Этюд в черных тонах

И не было ничего необычного в том, что после этого разговора (сугубо ознакомительного, не больше) сэр Джордж возвращался домой пьяный, в неурочный час и по дороге заснул. Тогда-то ему — по понятным причинам — и приснилась сцена с черными кулисами, на которой двигалась прекрасная незнакомка… словно в танце. А потом голос (откуда он звучал? со сцены?) объявил ему: «Джордж, у нас для тебя новость: завтра ночью, в двенадцать, с последним ударом…» С первым или с последним? Что говорил этот голос?

Динь.

Начинается.

С первым — уже не может быть. Ха-ха, ангелочки.

«Генри Марк» на столе красного дерева запускает механическую музыку колокольчиков. С первым или с последним? Как было сказано? Ангелочки тоже, кажется, ждут, пуча глаза. Джордж. У нас. Для тебя. Новость. Для тебя. Джордж. У нас. Новость. Для. Тебя.

…Одиннадцать. Последний…

Динь.

Время как будто остановилось. Удары сердца. Дыхание.

Потом наконец сэр Джордж кашляет.

И начинает хохотать.

Он смеется довольно долго, глаза его затуманены. Суеверный? Ну конечно! А еще доверчивый. Смех приводит его в хорошее настроение. Он шумно вздыхает. Он успокаивается.

Роковой час миновал. Не сегодня. Сегодня ничего не случится. Все сомнения позади. Разумеется, остается еще вопрос с банкротством, но даже это поправимо — правда, ангелочки? Ему не придется прибегать к крайним мерам. Он никогда не продаст ни одну из своих любимых (дочек) печенюшек. Уж этот рубеж он никогда не переступит.

Сэр Джордж, ты можешь уже отправляться спать. Объявленный срок миновал, и ничего не случилось.

На лице сэра Джорджа Эрпингейла довольная улыбка: он остался жив. Вот он встает со стула. Большие внимательные глаза детей с плаката продолжают следить за ним, точно чего-то ждут. Их розовые рты (он никогда их не продаст, ни с чем не расстанется) как будто переполнены зубами. Мальчики как будто обезумели и вопят: Джордж, у нас для тебя новость:

МЫ СЧАСТЛИВЫ, ПОТОМУ ЧТО ТЫ УМЕР,

НО ЕЩЕ ОБ ЭТОМ НЕ ЗНАЕШЬ!





Роберт




1




Облачный день; в остальном — никаких отличий от дней предыдущих. Впрочем, одно отличие есть: это он. Потому что в тот день мистер Икс вел себя еще хуже, чем до этого. Утром, когда я вошла в его комнату, глаза мои зажмурились от яркого света.

Раздвинутые шторы. Первая необычная деталь.

Вторая — сам мистер Икс. Он сидел, вцепившись в потертые подлокотники кресла перед прямоугольниками окна, как будто на фоне доски с белыми клетками. Брови насуплены, глаза глубоко запали. Он не ответил на мое приветствие и на мои вежливые вопросы о самочувствии. Вместо этого он сам задал вопрос:

— До сих пор ничего?

— Простите, сэр?

— Труп.

И тогда я вспомнила. Прошло три дня с последнего появления Дойла; наступило утро, намеченное мистером Икс для обнаружения новой жертвы. Вот почему он раздвинул шторы. Он ждал, когда его огольцы принесут ему очередного покойника.

Я ответила, что пока ничего нового (в данном случае — ничего мертвого). Мистер Икс вновь погрузился в молчание, но с течением часов настроение его все больше портилось. Он как будто дремал, уткнувшись подбородком в грудь. Время от времени мой пансионер испускал глубокие вздохи, от которых сотрясалось все его тельце. Мне было его жаль, но как можно утешить такого человека? «Не волнуйтесь, скоро непременно отыщется еще один выпотрошенный бродяга»?

Мистер Икс уделил мне лишь несколько слов — он попросил (умолял) вызвать к нему Джимми Пиггота. Джимми пришел, и Джимми ушел. Позже мистер Икс сообщил мне, что Джимми получил задание пролистать вечерние газеты. Мистер Икс всегда просил, чтобы я оставляла их наедине, однако не требовалось особой проницательности, чтобы угадать все новости (точнее, их отсутствие) по лицу юного клерка, выходящего из комнаты.

— Ничего. — Вот что сказал мистер Икс, когда я вернулась. — Никого, если не считать одной аварии и одной смерти от туберкулеза. Ни единого нищего.

Я ответила, что покойник может объявиться и на следующий день. Он оборвал меня в своей характерной манере — впрочем, в его словах впервые сквозила неуверенность:

— Мисс Мак-Кари… — Используя такое обращение, мой пансионер сам себя призывал к терпению. — Семь дней, три раны, один нищий… Четырнадцать дней, шесть ран… Очевидно, что убийца хочет, чтобы мы это понимали, таков его способ общения, его послание, его шифр. Ошибки быть не может. События обладают симметрией, даже когда нам и неизвестно, какой именно и почему…

— Простите, но это же нелепо. Жизнь устроена не так.

Неужели я впервые осмелилась противоречить его превосходительству Разуму-из-Кресла? Ну и пускай. Мистер Икс дернул головой, как марионетка:


— Простите?

— В жизни не все сводится к два плюс два. Например, мы, люди, совершаем неожиданные поступки.

— Или мы не знаем причин некоторых поступков.

Я прервала его стремительный забег к цели, состоящий в том, чтобы, как обычно, заставить меня молчать:

— Я просто имею в виду, что все может быть не так, как вы говорите.

— Нет, вы имеете в виду совсем другое. Вы сказали, что это нелепо и что жизнь устроена не так. А вот я имею в виду, что все может быть не так, как вы говорите, мисс Мак-Кари. Если позволите, я приведу пример: вот человек укололся, вот он отдернул руку. Причина и следствие. А что, если каждый из наших поступков — это есть наш конкретный ответ на определенные уколы?

Слишком заумно для меня.

— Мне кажется, вы только и делаете, что все усложняете.

— Возможно, это мой ответ на укол.

— Нет, сэр, это вам так больше нравится. А могло бы нравиться совсем другое — например, созерцание ночного моря.

— Однако мне нравится именно это, а вам, предположу, нравится многое другое, и вы сами не знаете почему…

Мистер Икс расставил мне хитроумную ловушку, и я с разбега в нее угодила.

— Да, но я могу переменить мое мнение. — В этот момент я замолчала, потому что мысли мои отправились сами понимаете к кому, к моему старому мореходу[13]. — Да, иногда так бывает… иногда мы желаем чего-нибудь или кого-нибудь — без причины и… Но мы можем перестать этого желать.

— Вы уверены?

А вот теперь я рассердилась. В руках я держала пипетку, капли и стаканы — все это я со звоном поставила на столик.

— Даже не знаю, зачем я тут с вами препираюсь. Я знаю, кто я такая и что я такое, я знаю, что́ мне нравится и почему, и я знаю, что могу менять свою жизнь, как мне самой заблагорассудится. А вы просто стараетесь меня запутать.

Мистер Икс перебил меня стремительным полушепотом:

— Я стараюсь только разрешить загадку, которая, возможно, связана вовсе не с нищими, а со всеми нами — с каждым из нас. Но в одном я уверен твердо…

— Вы подаете мне хороший пример, — заметила я.

Ему явно не понравилась моя шуточка.

— Да. И можно я продолжу? Спасибо. Я уверен в одном: все, что представляется нам беспорядком, имеет внутри себя определенный порядок. Это как в рассказах о племенах американского Запада: что для пастуха видится как пожар, то для индейца — дымовые сигналы. Уверяю вас, у всего, что мы делаем, есть скрытый язык.

У меня от него голова шла кругом. Если у всего, что мы делаем, есть скрытый язык, то в моем языке слово «тупица» употребляется с пугающей частотой, подумала я. А у мистера Икс, наверное, на первом месте стоит «безумие».

В этот момент свою сияющую улыбку нам явил доктор Дойл, вошедший в комнату со шляпой в руке:

— Я не помешал?

Это было как солнце посреди облаков. Дойл почтительно склонился передо мной (вогнал меня в краску!) и ласково пожал плечо мистеру Икс. Однако и Дойл принес те же самые «дурные» вести, которые любому здравомыслящему человеку показались бы добрыми. Он выкладывал их одну за другой, в то время как невооруженным глазом исследовал состояние своего пациента.

— Нет ничего и нигде. Я пролистал «Портсмут ай», «Портсмут джорнал» и «Саутси дэй»… — Глаз Дойла напротив глаза мистера Икс. — Аудиенции у ее величества, авария с телегой в порту, естественные смерти, самоубийство коммерсанта в Лондоне, ограбление таверны в… Этот глаз сегодня выглядит намного лучше.

— Спасибо, доктор.

— Не будем впадать в отчаяние, мистер Икс. Возможно, он появится завтра.

— Возможно.

Ах вот как… Если это говорит его любимый доктор Дойл, тогда ответ — «возможно». Эти двое успели обменяться секретами, признаниями и обещаниями. А я служу только для того, чтобы им служить. И спорить.

Я попыталась (слегка) скрыть мое возмущение:

— Не беспокойтесь, я уверена, что столь желанный вам зарезанный нищий скоро объявится. А пока вы ждете… не хотите ли чая, доктор?

Дойл рассмеялся, поправляя рукава щегольского пиджака:

— Все верно, мисс Мак-Кари: мы, любители криминальных загадок, кажемся птицами, приносящими несчастье. Чай — это прекрасно, но меня ждут другие пациенты. Пока что хорошая новость состоит в том, что глаз мистера Икс не ухудшился, и я бы даже сказал, что он чуточку улучшился.

Что до меня, так все было одинаково, но перечить Дойлу не хотелось. Интересно, что его пациенту как будто не было никакого дела до собственного глаза. Теперь мистер Икс заговорил, прикрыв оба — и здоровый, и больной:

— Доктор Дойл, мы должны обнаружить, «как бы то ни было».

— «Как бы то ни было»?

— Ошибаемся мы или нет, но, «как бы то ни было», у нас кое-что остается. Что именно, доктор?