Эмпатия

Должно быть, мама оставила ее открытой для меня.

Не спеша, я толкаю ее, и озноб бежит по моей спине. Я устала, но голова все еще варит. Мама не оставила бы дверь открытой, она знает, что у меня есть ключ. Интуиция говорит не входить, но я отмахиваюсь от нее, убеждая себя, что все это глупости. Как и большинство девушек, я уверила себя, что плохие вещи не произойдут со мной. Это же дом моей семьи, совершено безопасное место.

Опуская сумку на пол, я делаю несколько небольших шагов вглубь дома. Здесь тихо и темно, но уже поздно, так что все нормально.

Перестать параноить, ты просто устала.

Я подхожу к столику в коридоре и опускаю на него ключи. Они громко звенят, от чего так и хочется шикнуть на них. Мое собственное отражение в зеркале над головой вынуждает меня взвизгнуть и подпрыгнуть на добрый фут вверх.

— О, Боже мой, Мел. Возьми себя в руки.

Все происходит так же быстро, как когда туча закрывает солнце, или когда вспыхивает молния посреди бури, как падающая звезда в ночном небе. Тень мелькает в зеркале за секунду до того, как чья-то рука сжимает мое горло. Прохлада кожи перчатки, что надета поверх держащей мою жизнь ладони, подвергает в неверие происходящее, за которым следует невероятный страх, неведомый мне ранее. Страх, от которого кровь стынет в жилах.

«Это происходит не на самом деле, не на самом деле», — эхом отдается в голове.

Теплое тело толкает меня со спины. Запах мяты достигает ноздрей, когда его дыхание касается моего уха и щеки. С моих губ срывается хныканье, и я поднимаю руку, желая убрать его захват с моей шеи; инстинкты выживания жаждут освобождения от сжимающих клещей, что не дают мне сделать вдох.

Давление ослабевает тогда, как с его уст срывается слышимый «ах». На мгновение тепло его тела не касается моей спины, когда парень отступает на шаг назад. Но, еще до того, как у меня появится шанс хоть что-то сделать, он вновь обретает свое хладнокровие и возвращает руку на место. По его силе и размеру, мне очевидно, что это мужчина. Его запах окутывает меня, что-то напоминая какое-то специфическое мыло… очень специфическое.

Я смотрю в зеркало, но не вижу его. Он у меня за спиной, в тени, слегка согнув колени, чтобы скрыть лицо за моей головой. Тьма в коридоре будто дразнит меня. Кошмар каждого ребенка навсегда станет моим, не важно, сколько лет мне исполнится. Конечно, если я вообще выберусь отсюда.

Тени принимают форму, будто рождаясь из тьмы.

«Пожалуйста, пусть окажется, что ты спишь, Мелоди. Этого не может происходить на самом деле. Этого не может происходить на самом деле».

Он так крепко сжимает мою шею, что его пальцы почти смыкаются вокруг нее. Глаза слезятся, и одинокая слеза лижет щеку. Не могу поверить в происходящее; это и правда я? Кажется, будто собственными глазами наблюдаю за чужим кошмаром.

— Жизнь слишком коротка, Мелоди. И я хочу, чтобы ты жила. — Слова Зейна издеваются надо мной, вовсе не утешая.

Рычание моего жнеца смерти возвращает мысли в настоящее. Горло саднит, когда с трудом произношу свои последние слова. Смерть близка, я чувствую ее в воздухе. Я спустилась в собственную могилу, не прислушавшись к своим инстинктам, и войдя в этот дом.

— Ты гребаный трус. По крайней мере, взгляни мне в лицо, раз собираешься меня убить, — хриплю я, проливая последнюю каплю своей храбрости. Не хочу умирать, хныча, отказываю в этом чертовому извращенцу. Он не сломает меня. Я отказываюсь.

В следующее мгновение он так быстро разворачивает меня к себе лицом, что голова идет кругом. Парень столь сильный, что держит меня, будто пушинку. Я поднимаю глаза, чтобы встретиться лицом к лицу со своим убийцей, но до того, как наши взгляды пересекаются, мою голову дергают назад. Острая боль пронзает затылок, мое тело обмякает, и сознание поглощает темный туман.





Голова раскалывается. Боже, она словно вот-вот развалится на две части. Издавая стон, я поднимаю руку к лицу.

Не помню, чтобы пила или бросалась под грузовик вчера вечером; так почему же мне так хреново? Пальцы нащупывают огромную, проникающую рану. Я вздрагиваю от прикосновения.

Быстро прихожу в себя, подымаюсь и осматриваюсь, чтобы понять, одна ли я тут. Тишина. Все спокойно. Я одна, но жуткая атмосфера все еще витает в воздухе.

Мне хочется вернуться на две секунды назад, когда еще ничего не помнила. Страх рикошетит из глубин живота и достигает окончания всех нервов, кожа покрывается мурашками. Я дрожу, а зубы стучат друг о друга от силы этой дрожи. Не представляю, сколько здесь пролежала. Несколько минут? Часов?

Тьма накрывает дом, словно черное одеяло, из-под которого не могу выбраться. Мне нужно включить все лампы, чтобы прогнать ночь. Проверяю свое тело на предмет других повреждений, убеждаясь, что моя одежда цела. Я все еще полностью одета.

Поднимаясь на ноги, я вздрагиваю, разрезая ладонь куском разбитого зеркала.

— Ай, — квакаю я, так как горло саднит, и голос кажется незнакомым для моих ушей.

Слегка спотыкаясь, все же встаю на ноги и использую столик в роли поддержки.

— Мам! Пап!

Разум кричит на меня, говорит заткнуться к чертовой матери, убираться отсюда, но мне просто хочется к маме и папе.

Потому крадусь по дому. Кровь струится из ладони, стекая между пальцами, капая на пол и создавая кровавый след, подобный дорожке из крошек Гензеля и Гретель, но только мой след ведет к кошмару, потому не странно, что он кровавый.

Стук сердца шумит в ушах, вызывая пульсацию в голове.

Тук.

Тук.

Тук.

Стоп!

Нет звука сердцебиения, нет звуков дыхание, только смерть, и затем раздается мой собственный вопль и звук удара коленей о деревянный пол. Окровавленная ладонь прижимается к моим губам. Безмолвный крик разрывает мои внутренности, слезы обжигают глаза.

— Нет, нет, нет, нет, нет, нет, — бормочу я, опуская ладони на пол и подползая к безжизненному телу отца. Его глаза открыты, смотрят на меня, но только такой же, как у меня, нефритовый цвет в них угас. Словно поверх этого цвета лежит тонкий слой льда. Его загорелая кожа выглядит бледной и полупрозрачной, будто бумага.


— Папа. Папа, проснись. Прошу, проснись.

Я смотрю на его тело, по его рубашке расползлось красное пятно, напоминая изображения на галстуках в 60-х годах. Безумие, какие мысли лезут в голову, когда все вокруг теряет смысл. Я гляжу на рану, что позволила его жизни ускользнуть из тела, опускаю руку поверх нее, пока сбитый с толку разум пытается вспомнить хоть что-то выученное на уроках первой помощи в школе. Руки так сильно дрожат, что едва удается их контролировать.

Он мертв; ладони ощущают холодную, загустевшую влагу его крови. И в этот момент я замечаю влагу и под моими коленями. Отползаю назад, словно кто-то ударил меня током, на попе скольжу через всю комнату, отталкиваясь ногами от пола и пытаясь побыстрее оказаться подальше от всего этого, подальше от кошмара, в котором я проснулась.

Вскакиваю на ноги и бегу к телефону. Вот тогда-то я ее и замечаю. У нее опущенная голова, кровь покрывает всю грудь, до неузнаваемости меняя цвет майки. Темные волосы свисают, падая на тарелку с едой прямо перед ней. Все остальное на столе перевернуто: еда буквально повсюду, бутылка вина опрокинута. Мама бы очень рассердилась, увидев это.

Медленно я подхожу к ней.

— Мамочка, — шепчу я, зная, что она мертва. Но маленькая девочка, верящая в сказки и Санту, почему-то берет все в свои руки. — Мамочка, я дома. Прошу, очнись. Прошу, очнись, мамочка. Мама!

Я в менее чем восьми футах от нее, но река крови вокруг ее стула, отрезает мне путь. Столько крови, сколько я никогда не видела; как из одного человека может столько вытечь? Ее кожа невероятно бледная.

«Снежно белая», — шепчет взявшая в заложники мой разум девочка.

Я протягиваю к маме руку.

— Мамочка.

Но ее здесь больше нет. Здесь больше ничего нет. Только запах разложения и оболочки моей безжалостно убитой семьи.

Свернувшись на полу, я не знаю, как долго там лежу, но время тянется вечность. Запах их мертвых тел наполняет мои ноздри, мешая нормально дышать. Металлический вкус крови в воздухе атакует вкусовые рецепторы.

Вокруг меня разрастается шумиха, и перед глазами появляется мужчина. Я вскрикиваю и пытаюсь оттолкнуть его, но меня быстро останавливают. Я борюсь и кричу, пока не чувствую внезапного укола в бедро. Онемение накатывает на меня, окутывая и защищая мой хрупкий разум, а после… ничего.



Глава 3.

Интрига

РАЙАН



Я просиживаю остаток занятия, как и всегда. Пребывая здесь, во всех смыслах этого слова, во плоти и всей красе. Но мои мысли остаются с Мелоди. Четыре недели посещения занятий. Четыре недели мне удавалось не прикасаться к ней жаждущим взглядом или руками, хотя мой разум работал на полную, представляя ее во всех возможных позах, но всегда возвращаясь к собачьему стилю, когда тяну за ароматные локоны волос, трахая девушку быстро и жестко, выскальзывая из ее киски — которая точно окажется очень тугой, — и толкаясь в ее задницу, которая, скорее всего, все еще девственная. Мне хочется узнать, какие звуки она издаст в процессе. Увидеть, как далеко смогу ее толкнуть. Что такая принцесса, как она, позволит мне сделать, прежде чем скажет «нет»?

Мне нравится чувство освобождения во время секса. Я не получал слишком много удовольствия от секса, но для меня он — своеобразная разрядка. Мне нравится раздвигать границы другого человека. Люблю унижать других. Немного по-садистски? Да.

Черт, надеюсь, Мелоди нравится грубый секс, потому что мои руки буквально вибрируют от желания отшлепать ее маленькую крепкую попку. Знаю, мне стоит держаться от девушки подальше, и потому я игнорировал ее, когда она решила сесть рядом. Я заметил Мелоди в толпе еще до того, как мы вошли в аудиторию; ее густые локоны шоколадного цвета волос мерцали рыжими прядками в свете солнечных лучей, а зеленые глаза светились так сильно, что это было заметно даже с расстояния. В них танцевали жизнь и счастье. Она будто цветущая роза среди колючих кустарников. Мелоди выделяется идеальной женственной фигурой, округлой упругой грудью, узкой талией, бедрами, которые так и умоляют опустить на них руку, попкой, жаждущей быть отшлепанной до красноты, и бесконечно длинными ногами, умирающими от потребности быть широко разведенными и привязанными к столбикам моей кровати.

И, поверьте, не один я ее заметил. Ребята кружили вокруг нее, будто пчелы возле меда. Должно быть, она в курсе того, насколько привлекательна, но не пользуется этим, поступая столь беспечно. Все это заинтриговало меня, но после того, как перетрахал всех шлюх старшей школы, добившись этим лишь драмы и ненужного внимания, я решил, что буду заниматься сексом только с тем, кто не учится в моем собственном колледже. Желаемая мной добыча должна быть столь же развращенной личностью, как и я сам, чтобы, когда отшлепаю ее или удивлю секс-игрушкой посреди секса, она не сбежала, крича и вопя об изнасиловании.

Мне плевать на закон, но я горжусь тем, что уклоняюсь от последствий, если даже и пересекаю черту. И на эту маленькую сладкую штучку, Мелоди, я наложил для себя запрет, но она все усложняет, особенно когда касается своим бедром моего, вызывая желание у моего члена выпрыгнуть из штанов и вставить ей, как следует, проверив девушку на выносливость к унижениям. Мне хочется снять то, как трахаю ее в рот, просто чтобы дразнить наличием этого видео. Но я не собирался воплощать свои фантазии, если бы не вмешательство суки-судьбы. Этому суждено случиться, так что я беру розданные мне карты и продолжаю играть, ведь эта партия реально по мне, так зачем отказываться.

От этой девушки практически исходит сияние денег и лоска. Я видел несколько смс с напоминанием о безопасности и тому подобным от ее папаши, когда Мелоди не замечала, что наблюдаю. Он стабильно предупреждает ее не забыть зарядить мобильник, носить с собой перечный спрей и закрывать двери перед тем, как лечь спать. Супер-заботливые родители. Боже, она буквально с другой планеты. Я же поступил в колледж лишь потому, что родился сообразительным малым. Не представляю, откуда взялись эти гены, но мы с Блейком оба талантливы, и наш уровень IQ гораздо выше среднего. Блейк оплатил мое обучение и заставил пообещать усердно трудиться и жить для себя. Он убежден, что не всегда сможет быть рядом.

«У некоторых людей есть цель, Райан. Моя состоит в том, чтобы вырастить тебя и сделать так, чтобы ты жил и сделал что-то лично для себя. Ты заслуживаешь счастья и того, чтобы сталкиваться только с приятной стороной этого мира».

Вина — отличный мотиватор. Вся жизнь Блейка построена на чувстве вины. Он никогда не думает о себе и собственных желаниях. Я часто наблюдаю за ним, пытаясь понять, что творится у него в голове, как видит все происходящее в нашей жизни. Ради меня он совершил непростительный грех, который оставил бы след на ком угодно. Он думает, что закрылся от мира, отключил свои эмоции и совесть. Но по факту, если вина дает ему силу, а воспоминание о наивысшем предательстве подпитывает его кровь, то разве можно назвать Блейка бесчувственным? Хотя при нем я никогда этого не стану упоминать, это лишь мысли от наблюдения за ним.

И знаете, я хорош в наблюдениях, окружающие даже не замечают моего внимания. Тогда как я все подмечаю, а позже обдумываю. Действия других людей, их повадки, желания и поступки очаровывают. Я не какой-то там неадекват. И прекрасно понимаю, что слабо вписываюсь в понимание о среднестатистическом юноше. От меня исходит энергетика в духе «держись на хрен подальше». Меня одолевают желания, которые сложно удовлетворить, и они не исчезнут только потому, что окружающие их не одобряют, так что приходится быть более изворотливым, чем остальные, и, к счастью, мне это удается.

Я быстро повзрослел. Ко мне никто никогда не проявлял симпатии, ну, если не считать Блейка, и то, он еще больший псих, чем я сам, потому его привязанность проявлялась не в объятиях или хороших советах, а скорее в духе «я куплю тебе все, что хочешь, научу драться и убью за тебя».

С другой стороны, наша мать — бессердечная шлюха, позволяющая трахать себя за дозу, так что от нее я почерпнул философию «женщины — объект для траха». Последней монеткой в копилку моей психики можно считать отца-алкоголика, избивающего меня и Блейка. У меня не было ни шанса стать нормальным, и из-за всех этих проблем мне нравится, веселья ради, быть иногда избитым. Нравится ходить в мрачные, бесстыдные клубы и позволять домам-мужчинам и женщинам хлыстать мое тело. Я говорю им, что это своеобразное наказание за жестокое обращение моего отца, за то, что мать меня не любит, а брат, по моей вине, стал тем, кем стал. Но правда в том, что я жажду, чтобы удар хлыста пробудил во мне чувства, заставил ощутить вину, которой Блейк отдает всего себя. Когда это не срабатывает, я просто чувствую, как струящаяся внутри меня кровь вытекает из тела, пока насмехаюсь над домом и его попытками ранить меня. Все это дает мне небольшой всплеск кайфа, и я жажду его. Мне нравится боль, и я подталкиваю других к тому, чтобы причинить мне ее; она — единственно, что меня удовлетворяет.

Бл*дь. Клайв, этот мудак в кашемировом свитере с эмблемой гольф-клуба, прав. Я уродец и причиняю себе боль; вот только, на самом деле, не режу себя. А позволяю это делать другим.



Глава 4.

Удовольствие в боли



РАЙАН



Я выхожу после занятия и замечаю, что Клайв и его близкий друг, Джейкоб, следуют за мной. Больная часть моего естества наслаждается тем фактом, что они попытаются причинить мне боль, но этим лишь доставят удовольствие. Я выхожу через парадные двери, морщась от яркого света улицы. Блейк стоит через дорогу у перехода, прислонившись к дереву, у него бесподобная манера поведения. От того, как девушки глазеют и застенчиво улыбаются в его сторону, хочется усмехнуться. Еб*ные шлюхи. Я слегка подымаю руку, чтобы подать ему знак оставаться там, где стоит. Его взгляд бросается к Клайву, который прямо в этот момент толкает меня в спину.