Эльфийский подменыш

Под кустами шиповника – белого, как снег, и алого, как кровь, – девушки дали друг другу слово. Старшая пообещала, что будет навещать родной замок не реже, чем четырежды в год, а младшая поклялась, что останется с отцом, чтобы ухаживать за ним в старости. Она ведь была дочерью лесной фейри, поэтому считала, что королевой людей по праву должна стать старшая сестра.

Наступила середина лета. Старый замок отмыли добела, всюду развесили гербовые знамёна, повара приготовили лучшие кушанья на серебряной посуде, а герольды изо всех сил трубили с зубчатых стен, вознося хвалу Его Величеству.

Луна дважды рождалась и шла на убыль, пока король и его свита гостили в замке. Государь играл со старым лордом в фидхелл и говорил о делах, они вместе ездили на охоту. Старшая сестра пела для них под звуки арфы, а в свободное время ткала златом и серебром прекрасный гобелен для будущего жениха. Младшая же, не обладавшая никакими особыми талантами, приличествующими юной леди, могла лишь рассказывать сказки, которыми с древних пор славились родные просторы, да пару раз обыграла короля в фидхелл, чем вызвала немалое недовольство отца. Тот опасался, что Его Величество может разгневаться, если обращаться с ним без должного почтения, не уступая в игре.

Когда же наступило третье новолуние, король поблагодарил всех обитателей замка за гостеприимство и попросил у лорда-отца руки младшей дочери. Старшая сестра, узнав о том, убежала в слезах и заперлась в своей комнате, а младшая была так напугана, что сперва не могла вымолвить ни слова. Когда же, собравшись с мыслями, она осмелилась ответить отказом, король лишь рассмеялся и сказал так:

– Знаю, моя милая, что вы всей душой любите эти земли, старый замок и вашего уважаемого отца, но уверяю, что и моя столица — славный Каэрлеон — придётся вам по нраву. Как только вы увидите высокие крепостные стены из белого камня и алые флаги на фоне небесной синевы, вы полюбите их и не сможете более расстаться с ними.

А старый лорд добавил:

– Простите, сир, моя глупая дочь, верно, обезумела от счастья. Если же она и впрямь любит меня так сильно, как говорит, то ни за что не станет противиться воле своего отца и пойдёт за вас без отговорок.

После этого он велел ей немедленно готовиться к свадьбе. А король вскоре уехал, на прощание сказав, что к середине осени будет ждать прибытия своей обожаемой невесты.

Наутро же стало известно, что какой-то лиходей срубил оба куста шиповника, которые росли во дворе у внутренних ворот: один с цветами белыми, как снег, второй – с красными, как кровь. Прекрасный гобелен, шитый золотом и серебром, тоже нашли изрезанным в клочья. Старшая сестра, рыдая, обвинила в этом злодействе младшую. Она сказала, что своими глазами видела, как та, таясь в тенях, прокралась в покои, а затем обернулась чёрной кошкой с горящими глазами и рвала гобелен острыми когтями до тех пор, пока не пропели первые петухи.

Ещё она сказала, что кошка лишь вымещала свою жгучую злобу, ибо не смогла добраться до соперницы, и в подтверждение своих слов показала глубокие царапины, избороздившие её белую грудь и плечи. В довершение всего она уличила сестру в запретной магии, сказав, что та сварила приворотное зелье и опоила им короля. И хотя младшая всё отрицала, люди пошли к ней в покои и нашли там стеклянный сосуд с остатками зелья и вдобавок – чёрную кошачью шкурку. Вина казалась доказанной, и девушку заковали в цепи, чтобы предать справедливому суду. Больше не могло быть и речи, что она станет королевой…

Говорят, Орден Искупления, денно и нощно хранящий простых людей от дикой магии и всех тех, кто занимается запретным колдовством, признал младшую дочь лорда ведьмой и приговорил к сожжению на костре.

Говорят, старшую дочь лорда нашли мёртвой рядом с решёткой, за которой томилась её сестра. А дочь лесных фейри даже не думала отрицать вину, и только смеялась.

Говорят, лорд-отец, написав обо всём случившемся Его Величеству, умер в тот же день, не пережив позора.

Говорят, пламя на эшафоте трижды разгоралось, и трижды его тушил проливной дождь. А на четвёртый раз проклятая ведьма превратилась в дикую чёрную кошку и уже собиралась было сбежать, но тут с чистого неба камнем упал красногрудый сокол, схватил её могучими когтями и унёс. А куда – то людям неведомо.



Закончив свой рассказ, Келликейт вздохнула и отвернулась. Воцарилось гнетущее молчание, которое Орсон нарушил первым:

– Я с-слышал эту историю, – сказал он. – Это ведь неудачное с-сватовство Артура Девятого к дочерям лорда Ф-флойда в замке, что зовётся Ключ Рассвета?

Келликейт, не глядя на него, кивнула.

– Но лорд Ф-флойд жив-здоров же? А т-тут говорится, что умер. – Орсон переступил с ноги на ногу, под его тяжёлым сапогом хрустнула ветка.

– Сказки порой привирают. Для красного словца. – Девушка поёжилась от холодного порыва ветра, налетевшего с реки, и накинула на голову капюшон.

Деревья, росшие на берегу, зашумели ветвями. Воде плеснула хвостом крупная рыба, и снова всё стихло.

– А как звали с-старшую с-сестру? – полушёпотом спросил Орсон.

– Келлиджил Флойд. – Девушка практически выплюнула это имя, как если бы оно отдавало полынной горечью.– Или Леди Белого Шиповника – как тебе больше нравится.

Она яростно комкала в руках концы своего длинного пояса, и даже Элмерику было видно, как сильно дрожат её пальцы.

– Это очень грустная с-сказка. – Гигант шумно втянул носом воздух. – Но в жизни обычно всё ещё хуже, и я хочу знать, что с-случилось на с-самом деле. Вы п-правда дружили?

– Я любила её. – Голос Келликейт стал тихим и бесцветным. – А она предала меня, потому что позавидовала. Или, может, считала, что это я первая предала её, – помнишь, ведь у нас был уговор. Но я не трогала её гобелен, не царапала ей руки и, конечно, не рубила шиповник, росший у ворот. Когда же меня обвинили в колдовстве и заточили в тюрьму, Келлиджил пришла позлорадствовать напоследок. Рассказать, как она поедет в столицу, станет королевой, родит Его Величеству много детишек. Тогда я спросила, сможет ли она править со спокойной совестью, зная, что её счастье стоило мне жизни. Сестра рассмеялась и сказала: «О, да, не волнуйся об этом». В тот же миг меня охватили такие сильные горечь и злоба, что я задушила её цепью сквозь решётку и только потом поняла, что натворила. Это мой единственный грех, и, поверь, я очень сожалею о содеянном.

Она подняла голову и настороженно глянула на Орсона из-под капюшона. Элмерику из его укрытия показалось, что девушка боялась увидеть отвращение или осуждение на лице своего спутника, но ничего подобного даже близко не было. Келликейт облегчённо выдохнула.

– А как же п-произошло чудесное с-спасение? – Орсон осмелился взять её за руку; девушка вздрогнула, но ладонь не отняла.

– О, на самом деле оно не было таким уж чудесным. Сначала эти неумехи из Ордена Искупления и в самом деле не могли развести костёр – дождь в тот день лил как из ведра. А «красногрудый сокол» вовсе не падал камнем с неба, а приехал на невзрачном пегом мерине с грамотой о помиловании, подписанной королём лично. Толпа сперва его чуть не порвала, поняв, что их лишают вожделенного зрелища, но королевская печать отрезвила даже самых отпетых забияк. Дальнейшее тебе известно: мой спаситель из Соколов поручился за меня головой. Если я что-нибудь натворю, нас накажут обоих, поэтому я буду вести себя хорошо.

Элмерик слушал откровения Келликейт, то краснея, то бледнея от ужаса. Ему было очень жаль девушку. А её вредная сестра получила ровно то, чего заслуживала, – ни больше ни меньше! Вот только одно не укладывалось его голове: если осуждённая с самого начала собиралась быть паинькой, то почему пыталась сбежать? А её просто так вернули и даже не наказали. Что-то не сходилось… Он надеялся, что Орсон тоже заметит неувязку, но великан спросил девушку совсем о другом:

– Выходит, ты пошла к С-соколам не по зову с-сердца? Просто чтобы в-выжить?

– Поначалу так и было, – не стала отпираться Келликейт. – Но теперь всё изменилось. Мы много говорили с моим поручителем. Он рассказывал мне, чем занимаются Соколы. Кое-что поведал о себе. И тогда я решила, что он ещё будет мною гордиться. Если уж я не могу завоевать его сердце, то хотя бы постараюсь заслужить дружбу и уважение. А потом появились вы, мои друзья. И ныне я уверена, что нашла своё место в жизни, и хочу быть рядом с вами до конца своих дней.

– Хорошо с-сказано! – похвалил Орсон. Он помог Келликейт слезть с дерева и предложил: – П-пойдём п-потанцуем?

– С цепью? – она звякнула кандалами. – Как ты себе это представляешь?

– Ерунда, я могу тебя на п-плечи п-посадить!

Девушка задумалась, а потом рассмеялась:

– А почему бы и нет? Сегодня, в конце концов, Мабон – самое время прощаться с прошлым…


Они уходили к кострам, запаху яблок и листьев, прямо в объятия осени. Ветер уносил вдаль их голоса, и Элмерик едва расслышал восхищённый вопрос Орсона:

– Слушай, а ты правда умеешь превращаться в кошку?

Ответ, если он и был, потонул в шорохе опадающих листьев.





4.




Элмерик ещё некоторое время посидел на берегу, обдумывая всё, что услышал. Ему было любопытно, который из Соколов спас Келликейт от смерти. Наверняка это был кто-то, с кем Соколят ещё не познакомили. Может быть, даже сам Каллахан О`Ши?

Хмель уже успел подвыветриться из головы, и вскоре бард начал чувствовать холод. Вновь поднявшийся ветер пробирал до костей, даже тёплая куртка не помогала. Нужно было возвращаться к жару костров, если, конечно, Элмерик не хотел подхватить лихорадку. А до рассвета оставалось достаточно времени, чтобы исправить сделанные ошибки. В отличие от Келликейт, он ещё мог это сделать.

Бард не понимал, почему ему раньше не пришло в голову, что можно поискать Брендалин при помощи магии. Наверное, сперва он был очень расстроен, а потом – сильно пьян. Сейчас же ему вдруг вспомнился один из последних уроков мастера Флориана: тот говорил, что, если человек находится где-то неподалёку, его можно обнаружить, наложив заклятие на связанную с ним вещь. Элмерик поискал в карманах что-нибудь, напоминавшее о Брендалин, но ничего не нашёл: девушка всегда благосклонно принимала его дары, но ни разу не отдаривалась в ответ. Он решил, что, если (когда!) они помирятся, надо будет выпросить у неё что-нибудь на память: платок или, скажем, кисет.

А колдовать всё-таки не пришлось: едва вернувшись в деревню, Элмерик увидел знакомый тоненький силуэт под тем самым тисом, где они расстались ещё днём. Бард подоспел как раз вовремя, чтобы защитить Брендалин от назойливых ухаживаний какого-то деревенского пьяницы. Наградой ему стал благодарный взгляд фиалковых глаз, но начинать разговор первой девушка не спешила.

– Прости меня. – Припомнив наставления Джеримэйна, Элмерик покаянно уставился себе под ноги. – Я вовсе не хотел тебя обидеть. И, конечно, не должен был вести себя так грубо.

Девушка молчала и слушала не перебивая. Она больше не стремилась уйти: это подсказывало барду, что он находится на верном пути.

– Я должен был быть рядом – тогда бы ты не упала в грязь… – продолжил он, но Брендалин не дала ему закончить:

– Не говори так. Я сама виновата: могла бы сразу понять, что ты случайно наступил мне на платье. Да оно уже и без того было испорчено…

Бард только теперь заметил, что девушка, следуя его совету, сама оборвала с подола всё кружево. Теперь из-под юбки были видны её сапожки из мягкой кожи – весьма удобные, если собираешься много танцевать. Элмерик счёл это добрым знаком.

– И вообще, ты же не можешь быть рядом всегда. – Брендалин прислонилась спиной к стволу дерева, и на её лицо упали тёмные тени от сплетённых ветвей. – Мне нужно самой справиться с этим проклятием. Я же, в конце концов, чародейка с мельницы, а не какая-нибудь домашняя девочка.

– Думаешь, это прямо-таки проклятие? – Элмерик встал рядом с девушкой, прислонившись плечом к её плечу.

Сквозь ветви старого тиса проглядывали частые звёзды, похожие на сияющие ягоды. Несмотря на ночную прохладу, ствол казался тёплым, будто бы нагретым солнцем. Или, может, это был внутренний жар, всегда разгоравшийся в груди, стоило только Элмерику оказаться рядом с Брендалин.

– Уверена! – Она осторожно склонила голову ему на плечо. – Посуди сам: прежде я не была такой неловкой. И мои первые дни на мельнице были самыми обычными, а потом вдруг началось…

– Кстати, а ты не помнишь, когда именно? – Элмерик боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть то зыбкое единение, что возникло между ними.

Брендалин задумалась, перебирая в памяти свои неудачи.

– Это было точно после Лугнасада, но до того, как сбежала Келликейт.

– И ты ни с кем не ссорилась? Не находила ничего странного? Не наступала на эльфийский след?

– Я бы заметила. – Брендалин нахмурилась, её миловидное лицо вдруг посуровело, губы сжались в тонкую линию, и даже изящный девичий подбородок стал резким и волевым, когда она вскинула голову. – Впрочем, это моё дело, и я сумею справиться сама.

Элмерик вздохнул. Памятуя прошлый опыт, спорить он решился далеко не сразу, но, подумав, всё же осмелился заметить:

– Если леди не хочет ни помощи, ни защиты – быть может, ей пригодится добрый совет? Брендалин, пойми, я ничуть не сомневаюсь в том, что ты сильная и смелая. Но порой изнутри ситуации мы не видим самых простых вещей. А сторонние люди их замечают. Особенно те, у кого опыта побольше нашего.

Девушка глянула на него и нехотя кивнула:

– Может, ты и прав. Но поговорить с наставником я всё равно должна сама.

– Как тебе будет угодно. – Элмерик выдохнул с облегчением. – А впрочем, что мы всё о делах да о делах в такую прекрасную ночь? Пошли скорее танцевать!

Он схватил её за руку, чтобы втащить в круг.

– Но у меня ужасно грязное платье! – заупрямилась Брендалин. – А вдруг кто увидит?

– В темноте не увидит. – Сегодня Элмерик больше не собирался отступать.

– И я наверняка опять упаду.

– Ни в коем случае! Я тебя поймаю! – Бард сам бесконечно поражался своей храбрости. – Вот увидишь: на меня можно положиться. Говорят, проклятия рыжих минуют. А я как раз рыжий. Всё твоё невезение испугается и убежит.

– Ладно, уговорил. – Девушка рассмеялась, и её смех напомнил Элмерику звон маленьких серебряных колокольчиков. – Тебе сегодня сложно отказать.

Они танцевали до упаду, пока на пожелтевшие осенние травы не пала утренняя роса, а в стремительно светлеющем небе не начали гаснуть частые звёзды. Предрассветная прохлада сослужила хорошую службу, позволив Элмерику взять замёрзшие ладони Брендалин в свои руки и долго согревать их горячим дыханием. Щёки горели, и дыхание сбивалось – то ли от безудержного танца и жара костров, то ли от бури чувств, охватившей их обоих. В эту ночь казалось вполне допустимым сначала коснуться губами кожи на её тонком запястье – точно там, где бьётся голубая жилка, – а потом, окончательно осмелев, привлечь к себе и поцеловать. Брендалин, конечно, вспыхнула и опустила взгляд, но не отстранилась, даже когда Элмерик сбивчиво и тихо признался ей в любви. Вместо ответа, которого от неё и не требовалось, Брендалин нежно провела рукой по его щеке и, улыбнулась.