Эти лживые клятвы

Он наклоняет голову набок и изучает меня.

– Ты еще не начала постигать глубин своей силы.

Тень в моей руке лопается, как пузырь, и распадается.

Финн оглядывает меня с ног до головы и с отвращением качает головой.

– Просто поразительно, как мало ты пользуешься своим даром. Твоя сила огромна, как океан, и ты ограничиваешь себя тем, что можешь держать в руке.

– Я делала то, что меня попросила сделать Прета.

– И у тебя не получилось, – рычит он. Я вижу, как раздуваются его ноздри.

– Чего ты от меня хочешь? – я цепляюсь за свое раздражение. Меня куда больше устраивает вражда между нами, чем те… другие чувства, которые я начинаю из-за него испытывать. – Ты пришел помочь или просто решил меня поунижать?

Он складывает руки на груди.

– Прекрасно. Покажи, на что ты способна. Не эту горстку тени. Впечатли меня.

Я поднимаю ладони, чтобы показать, что не знаю, как выполнить его просьбу, но он фыркает.

– Комната наполовину погружена в тень, – говорит он. – Хватит мусолить. Просто покажи мне, на что ты способна.

Я отхожу в тень, сосредотачиваюсь и пытаюсь заставить свои пальцы то появляться, то исчезать. Но я чувствую – всегда чувствую, когда он близко, – как сила закипает у меня в крови и жаждет вырваться наружу.

– Скажи, что мне делать.

– Ты борешься с ней. Просто позволь ей течь.

Я смотрю на свою руку и пытаюсь… не пытаться. Когда темнота снова начинает мерцать, я рычу от отчаяния.

– Кажется, мне и правда становится хуже.

– У меня есть идея, – говорит он, выглядывая в окно. – Иди за мной.

Не оборачиваясь, он идет на улицу – но не через парадную дверь, через которую мы с Претой каждый день заходим в дом, а к заднему входу, которым, как мне казалось, никогда не пользовались.

Я следую за ним через заставленный мебелью внутренний дворик, вниз по тускло освещенному переулку, мы обходим несколько зданий. Когда он наконец останавливается, мы оказываемся на огромном кладбище. Вечер ясный, и ряды могильных плит красивы, хоть и немного мрачноваты.

– Почему здесь? – спрашиваю я.

Финн отводит взгляд от стаи парящих в небе воронов и поднимает бровь.

– Это ты скажи.

Потому что мне комфортнее всего на улице. Потому что надвигающаяся темнота ночи всегда необъяснимым образом придает мне уверенность.

– Потому что ночь питает мою магию?

Он пожимает плечами.

– Что ты чувствовала раньше, когда у тебя получалось пользоваться своей силой?

– Гнев? Отчаяние? Я не знаю, – я прикусываю губу и смотрю на него из-под опущенных ресниц. Ненавижу чувствовать себя дурой. – Магию можно творить с помощью гнева?

Он пожимает плечами.

– Конечно. Это более слабая эмоция, но все же гнев является функциональным катализатором для менее значимой магии. А чтобы получить доступ ко всей глубине твоих сил, одного гнева недостаточно.

Я закатываю глаза.

– Полагаю, ты намекаешь, что, чтобы творить магию, мне нужна любовь?

В его серебристых глазах вспыхивает искра, а губы растягиваются в улыбке. Я потрясена. Кажется, я впервые вижу, как он улыбается – и делает это без издевки. Он… потрясающий. Я не хочу этого замечать, но эти острые скулы и завораживающие глаза, полные губы, которые приоткрываются, когда он смотрит на меня… Красоту Финна не заметит только слепой.

– Можно сказать, что обладание полной магической силой чем-то похоже на любовь, – говорит он. – Но больше всего… – он прикрывает глаза, двигает пальцами и делает глубокий вдох. – Больше всего оно похоже на надежду.

– Тогда я обречена.

Он открывает глаза и раскачивается на пятках, изучая меня.

– Почему?

Я качаю головой.


– Я ни на что не надеюсь. Это пустая трата времени. Более того, это опасно.

Он наклоняет голову набок.

– А вот тут ты ошибаешься. Что действительно опасно, так это отсутствие надежды.

Я вздыхаю.

– А если надеяться не на что?

Его губы дергаются и снова растягиваются в насмешливой усмешке.

– Ты лжешь мне – или и себе тоже?

– Я не лгу.

С его губ срывается усмешка. Этот урод смеется надо мной.

– Ты живешь во дворце, ищешь реликвии Неблагого двора, умудряешься остаться собой в этом двуличном дворе. Приходишь сюда и тренируешься до потери пульса. Зачем ты это делаешь?

– Чтобы спасти сестру.

Он поворачивает руки ладонями вверх, как бы желая сказать: «Ну вот».

– Это не одно и то же. Мной движет логика, а не отчаяние.

– А кто сказал, что надежда должна быть отчаянной? – Он делает шаг вперед и берет меня за руку. Наша связь теперь становится очевидной – небо темнеет, на нем появляются звезды.

Я ахаю. Темнота успокаивает мою истерзанную душу и заставляет сойти на нет мою тревогу, даже несмотря на то, что я понимаю, что это не ночное небо, а всего лишь окружающий нас пузырь.

– Как красиво, – говорю я. – Ты сделал так, что оно стемнело.

– Она внутри тебя, – он говорит мягко, почти печально. – Это не моя сила. А твоя. Я – всего лишь проводник, инструмент, который открывает дверь. А ты, черт побери, сама себе мешаешь.

Я поднимаю свободную руку, и она сливается с темнотой. Когда я растворяюсь в ночи и становлюсь частью темноты, я знаю, что могу ее контролировать.

– Чувствуешь? – спрашивает Финн, снова привлекая мое внимание. Его глаза снова изучают мое лицо, будто пытаются разгадать какую-то тайну. И я действительно чувствую. Каждый взгляд этих серебристых глаз ощущается как нечто интимное. Когда он снова начинает говорить, я слышу в его голосе хрипотцу. – Чувствуешь, как потенциал гудит в твоей крови? – тихо спрашивает он.

Я смотрю ему в глаза и сглатываю. Так вот оно – то, что я испытываю при его прикосновениях? Это потенциал? Потому что, по мне, так это похоже на… похоть. Но я скорее проведу еще одну ночь в камере Мордеуса, чем признаюсь в этом, поэтому киваю.

Финн опускает руку, и пузырь темноты исчезает, сменяясь золотым сиянием заходящего солнца.

Он снова смотрит на стаю ворон.

– Нам нужно вернуться в дом.

– Почему? – спрашиваю я. Я не хочу возвращаться. Не сейчас.

– Видишь этих птиц?

Словно отвечая на его вопрос, одна из ворон резко каркает. Вечерний ветерок разносит крик по округе.

– Да.

– Когда вороны собираются в такие стаи, это говорит о том, что рядом слуа.

– Слу… что?

– Слуа. Духи умерших, которые не смогли пойти дальше и по какой-то причине застряли между жизнью и смертью.

– Это призраки?

Он морщится, все еще не сводя глаз с ворон. Интересно, что он видит, наблюдая за ними? Он как будто ищет ответы в их движениях.

– Думаю, вроде того. Это проклятые мертвецы, фейри, которые были убиты слишком рано или у которых перед смертью было слишком много силы. Они бродят по королевству, пока кто-то не отомстит за их смерть. Некоторые из них заманивают невинных на смерть только для того, чтобы успокоить свои разгневанные души.

По моей спине от страха пробегают мурашки. Я сглатываю.

– Они всегда обитают на кладбищах?

– Они обитают рядом с местом, где были убиты. И если ты не хочешь получить наглядную демонстрацию их возможностей, советую двигаться быстро.