почему ты сидишь здесь посреди ночи? Не можешь попасть к Джули?

— Не сказала бы, что сейчас ночь. — Я тереблю свитер. Надеюсь, он не заметил, что на мне короткие шорты с маленькими ярко-розовыми фламинго. — Мне не спалось, и я решила поискать место, где готовят кофе. У Джули его нет, — сообщаю я, словно о преступлении.

Да чего уж там, это должно считаться преступлением.

— А-а-а.

Низкий звук, который он издает, пробирает до мурашек.

— А ты почему не спишь в такую рань?

— Люблю серфить рано поутру, если погода позволяет. Народа меньше, да и волны мощнее.

— Ездишь каждый день?

— Стараюсь.

Ничего толком не зная о серфинге, если не считать маленького бзика, когда я на повторе смотрела «Голубую волну» и думала, что мне надо перебраться на Гавайи и стать отпадной серфингисткой, я киваю, что может означать «ясно», или «круто», или «без разницы».

На несколько секунд повисает тишина. Мы мнемся. Вздыхаем. Опять мнемся.

Лэндон откашливается и бросает взгляд на пса, который наблюдает за нами, свесив язык набок.

— Я так понимаю, с Уайтом ты уже познакомилась.

— Да.

— Надеюсь, он вел себя любезно.

— Он безупречный джентльмен. — Я сажусь на корточки и почесываю пса под подбородком в том месте, где ему понравилось. В ответ он машет куцым хвостом и топает задней лапой по земле. — Ты всегда берешь его с собой?

— Если есть время уехать подальше. Не все пляжи разрешают приводить собак, поэтому все зависит от того, на какой брейк я еду.

— Логично.