Эти спутанные узы

– Шутишь.

Финн выгибает бровь и переводит взгляд на слугу, стоящего по стойке «смирно» позади меня.

Верно. Потому что мы «суженые».

– Просто к сведению, – говорю я, заставляя себя изменить выражение лица. – Я совсем не против поехать одна.

– Так безопаснее, – говорит он. – Я не собираюсь рисковать после того, что произошло в столице.

– Слава богу, выглянуло солнце, – говорит Прета, поднимая лицо к небу. – Кажется, что к нам вернулось лето.

Кейн подталкивает своего коня и останавливается рядом с Претой.

– Наверное, тебе надо было одеться полегче, – говорит он, оглядывая меня.

Я пожимаю плечами:

– Со мной все будет в порядке. Насколько жарко может быть в горах?





* * *


Чертовски, чертовски жарко. Особенно учитывая, что мое платье слишком плотное, а позади меня сидит Финн. Мы ехали по горным тропинкам под лучами палящего солнца, и к тому времени, когда мы остановились у источника, чтобы сделать подношения Лугу, я вспотела, раскраснелась и выглядела совершенно жалко.

Сперва мне хотелось посмеяться над глупостью простого ритуала – всё-таки совсем недавно я была человеком, – но когда мы шли по солнцу вокруг небольшого озера на склоне горы, бросая в воду пригоршни зерна, я почувствовала, как магия течет сквозь меня так же уверенно, как я чувствую ночное небо.

Когда мы закончили, Прета попросила, чтобы мы ехали дальше и дали ей немного времени побыть одной.

Проехав совсем немного, мы остановились на поляне.

– Мы подождем здесь, – говорит Финн, спешиваясь. Помогая мне спуститься с лошади, он прижимает меня к себе на несколько мгновений дольше, чем было необходимо. Уголок его рта приподнимается в улыбке, как будто он точно знает, как именно на меня повлияла такая его близость.

Я вырываюсь из его рук и отступаю назад и оглядываюсь. Мы отъехали достаточно далеко, чтобы Прета была вне поля зрения, но не вне пределов слышимости.

– Почему она захотела остаться?

– Она развеяла прах Вексиуса вокруг того источника, – тихо говорит Финн. – С тех пор она сюда не приезжала.

Мое сердце разрывается от боли за мою подругу.

– Вы уверены, что нам не надо было остаться с ней?

– Уверены, – говорит Кейн, усаживаясь на одно из нескольких упавших бревен, расположенных по кругу. – Она хочет побыть одна. Дай ей такую возможность.

Я следую его примеру, но сажусь на землю перед бревном, чтобы прислониться к нему спиной. Жара отняла у меня слишком много сил.

– Ты в порядке? – спрашивает Финн. Это уже в третий раз с тех пор, как мы отъехали от источника.

– Да. Жарковато, но я переживу.

– Можешь снять платье, – с ухмылкой предлагает Кейн. – Мы не против.

Я закатываю глаза.

– Какая же ты свинья.

– Не обращай на него внимания, – говорит Финн, бросая взгляд на Кейна.

Кейн пожимает плечами:

– Ей неудобно. Я просто пытаюсь помочь.

– Сейчас такая погода, – говорит Финн. – В этой части двора утром может идти снег, а вечером может быть достаточно тепло, чтобы можно было пойти купаться.

– Это правда, – говорит Кейн. – Единственное, что можно сказать о здешней погоде, – это то, что она непредсказуема.

– Погода в Элоре не особо-то отличается от местной, – говорю я, вспоминая, какой переменчивой может быть погода в конце лета. – А вы знали, что некоторые люди винят во внезапной и странной смене погоды вас? – смеюсь я.

Кейн хмыкает.


– Обвинять фейри? В том, что погода меняется в другом королевстве? Насколько мы, по их мнению, могущественны?

– А лучше спросить, – протягивает Финн, – почему нам должно быть интересно вызывать раннюю метель или зимнюю жару в мире людей?

Я снова смеюсь: так много из того, что, как я думала, я знала о фейри, оказалось неправдой. Но затем моя улыбка исчезает.

– Они также верят, что Неблагие злы и жестоки, – говорю я, качая головой. – Но даже Мордеус не может потягаться жестокостью с якобы доброжелательной золотой королевой.

– Это не случайность, – говорит Кейн. Он отмахивается от жужжащей у его лица мухи. – Еще до того, как были закрыты порталы, Благие использовали страх перед Неблагими, чтобы завоевать доверие людей.

– Королева Мэб использовала их страх в своих интересах, впрочем, как и все остальное, – говорит Финн.

– Мэб была первой королевой фейри? – спрашиваю я.

Кейн вынимает флягу изо рта и кашляет.

– Вовсе нет, – говорит Финн, качая головой в сторону Кейна. – Но она была первой королевой теней. Она создала Трон Теней и дала убежище тем, кого пытался поработить Благой двор.

– Как она создала собственный двор? – спрашиваю я.

– Это королевство было единым на протяжении тысячелетий, – говорит Финн. – Фейри было одним королевством, которым правил один король и одна королева. Но все изменилось, когда к власти пришла королева Глориана. Она сделала то, что до нее не делала ни одна правительница: пришла к власти еще до того, как выбрала себе мужа. Ее родители передали ей корону и ее силу и позволили ей занять эту должность до того, как она выбрала своего короля, полагая, что она еще не нашла того, кто пришелся бы ей по сердцу. По правде говоря, она была влюблена в двух мужчин – оба были сыновьями одного лорда фейри, рожденными от разных матерей. Один сын, Диглан, родился от его жены, а другой, Финниган, – от его любовницы-крестьянки.

– Финниган? – спрашиваю я. – Еще один Финн? Тебя назвали в его честь?

Кейн поднимает бровь.

– А она быстро соображает.

– То есть он твой предок? – спрашиваю я, не обращая на него внимания.

– Не по крови, – говорит Финн, – но ты торопишься. Легенда гласит, что королева Глориана любила их обоих и предпочла бы и вовсе не делать выбор, но братья были ревнивыми собственниками. Они потребовали, чтобы она выбрала того, кто будет сидеть рядом с ней на троне. Традиция требовала, чтобы она выбрала Диглана, поскольку у него была мать королевской крови и благородного происхождения, в то время как Финниган был сыном крестьянина, бастардом, которому пришлось бы бороться за уважение королевства. Но советники Глорианы увидели, как они ревнуют, и сказали ей, что выбирать опасно. Они сказали ей позволить Диглану и Финнигану быть ее спутниками, но разделить трон с кем-то другим. Советники предложили ей множество вариантов, и она решила последовать их совету, заставив братьев поверить, что вся надежда потеряна.

Я склоняю голову, надеясь скрыть свои пылающие щеки. Именно об этом говорила Джулиана прошлой ночью, когда сказала, что в последний раз, когда два брата были влюблены в одну и ту же женщину, их королевство распалось на две части.

Финн продолжает:

– Мать Финнигана хоть и была крестьянкой, но также была жрицей. Никто не знал об этом, но она была самой могущественной жрицей в истории нашего рода. Сейчас она известна как Мэб.

– А я думала, что Мэб была королевой, а не крестьянкой.

– Сначала она была крестьянкой, – говорит Кейн. – И она была любящей, но очень опекающей матерью – Финнигана, а затем двора, дарованного ей богами.

Финн бросает на него взгляд.

– Кейн, ты забегаешь вперед.

– Королеву Глориану убедили выбрать себе спутника, но не из братьев, – напоминаю я.

Финн подбирает палочку и начинает неосознанно разламывать ее на кусочки.

– Королева, возможно, выбрала бы одного из мужчин королевского происхождения, но обнаружила, что беременна ребенком Финнигана. У нашего вида так редко рождаются дети, что Глориана восприняла это как знак богов, что она должна выйти замуж за Финнигана. Он был в восторге, они начали планировать свою свадьбу и заключение уз. Но утром в день мероприятия она была отравлена, в результате чего оказалась на больничной койке и потеряла ребенка.

– О нет, – шепчу я. – Это ужасно.

– Диглан втихаря смог убедить весь королевский двор и даже саму больную королеву, что ее отравил ее суженый, – говорит Финн. – Диглан утверждал, что Финниган стремился занять трон и получить власть королевы, чтобы распоряжаться ими самому.

– Зачем ему было отравлять ее перед свадьбой? – спрашиваю я. – Если он действительно стремился к власти, это совершенно бессмысленно.

– Отчасти поэтому это была исключительно умная ложь, – говорит Кейн. – Диглан утверждал, что Финниган намеревался отравить ее в брачную ночь, но королева нашла шоколад перед церемонией, разрушив планы Финнигана.

– Почему-то люди поверили в эту ложь и потребовали, чтобы Финнигана повесили за государственную измену.

Кейн с отвращением качает головой:

– Он говорил, что невиновен, пока его шея не сломалась на эшафоте, но его никто не слушал.

– Мэб была в отчаянии, – говорит Финн. – В течение недели она потеряла сына и внука. И она знала, что в этом виноват Диглан. Она отправила во дворец предупреждение, сказав, что наложила могущественное проклятие, которое разрушит королевство, если тот, кто виновен в смерти ее сына, будет править рядом с королевой Глорианой. Проклятие, когда она его наложила, гласило, что королевство будет страдать от бесконечного дня и злые правители никогда не смогут скрыть свои злодеяния под покровом ночи.

– Но Диглан не понимал, насколько Мэб была могущественна, – говорит Кейн. – Он не воспринял ее всерьез, потому что она крестьянка, и продолжил ползти ко двору королевы.

– В месяцы, последовавшие за казнью Финнигана, – говорит Финн, – королева Глориана настолько погрузилась в свое горе, что перестала выполнять все свои обязанности. Диглан нес эту ношу, помогая ей держаться на плаву, чтобы народ не восстал против небрежной королевы и не сбросил ее с трона. Через некоторое время она согласилась выйти за него замуж, хотя бы из благодарности за то, что он сделал для ее королевства, пока она была слишком поглощена своим горем, чтобы служить своему народу.

– Но проклятие Мэб все еще было в силе. Поэтому в тот момент, когда Глориана заключила узы с Дигланом и разделила с ним трон, королевство было проклято и наступил бесконечный день. Стражники Диглана выследили Мэб и силой отвезли ее в Гоблинские горы. Они не могли рисковать и убить ее сразу, поэтому бросили истекать кровью в горах. Ее кровь вместе с ее слезами образовали то, что теперь известно нам как Ледяная река. И когда пролилась последняя капля ее крови, проклятие было разрушено, а в королевстве впервые за несколько недель наступила ночь.