Если о нас узнают

– Угу. Келлин в городе, и он хочет привести потусоваться Эллу и Теда.

Парень говорит о Келлине Уайте, Элле Пламмет и Теде Мейсоне – известнейших британских певцах. У Эллы и Теда дурная слава, за последний год они оба были замешаны в нескольких скандалах. Британские таблоиды их обожают – они дают им массу материала: «Элла Пламмет и Надя Айуб подрались на королевской свадьбе», «Тед Мейсон арестован за хранение кокаина», «Элла и Тед: правдивы ли слухе об их романе?».

– Таблоиды были бы в восторге, – сухо произношу я.

– Я могу дружить с кем захочу, – отвечает Энджел. – Это совсем не значит, что я занимаюсь чем-то дурным.

– Тогда почему ты говоришь это шепотом? – спрашиваю я, и Зак ухмыляется.

Его колено касается моего, когда автобус проезжает по выбоине.

– Рубен, ты просто… – Энджел проводит рукой в воздухе. – Просто успокойся, ладно?

Внезапно Зак приподнимается на колени с телефоном наперевес.

– Погоди-ка, позволь мне сфотографировать, – говорит он.

Зак опирается на мое бедро твердой ладонью, пока фотографирует пейзаж. Судя по всему, он хочет, чтобы я сгорел здесь заживо от смущения. Я силюсь думать о чем угодно, только не о том, как его вес давит на мое тело. В конце концов, мне остается лишь смотреть в окно и тщетно пытаться отвлечься.

Мы проезжаем через жилой район из десятков кремовых многоквартирных домов. В первую очередь мое внимание привлекают окна: высокие старинные рамы и кованые балконы, украшенные цветами. На каждом окне клумбы, и еще больше цветов висит под каждым фонарем. Я пытаюсь считать клумбы, потому что Зак все еще опирается на меня, и тепло его кожи просачивается сквозь джинсы, и… Пять, шесть, семь, восемь, девять…

– Мальчики, у меня хорошие новости! – Эрин встает и, пошатываясь, идет к нам по проходу.

Зак слезает с меня, чтобы сесть на место, и я не знаю, что мне чувствовать – облегчение или отчаяние.

– Во-первых, вот что. В честь приезда в Париж чудесные дамы из журнала подарили нам угощение.

Она достает из черной картонной коробки горсть конфет в обертке.

– Это соленая карамель от Maison Le Roux. Надеюсь, они помогут вам продержаться до обеда.

Спасибо, господи, за еду. Каждый из нас запихивает в рот по карамельке, и я с трудом заставляю себя смаковать сладость, вместо того чтобы тут же проглотить. Это не похоже ни на одну конфету, которую я когда-либо пробовал: идеальный баланс сладости и соли, густая вязкая текстура, которая обволакивает рот подобно сливкам.

– О да, – произносит Джон низким голосом, разворачивая очередную конфету, – мне нравится Париж.

Зак откидывает голову на сиденье и закрывает глаза, на его лице появляется еле заметная улыбка. Когда он так выглядит, у меня в груди все сжимается.

В моем распоряжении было достаточно времени, чтобы обдумать, не пытается ли Эрин задобрить нас этими сладостями, но она делает объявление:

– Появились результаты топ-50 самых сексуальных мужчин по мнению Opulent Condition. Рубен и Джон, вы оба попали в этот список!

Честно говоря, сначала я был весьма доволен новостью. Ничего не могу с собой поделать. Хвалебные отзывы – мой хлеб насущный, нельзя осудить человека за то, что огромное количество людей считают его красавчиком. Мне требуется чуть больше времени, чтобы осознать: если назвали только мое имя и Джона, то Энджела с Заком в этом списке нет.

– Каким образом он туда попал, а я – нет? – спрашивает Энджел, указывая на Джона.

– Некрасиво так говорить, – говорит Зак. – Джон очень сексуальный.

– Джона пропихнули, – огрызается Энджел. – Красивый не значит сексуальный. Да он краснеет всякий раз, когда на него смотрит девушка.

Джон быстро моргает, его брови ползут вверх от удивления.

– В следующий раз расскажи мне, что ты чувствуешь на самом деле.

– Только не говори, что это дерьмо не было подстроено, – хмурится Энджел.

– Конечно подстроено, – огрызается Джон, прежде чем повернуться к Эрин. – Они ведь не сами так решили. Отец обо всем позаботился, верно?

Когда Эрин не пытается отрицать, я вдруг понимаю, что был глуп, полагая, будто за меня проголосовали любящие фанаты. Конечно же, Chorus выбирал, кто из нас попадет в этот список. Я с самого начала понимал, как важно сохранить свою роль в чьих-то романтических фантазиях. Когда я впервые рассказал Джеффу о своем желании совершить каминг-аут в шестнадцать лет, он доходчиво мне все объяснил: «Думай об этом как об одном из своих мюзиклов, Рубен. Ты играешь роль в спектакле. Те, кто хочет получить эту роль, должны доказать, что они лучше остальных подходят на это место». Он также сказал, что незаменимых людей не существует. Других объяснений не потребовалось.

– Ты же попал в список, Джон. Почему не радуешься? – спрашивает Эрин.

Джон сжимает в кулаке обертку от карамели, но не смотрит женщине в глаза.

– Тебе не показалось бы странным, если бы твой отец отправил в журнал твои полуголые фотографии?

– Я еще ни разу не снималась обнаженной, – произносит Эрин.

Думаю, она пыталась пошутить, но никто не смеется. Женщина вздыхает.

– Мне кажется, что именно это и происходит, когда твой отец – менеджер группы. Попытайся найти здесь нечто позитивное. Это хорошая реклама.

– Ты по крайней мере в ней участвуешь, – бурчит Энджел.


В его голосе слышится раздражение.

Зак, который больше всего на свете ненавидит конфликты, замирает рядом со мной.

– Это не твой бренд, Энджел, – с отчаянием говорит Эрин. – Но я понимаю, что ты расстроен.

– Я не расстроен, – огрызается он. – Я в бешенстве.

– Ну чего ты, не казни гонца.

– Я чертовски красив и в десять раз круче Рубена, я переспал с большим количеством девушек, чем Джон когда-либо здоровался. Однако же Chorus совершенно случайно отдал мне роль «милого девственника».

– Хорошо, – говорит Эрин, ее улыбка выглядит натянутой. – Принято к сведению. Я лишь подумала, что вы будете рады этой уникальной возможности, которая поможет с продвижением группы. И конечно же я буду рада передать ваши отзывы Джеффу.

Джон вдруг с интересом начинает рассматривать пол, и даже Энджел неодобрительно качает головой. Единственное, на что можно пожаловаться Джеффу, – когда тебя раздевают догола. Ничего не изменится. Даже если пожалуется его собственный сын.

– Если тебя это успокоит, – подает голос Киган из передней части автобуса, – то я тоже не попал в список.

Зак прочищает горло.

– Поздравляю, – негромко говорит он, улыбнувшись сначала мне, а потом Джону.

– Видите, именно такое отношение к своим товарищам я и искала, – щебечет Эрин.

Джон бросает в ее сторону взгляд, а затем сдается.

– Итак, кто хочет подняться на Эйфелеву башню? – напряженно спрашивает он.

– Ох, у нас нет времени, чтобы подняться на самый верх, – отвечает Эрин. – Только сфотографироваться, а потом нужно ехать на очередное интервью в M6 Music.

Судя по выражению лиц, никто из нас не удивлен услышанным.

Когда Эрин возвращается обратно в переднюю часть салона, Энджел скрещивает руки на груди.

– Ты же знаешь, что они не выбрали меня, потому что считают, будто парень-азиат не может быть сексуальным, – бубнит он. – Просто, черт возьми, невероятно.

На губах Джона расползается горькая улыбка.

– Папа считает, что не может быть расистом только потому, что он женился на темнокожей женщине. Он никогда этого не понимал, чувак. И сомневаюсь, что до него когда-нибудь это дойдет.

Энджел с отвращением фыркает и переключает внимание на мобильник. Джон наблюдает за ним, теряясь в раздумьях, после чего откидывается на спинку кресла и закрывает глаза.

Зак смотрит на меня, его лицо такое же мрачное, как, наверное, и мое.



Зак в моем гостиничном номере без футболки, что одновременно удивительно и невыносимо.

Я изо всех сил стараюсь на него не пялиться. И, признаться честно, это безумно трудно.

Он постучался в мой номер около пяти минут назад, попросил одолжить что-нибудь из моей одежды, чтобы надеть к Энджелу, потому что его уже тошнит от подобранных стилистами Chorus рубашек. И теперь мне нужно смотреть куда угодно, только не на него, чтобы все не испортить. Удивительно, но игнорировать полуголого парня в переполненной комнате гораздо проще, чем тет-а-тет.

Я утыкаюсь в свой телефон, повернувшись к нему спиной. Молча считаю до десяти, давая Заку достаточно времени, чтобы надеть рубашку. Но когда я поднимаю глаза, он все еще полураздетый стоит перед зеркалом и копошится с волосами. Небольшая полоска трусов видна над узким поясом джинсов, а его кожа гладкая и бледная от недостатка солнца.

Дело в том, что Зак очень красив. Я всегда так считал, даже когда это чувство было лишь платоническим. Он стройный и высокий (не долговязый), а в его густые каштановые волосы так и хочется запустить пальцы, чтобы убедиться в их исключительной мягкости. Ямочки на щеках, длинные ресницы, обрамляющие глубокие карие глаза, точеное лицо, заметные мышцы на руках. Если бы сегодняшний список зависел от внешности, а не рекламы, он был бы в нем. Гораздо ближе к вершине, нежели я.

Звуки шуршания сигнализируют мне, что он наконец-то надевает рубашку.

– Ты выглядывал на улицу? – спрашивает он. – Там так много людей.

Вообще-то нет. Когда мы вернулись с сегодняшнего концерта, у отеля уже собралась группа фанатов. Я открываю окно, высовываю голову, и, когда они замечают меня, поднимается рев, похожий на приливную волну. Это рой. Извивающаяся масса голов и рук, десятки людей, в основном девочки-подростки. Они кричат. Для меня.

Я – единственное, что существует для них сейчас, даже если иногда мой рот выглядит странно, или мое вибрато колеблется, или я забываю улыбаться прессе. Для них это не имеет значения. Это безоговорочно.

До Saturday я никогда не знал, что такое «безоговорочность».

Я машу фанатам. Зак протискивается рядом, и крики становятся еще громче. Просто оглушительными. «По крайней мере, они способны заглушить всякий шум, доносящийся из номера Энджела», – ненароком думаю я.

Я обнимаю Зака за плечи, и он хватает мою болтающуюся руку, чтобы удержать на месте.

– Bonne fin de soirée![12] – кричу я, хотя сомневаюсь, что кто-то услышит. Зак затаскивает меня внутрь и, посмеиваясь, обнимает. Толпа стихает, когда он закрывает окно.

Когда мы добираемся до номера Энджела, там уже человек пятнадцать. Джона пока что не видно, хотя мы написали ему, когда Зак пришел ко мне в комнату.

Почти весь свет выключен, горят лишь светильники и свет в ванной. На фоне приглушенно играет музыка – пока что, – и большинство расположились на кровати, стульях или просто на полу. Их лица отбрасывают причудливые тени. Я узнаю несколько человек: Элла, Келлин и Тед, а также Дэниел Крэйферс и Брианна Смит, оба актеры лет примерно двадцати. Пару раз мы переписывались с ними в Instagram.