Если о нас узнают

– Хочу сказать, что, возможно, это часть правды, но есть и нечто большее.

Наступает долгая пауза, и когда он начинает, то делает это практически шепотом.

– Что, если ты понял, что тебе могут нравиться парни, но ты боялся с этим что-либо делать, потому что тогда это стало бы реальностью?

Я больше не могу лгать.

Очевидно, он понял. Мне интересно, прошел ли он через схожие испытания, когда был моложе. Интересно, все геи проходят через подобное?

Поэтому я киваю.

– Ого, ничего себе, – говорит Рубен. – Думаешь, ты гей?

– Да. – Я вздрагиваю. – Мне кажется, что я могу быть бисексуалом.

– Ничего себе. Вот это да.

– Ты удивлен?

– Думаю, я не должен быть удивлен, учитывая прошлую неделю, – произносит он с кривой улыбкой. – Но так и есть? Наверное, мне казалось, что я бы уже узнал, если бы ты был би. Честно говоря, я думал об этом, но решил, что просто хочу… Я просто продолжал думать, что это не так.

– Верно.

Подождите, что он хотел? Чтобы я был би? Зачем ему…

Внезапно до меня доходит. Я поцеловал его, и все пошло не так, потому что я был холоден и отстранен. Когда кто-то, кто тебе нравится, ведет себя так после поцелуя – это сокрушительно. Я понимаю его реакцию, если учесть, что я ему нравлюсь. Или, по крайней мере, начал нравиться. Боже, я идиот. Я бы никогда в жизни не мог себе представить, что Рубен будет так из-за меня переживать, но сейчас… Теперь это имеет смысл.

Он улыбается.

– Но дело не во мне. Черт, это очень важно, Зак. Что ты об этом думаешь?

Я смотрю в его глаза. Наш зрительный контакт сильный, непоколебимый. На самом деле это кажется мне даже волшебным. Он все знает, и странных чувств больше нет. Это просто… Правильно. И под всем этим кроется мысль, что, возможно, я ему нравлюсь.

– Это вроде как пугает, но в хорошем смысле. Это важно?

– Да. Но ты имеешь в виду, что тебе нравятся парни в целом? Или…

Он смотрит вверх, явный сигнал.

И я действительно хочу этого.

Поэтому я подхожу ближе, Рубен слегка склоняет голову и улыбается. Я поднимаю руки вверх, пока они не оказываются на его лице. Нервы переполняют меня: что, если все не по-настоящему; что, если я поцелую его, и мне не понравится. Я сдвигаю руку на дюйм, и Рубен открывает глаза. Его брови сходятся вместе, и я понимаю, что порчу момент. О черт, я все испорчу, как и все остальное в последнее время, и…

На хрен все.

Я придвигаюсь ближе и прижимаюсь к его губам, вкладывая все свое существо в этот поцелуй. Провожу рукой по волосам Рубена – его великолепным волосам, – чувствую запах одеколона и вкус сахара на губах парня.

Это похоже на фейерверк, грохочущий в моей груди. Нет никаких сомнений в том, что все происходит наяву.

Он поднимает руку и кладет ее мне на сердце.

– Подожди, – говорит Рубен, слегка отталкивая меня назад, его рука все еще лежит на моей груди. – Мы не должны делать это на улице. Люди могут увидеть.

– Точно.

Мы спешим обратно к отелю. Идем ближе друг к другу, чем следовало бы, а руки иногда соприкасаются, прежде чем кто-то из нас успевает отстраниться. Наконец мы добираемся до отеля и поднимаемся обратно по пожарной лестнице, гораздо быстрее, чем спускались до этого. На крыше я нажимаю на кнопку лифта. Затем Рубен хватает меня за куртку, крутит и прижимает к холодной кирпичной стене.

– Эй! – вырывается у меня, и я смеюсь от неожиданности.

– Привет.

Он прижимается к моим губам, и от этого кружится голова. Ощущения такие же потрясающие, какими я их помню. Возможно, даже лучше.

– Прости, – произносит он, прижимаясь своим лбом к моему и обхватив меня за плечи. – Я не мог ждать.

– Я не жалуюсь.

Лифт открывается, и мы заходим внутрь.

Как только двери закрываются, мы падаем в объятия друг друга. Наши руки сплетены, а поцелуй просто неистовый, но в самом лучшем смысле этого слова. Он притягивает меня к себе, так что наши тела оказываются вплотную, его грудь прижимается к моей.

Звенит лифт, и мы резко отстраняемся друг от друга. В коридоре никого нет, поэтому мы продолжаем с того момента, на котором остановились. Внезапно он прижимается к стене, и я целую его шею. Затем он разворачивает меня, и теперь уже я прижат к холодному бетону, а он целует меня. Он прижимается ко мне, бедро к бедру, и я судорожно думаю о том, что нам нужно войти внутрь, пока я окончательно не потерял рассудок.


– Эй, – говорит он, прижимаясь своим носом к моему. – Все хорошо?

– Слишком хорошо.

Мы доходим до его двери, он открывает ее, и мы торопливо входим. Верхняя одежда летит на пол. В комнате темно, свет проникает только через раздвижные стеклянные двери балкона. Я дважды проверяю, что дверь заперта. Если кто-то в Chorus узнает об этом… Просто отстой. Я даже не хочу представлять. Не сейчас.

– Слишком много одежды, – говорю я, и Рубен смеется, стягивая с себя свитер.

Мы идем в спальню. Я начинаю расстегивать его рубашку до последней пуговицы, так что теперь она распахнута. Он снимает ее и запрыгивает на кровать, оставшись в одних джинсах.

Рубен ухмыляется, дьявол во плоти.

Я стягиваю с себя рубашку и присоединяюсь к нему.





Глава 11

Рубен





– Как лучше? – спрашивает Зак, читая из своего блокнота. – «Твоя улыбка выдает секрет, который ты не сможешь от меня скрыть» или «твоя улыбка говорит мне, что мы созданы друг для друга»?

Мы лежим бок о бок на моей застеленной кровати, облокотившись на гору мягких гостиничных подушек из гусиного пуха. У нас есть около двадцати минут до того, как мы должны будем отправиться на хореографию, но, как бы мы все ни умоляли Эрин позволить нам хоть секунду посмотреть на Кельн, ответ, как обычно, был отрицательным. Она утверждала, будто это связано с тем, что не было достаточно времени для того, чтобы собрать охрану для прогулки в такой короткий срок. (Когда мы выходим на публику, Chorus настаивает на одном охраннике для каждого из нас как минимум. На интервью и фотосессиях количество охраны не столь велико. Часть меня все понимает, но другая возмущена тем, что с нами обращаются так, словно мы сделаны из фарфора. Нас не оберегали так сильно во время американской части тура, и большую часть этого времени Энджелу и Заку все еще было семнадцать.)

Поэтому мы сказали остальным, что я буду помогать Заку с его текстами в моем номере. Я скромно надеялся, что Зак понял, что это был шифр для «поцелуев до беспамятства», но оказалось, он действительно хотел услышать мое мнение о некоторых новых строчках. К счастью, даже лежать рядом с ним на кровати для меня интереснее, чем все, чем мы могли бы заниматься снаружи, поэтому я не жалуюсь. На самом деле все более чем в порядке. Голова кружится от счастья: я нахожусь так близко к нему и знаю, что он тоже хочет быть рядом со мной. Парень хочет побыть со мной наедине.

Я бросаю взгляд на строчки, написанные аккуратным, мелким почерком Зака. Над ними находятся некоторые другие, которые он, очевидно, набросал и решил не использовать, потому что они в основном нацарапаны на полях. Я различаю слова «ядерный взрыв», «развевающиеся занавески» и «сыр-косичка» под беспорядочным чернильным хаосом.

– Для меня это звучит как куплет, – говорю я, затем наклоняюсь, проведя пальцем по странице, и указываю на две едва различимые строчки. – Просто нужно немного поправить, и они будут рифмоваться. Хотя я не знаю, почему ты написал строчку о сыре. Думаю, тут есть скрытый смысл.

Он щелкает меня по руке, усмехаясь. Простой жест, но на мгновение время останавливается.

Как он овладел силой, которая способна успокоить все внутри меня одним лишь прикосновением? Я и раньше испытывал интерес. Интерес к парням. Но всегда все контролировал. Не зависел от них. Я – личность, счастлив быть рядом с такими же личностями. Довольный, но не ведомый.

Однако когда Зак прикасается ко мне, моя кожа будто перестает быть барьером, который удерживает меня внутри собственного тела. Это похоже на границу, которую он может пересечь по своему желанию, чтобы слиться и наполнить меня огнем от самого нутра до кончиков пальцев. Он заставляет меня чувствовать себя кем-то бо́льшим, наполненным чем-то необъяснимым и ценным.

Все это говорит о том, что он превратил меня в безнадежного чертова романтика. Если бы я не наслаждался каждой секундой, мне могло бы прийти в голову возмутиться.

– Да, думаю, ты прав, – говорит он, морща лоб.

У него серьезное лицо – такое, как когда он мысленно отправляется в неведомые края, в какую-нибудь волшебную страну, где тексты песен витают в воздухе, он хватает их с неба и переписывает на бумагу. Или, по крайней мере, так это звучит, когда он описывает поиск своего вдохновения. Мне все это кажется немного фантастическим.

Когда я смотрю, как он работает, меня охватывают печаль и тревога. Мне нравятся наши песни – Galactic Records нанимают для нас только лучших авторов, и они неизменно находят баланс между чем-то запоминающимся, приятным и немного заставляющим задуматься, – но мне бы особенно хотелось, чтобы у Зака получилось. Я видел его черновики и знаю, что он достаточно талантлив для того, чтобы создать хит, если только Chorus и Galactic Records позволят ему.

Я беспокоюсь, что Зак слишком доверяет заверениям Джеффа о том, будто они хотят, чтобы парень написал песню. Но он не видит ту ложку дегтя в бочке меда, которую подсовывает Chorus.

Я оставил парня в покое и полистал новостную ленту в мобильнике. Мама прислала мне ссылку на статью, в которой, судя по названию, обсуждается, почему я на самом деле худший танцор группы Saturday. «Здесь есть несколько хороших советов, как улучшить танцевальные навыки», – написала она. «Спасибо», – печатаю я в ответ. Раньше я умолял ее не присылать мне подобное, но это бы лишний раз натолкнуло ее на мысль о том, что мне нужно стать более толстокожим, если я хочу работать в индустрии развлечений. Зак не раз говорил мне, что я не должен позволять подобному влиять на меня. Всякий раз я трачу огромное количество энергии на то, чтобы вновь и вновь восстанавливать свои границы только лишь для того, чтобы они снова рухнули.

Иногда я фантазирую, что в один прекрасный день я мог бы взять себя в руки и прекратить общение. Возможно. Если я буду достаточно храбр. Если решу, что это того стоит – нравится мне это или нет, потери все равно будут. Те хорошие времена рядом с ней, даже если они были так редки. Папа, которого я не хочу терять, но он неразрывно связан с матерью. Даже остальные члены моей семьи, если они встанут на ее сторону. Они наверняка это сделают, когда она расскажет им свою версию событий.

Думать об этом слишком долго тяжело, но это не значит, что я никогда не осуществлю задуманного.

Только не сегодня. Я еще не готов.

– Ты много писал в последнее время, – говорю я Заку, чтобы отвлечься.

Он не жалуется на то, что я его отвлек. Просто прислоняется плечом ко мне и смотрит вверх.

– Я знаю. Меня наконец-то посетило вдохновение.

Моя бровь дергается сама по себе, и он разражается смехом, покраснев до кончиков ушей.

– Прости.

– Нет-нет, ты сам это сказал.

– Блин, я пытался ответить так, чтобы это не казалось банальным…

– Ты потерпел неудачу.