Элементали
Часть 27 из 36 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ты думаешь… – начал Дофин, но остановился, потому что знал, что хотел сказать.
– А я объясню вам, почему так решила. Это из-за пьянства. Я сейчас не очень соображаю, но вчера вечером и сегодня утром мой разум был трезв. Про бурбон даже не задумывалась – мысли об алкоголе и не приходили мне в голову. Сегодня за завтраком я выпила целый стакан грейпфрутового сока, и только после того, как посуда отправилась в раковину, подумала, что туда можно было добавить водку. Если это не исцеление, тогда я не знаю, что это!
Дофин одобряюще кивнул.
– Я вылечилась, сказала я себе. И знаете, старалась-то я для Лоутона, потому что он не хотел быть женатым на пьянице. На себя было плевать – на самом деле мне даже нравилось налимониваться каждый вечер, и – мне больно это говорить – по большому счету меня вообще не волновало, что вы, дети, об этом думаете. Если бы вы просто сказали мне остановиться, я бы не послушалась. Я бы пошла на свадебный прием с ожерельем из бутылок на шее – и все равно, что подумают другие! Но Лоутон не хотел быть женатым на пьянице, так что я решила бросить пить. Все время, пока страдала в Бельдаме, думала, что я больше не пью, что больше не алкоголик, и когда вернусь к Лоутону, он скажет мне: «Боже милостивый, Большая Барбара, ты можешь водить мою карету!» Но оказалось, что Лоутон просто не хочет быть моим супругом! Он высадил меня на подъездной дорожке и сказал: «Иди внутрь и выпей, Барбара, тебе станет легче!»
Дофин покачал головой, как будто не поверил, – хотя знал Лоутона МакКрэя, и история звучала вполне правдоподобно.
– Тебе следовало взять ложку, – сказал Люкер, – и выковырять его глаза прямо из орбит.
– И я подумала, что если его забота обо мне кончается на этом, то уже ничего нельзя поделать. Пусть остается со своей разведенкой! Если его изберут в Конгресс, ей придется нелегко в Вашингтоне. Курчавые разведенки понятия не имеют, как устраивать вечеринки для политиков – ни малейшего понятия!
– Ты можешь жить у нас с Ли, – сказал Дофин. – Позволь Лоутону забрать все, что он пожелает, не хочу, чтобы ты беспокоилась о… вещах. – Он имел в виду деньги. – Мы с Ли позаботимся о тебе, мы все можем переехать в Большой дом. Ох, я уверен, с этого момента у нас все будет хорошо!
– Теперь ты наконец протрезвела и понимаешь, что за мудак этот человек, – сказал Люкер.
– Индия от тебя понабралась, – вздохнула Большая Барбара. – Лоутон говорит, что у него там какие-то бумаги, и он хочет, чтобы я подписала их у Уорда Бенсона в среду. Он хочет развода по обоюдному согласию. Я скажу ему, что буду счастлива подписать документы о разводе, буду счастлива передать все свои акции компании по производству удобрений, все права на добычу полезных ископаемых, которые есть у меня в округе Ковингтон. Я пойду и скажу ему, что он может взять все, кроме Бельдама. Умно придумано, да? Бельдам останется моим. Это единственное, что я заберу. И тогда нам больше не придется беспокоиться о вмешательстве нефтяных компаний. Я отдам Лоутону все до нитки, лишь бы Бельдам остался у меня. В среду утром я подпишу эти бумаги, и уже к вечеру мы вернемся в Бельдам.
Большая Барбара улыбнулась сквозь рыдания, предвкушая это счастливое будущее.
Глава 25
Лоутон МакКрэй водил знакомство с Лулой Перл Торндайк девять лет. Когда-то она была бедной, но в ее скромном ореховом саду всего через три недели после того, как ураган «Клара» растерзал и унес все, кроме четырех деревьев, обнаружили нефть. Именно Лула надоумила его попытаться продать Бельдам и познакомила с Сонни Джо Блэком, главным местным представителем нефтяной компании на алабамской «ручке кастрюли». Сонни Джо Блэк под огромным секретом и рассказал Лоутону о планируемом бурении у побережья округа Болдуин.
Лоутон проявил довольно заметный интерес к предложенной сделке – и, посовещавшись со своим начальством, Сонни Джо Блэк вернулся с предложением: два миллиона долларов за Бельдам, поровну поделенные между Лоутоном и Дофином Сэвиджем. Дофину нефтяная компания официально сообщит, что Лоутону досталось гораздо меньше – за меньший земельный участок. Фактически Лоутону заплатят за помощь в организации сделки. Миллион долларов позволил бы ему разнообразить свой бизнес – мужчина в пятьдесят три заслуживает чего-то большего, чем банальные удобрения.
Первая организованная Лоутоном встреча Сонни Джо Блэка с Дофином прошла, по его мнению, хорошо; но вот вторая, в Мобиле, когда Дофин вернулся в город знакомиться с завещанием Мэриэн Сэвидж, оказалась разочаровывающе безрезультатной. Похоже, Дофин не собирался отдавать дома без боя. Лоутон намекнул зятю, что просто ждал, когда будет названа достаточно высокая цена за их с Большой Барбарой дом, но это был просто блеф. Без целого земельного участка под названием «Бельдам» нефтяной компании было нечего делать, а бумаги Лоутона включали лишь его дом – всего пятнадцать метров береговой линии и четыреста пятьдесят квадратных метров собственности. Всем остальным владел и распоряжался Дофин.
И еще одни планы Лоутона потерпели крах. После разговора с Дофином и Люкером Большая Барбара заявила мужу, что согласна на развод – при единственном условии, что дом в Бельдаме переходит к ней. «Представь весы, – сказала Большая Барбара, – с одной стороны поместим Бельдам – это моя сторона. А на твоей стороне положим Лулу Перл Торндайк и около четырехсот тонн удобрений…»
Лоутон осознал, что допустил серьезную ошибку, добиваясь развода с Большой Барбарой – потому что это было рычагом влияния тогда, когда она не хотела с ним расставаться. Но действительно потерять влиятельную жену, богатых дочь и зятя и Бельдам было не просто легкомысленно – это могло обернуться роковой ошибкой. В ту ночь, созерцая фейерверк, распускающийся над линкором «Алабама» на фестивале в гавани, Лоутон придумал, как примирить свою семью продажей Бельдама.
Он просто сожжет три дома.
В принятии решений Лоутон МакКрэй был не из тех, кто ждал у моря погоды. Сомнения и нерешительность чреваты сокрушительными последствиями для человека, который хочет продвинуться в этом мире, и он давно осознал ценность немедленных действий. Какое-то время Лоутон задавался вопросом, следует ли ему доверять Сонни Джо Блэку, который должен был получить неплохую премию и комиссионные, если сделка по продаже Бельдама осуществится. Зная об обещанных богатствах, Сонни Джо вполне мог бы вступить в небольшой взаимовыгодный сговор. Но после дальнейшего размышления Лоутон решил никому не раскрывать свои планы. Поджог – дело отчаянное, и раскрыть свою вину даже такому близкому по духу человеку, как Сонни Джо Блэк, было безусловной неосторожностью. Он сделает все в одиночку.
За два часа до наступления Дня независимости Лоутон прибыл на завод по производству удобрений в Белфоресте. Там он положил пять двадцатилитровых канистр с бензином в багажник «Континенталя» и поехал на север в сторону городка Бэй Минетт. Припарковал «Континенталь» на подъездной дорожке к большому новому дому Лулы Перл Торндайк и переложил канистры с бензином в кузов небольшого пикапа, оставшегося с тех времен, когда Лула Перл была захудалым фермером, выращивавшим орехи пекан; он накрыл канистры брезентом, чтобы те, кто проезжал мимо него по шоссе, не увидели груз. Для этой операции вышла сама Лула Перл; она была выдрессирована лучше, чем Большая Барбара, и не подглядывала.
– Ты вернешься? – осмелилась спросить она, когда Лоутон уезжал с подъездной дорожки.
– Придется, – ответил он. – Я оставил здесь машину. Послушай, Лула Перл, – добавил он, строго взглянув на нее, – Я был здесь всю прошлую ночь. Приехал около полуночи и пробыл примерно до полудня. Ты меня поняла?
– Каждое слово, Лоутон, каждое слово, – ответила она и с тревогой направилась в дом.
Поездка до Галф-Шорс заняла час с четвертью. В кабине пикапа Лоутон сидел в темных солнцезащитных зеркальных очках и широкополой шляпе. Несмотря на беспокойство и спешку, он не позволил себе ехать быстро и выбрал маршрут через Локсли, Робертсдейл и Фоли, так, чтобы избежать полицейских участков этих городков. Его слишком хорошо знали. Еще не было и шести, когда он добрался до Галф-Шорс – и в этом курортном поселке еще никого не было. Никто не видел, как он свернул на автодорогу Дикси Грейвс. Перед Гаском он съехал с шоссе и объехал все дома по широкой дуге. Пикап не был так удобен для езды по песку, как «Джип» Дофина и «Скаут» Большой Барбары, поэтому дважды застревал по дороге. Хотя в кабине и был установлен кондиционер, а день еще не разогрелся, Лоутон ужасно вспотел. Ему не улыбалось застрять возле Бельдама с бензином в багажнике даже не принадлежавшей ему машины.
Когда Лоутон наконец достиг места назначения, высокий прилив и десять метров быстро движущейся воды отделяли его от Бельдама; но он к этому подготовился: в кузове пикапа была небольшая рыбацкая лодка с подвесным мотором. С некоторым трудом он вытащил ее и, прежде чем опустить в пролив, осторожно привязал буксирный трос к бамперу пикапа. Вода, хлынувшая из залива и сделавшая лагуну Сэнт-Эльмо еще более соленой, чем прежде, яростно раскачивала лодку. Лоутон загрузил пять двадцатилитровых канистр и наконец сам устроился в лодке. Он завел мотор, развязал трос, и маленькое суденышко, опасно покачиваясь, внезапно устремилось в лагуну. Вдали от пролива та была спокойной – мертвой, вот более точное описание ее зеркальной безжизненной поверхности, – и через пять минут он остановился у дома Сэвиджей. Лоутон взял брезент и накрыл канистры с бензином; хотя он и был уверен, что здесь никого нет, все равно чувствовал, что в таком деле лишняя осторожность не помешает. Он вытащил лодку на берег лагуны и привязал ее к столбу, установленному как раз для этой цели.
Он встал во дворе между тремя домами и крикнул. Никто не ответил. Постучал в задние двери домов Сэвиджей и МакКрэев. Никто не вышел. Переводя взгляд с одного дома на другой, он пытался решить, какой сжечь первым.
Не имея никакого опыта в поджогах, не считая двухквартирного здания по аренде с огромной страховкой, которым владел несколько лет назад, Лоутон решил, что лучше всего начать с третьего дома. Ремонт у того был хуже, чем у других, – точнее, его вообще не было, и следователи – если бы кто-то из них вдруг удосужился посетить такое отдаленное место, как Бельдам, – не удивились бы, что дом охватил внезапный пожар. Однако, рассматривая здание, Лоутон рассеянно удивился тому, что оно выглядело так же хорошо, как и раньше. Их с Сэвиджами дома каждое лето нуждались в небольшом ремонте: заменить часть крыши, поменять стекла, укрепить опоры веранды, убрать гнилые доски и положить новые. Но третий дом выглядел ненамного хуже, и Лоутон был уверен, что с 1951 года – с момента, как он начал приезжать в Бельдам, – над зданием не производилось никаких работ. Что ж, подумал он, вероятно, его сохранил песок.
Лоутон вынул канистру с бензином из лодки и перенес на боковую веранду третьего дома. Он собирался опорожнить одну в нем, две в доме Сэвиджей и две в своем – этого должно было хватить. Как только дома загорятся, их уже ничего не спасет. В радиусе пятидесяти километров не было ни одной пожарной части. Отдыхающие на пляже – ближайшие соседи в Гаске были в десяти километрах отсюда, – вероятно, еще не проснулись, а если и не спали, то все равно не смогут ничего сделать, кроме как прийти и посмотреть. Возможно, какая-нибудь небольшая рыбацкая лодка в заливе заметит дым и сообщит об этом береговой охране, но к тому времени Лоутона уже и след простынет. По всей вероятности, дома сгорят дотла и не останется ничего, кроме обломков и кусков грязного стекла там, где песок расплавится от жара. Даже если и обнаружится, что дома намеренно подожгли, Лоутон обеспечил себе алиби: Лула Перл скажет, что он провел ночь с ней, а его уникальный розовый «Континенталь» на переднем дворе заметят любопытные соседи и ранние пташки. План был безупречен, и он принесет ему прекрасные плоды в виде миллиона долларов на счету.
Лоутон пожалел, что уже подзабыл, как это делается – он не поджигал дома более двадцати лет. Он не мог, например, вспомнить, как далеко нужно отойти, когда бросаешь зажженную спичку в лужу разлитого бензина, или как оценить время, которое потребуется небольшому, но свободно разгорающемуся огню, чтобы охватить деревянную конструкцию. Ему нужно было убраться отсюда как можно скорее, но при этом убедиться, что пламя в домах не выгорит попусту. Судя по всему, ему повезло – ведь стояло сухое утро, хотя для этого конкретного проекта он бы заказал более жаркую погоду.
Лоутон нервничал даже по поводу самого начала операции. Он отвинтил крышку от канистры, но не решался вылить горючую жидкость на доски веранды. Ему не нравился вид дюны наверху: что если несколько досок сгорят и крыльцо обвалится? Песчаная дюна тогда может устремиться вперед и затушить огонь, который он так тщательно разводил; это явно не годится. Намного лучше будет, если пламя разгорится в одной из задних комнат третьего дома и начнет пожирать тот одновременно внутри, снаружи и наверху. К удивлению Лоутона, задняя дверь была открыта; он обрадовался, что не пришлось разбивать окно. Он прошел через кухню, поставил канистру с бензином на стол и заглянул в столовую. Эта комната в передней части дома была почти заполнена песком. Разжигать там огонь бесполезно.
Тогда Лоутону пришло в голову осмотреть весь дом. Он никогда раньше не заходил в него, и ему было любопытно узнать, что здесь находится, – его даже удивило, что никто из них до сих пор не удосужился исследовать здание. А поскольку план этого дома был идентичен двум другим, то Лоутон, изучив комнаты, мог сообразить, где лучше развести огонь во всех трех домах. Например, имело бы смысл пролить бензин на полы спальни, тем самым запаливая и первый, и второй этажи одновременно.
Затем, оставив канистру на кухонном столе – он был удивлен обнаружить там не пыль, а лишь тонкий слой песка, – Лоутон вернулся в столовую и с трудом прошел через дверной проем в гостиную, хрустя стеклом лампы, которая когда-то перевернулась и разбилась об пол. Он осторожно поднялся по лестнице, опасаясь сгнивших досок и не желая поскользнуться на тонком нетронутом слое белого песка, покрывавшем каждую ступеньку.
На втором этаже три двери в спальни были затворены, но четвертая – приоткрыта, и раннее утреннее солнце через восточное окно тускло освещало лестничную площадку. Лоутон толкнул дверь и заглянул внутрь. Комната была обставлена на старинный манер, и сюда тоже проник песок, покрыв все призрачным слоем тонкой белизны. Он проверил другие двери на лестничной площадке: они были открыты, и каждая вела в старомодную, полностью меблированную спальню. Только в последней комнате песок отвоевал себе максимальное пространство. На одно из окон снаружи навалилась дюна, пробила нижние стекла и высыпалась на пол несколькими кубическими метрами песка. В итоге Лоутон решил, что лучшее место для розжига – кухня; огонь горел вверх, так что вполне логично начинать снизу. Он повертелся в коридоре, заглянув еще раз в каждую из четырех спален, и собрался спускаться по лестнице в гостиную, когда легкий шум – вроде шага – задержал его и заставил сердце замереть на мгновение.
Звук доносился с третьего этажа.
Конечно же, это ерунда – дом всего лишь реагировал на присутствие человека, проведя тридцать лет без воздействия какого-либо веса, кроме песка. Но Лоутону все равно нужно было посмотреть – и теперь он ставил ноги на ступени, ведущие на третий этаж, осторожнее, чем когда поднимался с первого на второй.
Там не было двери, только отверстие в полу. Он остановился, просунув в люк только голову, и огляделся. Лоутон смог насчитать шесть полутораспальных кроватей, каждая с истлевшим синим покрывалом, бахрома которого болталась по полу. На всех досках лежало по полсантиметра песка, совершенно не тронутого. Никто не ступал по этому полу вот уже тридцать лет, так что тогда он услышал, как усаживается дом. Через окна в обоих концах комнаты виднелось только голубовато-белое безоблачное небо.
Лоутон развернулся на ступеньке и собрался было снова спуститься, обнадеженный – ему пришла мысль, что, возможно, и не придется тратить даже целую двадцатилитровую канистру на весь этот дом, – когда небольшое металлическое кольцо около пяти сантиметров в диаметре скатилось с одной из кроватей на пол перед ним. Вращаясь, оно оставило за собой на песке тонкий узор из дуг. Все еще думая о распределении бензина между тремя домами, Лоутон подобрал кольцо: это был чеканный серебряный браслет, по-видимому, предназначавшийся для очень крохотной ручки.
И он был теплым.
Лоутон потянулся к покрывалу кровати, с которой упал браслет, и дернул его. Гнилая бахрома в его руках превратилась в песчаную пыль.
Двумя большими шагами он преодолел оставшиеся до комнаты ступени и огляделся – настолько не ожидая что-то обнаружить, что даже не потрудился собраться с духом.
А следовало бы. На третьей кровати с западной стороны дома, в песчаной впадине, словно в люльке, лежал младенец. Он был живым, хотя и не должен. Большой, мясистый, с деформированными когтистыми руками и ногами. На голове, чем-то напоминавшей голову Лоутона, с массивной отвисшей челюстью и без какого-либо подбородка, виднелись вмятины на плоти там, где положено было быть глазам, и невскрытая плоть – на месте носа. Рыжие волосы слиплись от лихорадочного пота. Младенец шумно дышал ртом, заполненным мелкими острыми зубами, и молотил толстыми конечностями по двухсантиметровой насыпи песка на кровати. Когда ребенок перевернулся в своем бессмысленном судорожном телодвижении, Лоутон увидел у него гниющий рудиментарный хвост. Такие чудища не являлись ему даже в кошмарах.
Пожалуй, самым ужасным в этом существе была одежда: изящный синий накрахмаленный сарафан, правда, испачканный мочой и фекалиями. На деформированных пальцах были кольца, на толстых запястьях – браслеты. Чудовищно большие уши украшали золотые серьги. Нитка жемчуга удушающе вонзалась в чешуйчатую кожу шеи.
Его шумное дыхание и движение внезапно прекратились. Он повернул свою невидящую голову к Лоутону и протянул к нему руки. Его рот двигался, будто формируя слова.
Заикаясь от ужаса, Лоутон бросился вниз по лестнице на площадку второго этажа. Он шагнул на первую ступеньку, как вдруг его внезапно остановило то, что он увидел из окна спальни напротив. Оно выходило на залив, и там – в сотне метров от берега – покачивалась небольшая лодка с ярким красно-оранжевым парусом. В лодке стоял человек, беспечно держась за мачту, и махал в сторону Бельдама. «Мне», – подумал Лоутон, и с этой мыслью потерял равновесие. Он поскользнулся на песке, покрывавшем лестницу, и скатился в самый низ. Его нога оказалась под ним – сначала он услышал громкий треск бедра, и только потом ощутил мучительную боль.
Он понял, что сломал ногу – и сильно сломал. И все же ему нужно было выбраться из этого дома: он выползет, подползет к лодке, обогнет лагуну и доберется к заливу. Туда Лоутон выльет все, кроме одной, канистры бензина, а ее ему хватит до Галф-Шорс. Он не позволял вмешиваться в свои планы мыслям о том, что за штука там наверху и как она могла туда попасть; боль была почти в радость, потому что она отвлекала его от настоящего ужаса.
В поту и отчаянных попытках подавить стон – он не хотел выдать свое положение чудовищу на третьем этаже, потому что, хоть то и казалось беспомощным, но все равно могло обладать какой-то силой, – Лоутон полз к узкому пространству, ведущему из гостиной в столовую. Он считал, что ему повезло – крови не было, хотя бедро уже распухло вдвое по сравнению с нормальным размером, и каждое движение отдавалось сильной болью.
Наконец он добрался до дверного проема и на мгновение остановился на насыпи песка почти в полметра; она была удобнее, чем голый пол. Он смахнул пот со лба и осторожно маневрировал, чтобы пройти через это узкое пространство – когда снова услышал шум наверху. Послышались шаги, медленные и тихие, но не таящиеся. Лоутон попытался пролезть через дверной проем, но его нога задела косяк; он дернулся и чуть не потерял сознание от боли, пронизавшей все тело. Голова запрокинулась, но песок смягчил удар – и Лоутон услышал, как распахнулись двери спальни. Кто-то входил в каждую комнату, но все так же без спешки и скрытности.
Его искали.
Лоутон потянулся еще раз, дернулся и закричал в агонии; сломанная нога вырвалась из косяка, и он проскользнул в столовую. Он слышал шаги, довольно легкие, не шаги взрослого – и уж точно не того монстра. Кто-то прятался на третьем этаже, под одной из кроватей, глядя на него через истлевшую синюю бахрому одного из покрывал. «Под какой же кроватью?» – думал Лоутон, подбираясь к распашной двери на кухню. Почему он не заглянул под кровати? Кто-то должен был положить туда эту дрянь, она определенно не могла двигаться сама по себе. Кто-то…
Он понял, когда шаги достигли подножия лестницы. Зазвучали по-другому. Он протянул ладонь к двери и толкнул ее, не сводя глаз с узкой панорамы гостиной. Дверь отрикошетила и хлопнула его по руке.
В дверном проеме гостиной стояла маленькая чернокожая девочка, которую Лоутон смутно узнал. И внезапно он успокоился.
– Марта-Энн, – сказал он, и ее имя пришло к нему из ниоткуда, как это часто бывает у политиков, – Марта-Энн, послушай, я, кажется, сломал тут ногу. Ты…
Дочь Одессы, Марта-Энн, умерла в 1969 году, утонув в лагуне Сэнт-Эльмо. Лоутон снова потянулся к двери; толкнув ее, смог увидеть кухню. Солнце сквозь окна отражалось на канистре с бензином на большом столе в центре комнаты.
Марта-Энн улыбнулась ему, но в столовую не вошла. Вместо этого она повернулась и исчезла. Лоутон пополз к кухне и уперся плечом в дверь.
Марта-Энн снова стояла в дверях. В ее руках, прижавшись к плечу, было то, что лежало в кровати на третьем этаже. Маленькое тело Марты-Энн склонилось под тяжестью его веса, но девочка все равно улыбалась. Ее рот широко растянулся в ухмылке, и белый песок сыпался на спину и сарафан чудовища. Она осторожно смахнула его своей нежной черной рукой. Девочка наклонилась и положила чудовище животом на песок в столовой. Оно поползло было обратно к ней, но она развернула его и осторожно подтолкнула в направлении Лоутона.
Оно осторожно проползло по краю песчаной дюны. Желтые жесткие ногти на деформированных ногах, многочисленные браслеты и кольца на когтистых руках лязгали по деревянному полу, пока оно приближалось. У него не было глаз, чтобы видеть, и ноздрей, чтобы чуять запах, зато уши достались просто громадные – и хотя Лоутон МакКрэй пытался не издавать ни звука, оно быстро обнаружило его по прерывистому испуганному дыханию.
Часть IV
Зрение
Глава 26
Утром четвертого июля Большая Барбара МакКрэй напрасно ждала мужа. Однако Лоутон так часто ее подводил, что она не придала большого значения тому, что он не пришел. На обеде для местных республиканских сановников она села напротив Ли и Дофина, а место справа от нее занял Люкер. Так же без Лоутона вся семья в тот день посетила и полуофициальный прием Общества садоводов округа Мобил в Беллинграт Гарденс. Лоутон не объявился и на ужин – на котором Ли объявила семье, что беременна.
При этом неожиданном известии Большая Барбара вскрикнула и выскочила из-за стола, чтобы обнять дочь. Одесса подошла обнять Дофина. Люкер и Индия же, которые не питали особой симпатии к младенцам да и – несмотря на собственное родство – не могли понять детско-родительских радостей, присоединились к поздравлениям более сдержанно.
– Не могу поверить, – воскликнула Большая Барбара, снова садясь, – ребенок и развод в один год! Ну и какой семье повезло больше нашей?
Никакие новости не смогли бы улучшить настроение Большой Барбары больше, чем беременность Ли. Ее переполняли планы на ребенка и себя; теперь она задавалась вопросом, как вообще смогла прожить с Лоутоном все эти годы. «Только я и он, и никаких детей». Она тут же решила, что, когда они в конце лета вернутся из Бельдама, то не отправится к Лоутону, а сразу переедет в Малый дом – при условии, конечно, что готовые стать настоящей семьей Дофин и Ли переберутся в особняк.
– Мама, – засмеялась Ли, – ты должна позаботиться обо мне. Ты переезжаешь к нам.
– А я объясню вам, почему так решила. Это из-за пьянства. Я сейчас не очень соображаю, но вчера вечером и сегодня утром мой разум был трезв. Про бурбон даже не задумывалась – мысли об алкоголе и не приходили мне в голову. Сегодня за завтраком я выпила целый стакан грейпфрутового сока, и только после того, как посуда отправилась в раковину, подумала, что туда можно было добавить водку. Если это не исцеление, тогда я не знаю, что это!
Дофин одобряюще кивнул.
– Я вылечилась, сказала я себе. И знаете, старалась-то я для Лоутона, потому что он не хотел быть женатым на пьянице. На себя было плевать – на самом деле мне даже нравилось налимониваться каждый вечер, и – мне больно это говорить – по большому счету меня вообще не волновало, что вы, дети, об этом думаете. Если бы вы просто сказали мне остановиться, я бы не послушалась. Я бы пошла на свадебный прием с ожерельем из бутылок на шее – и все равно, что подумают другие! Но Лоутон не хотел быть женатым на пьянице, так что я решила бросить пить. Все время, пока страдала в Бельдаме, думала, что я больше не пью, что больше не алкоголик, и когда вернусь к Лоутону, он скажет мне: «Боже милостивый, Большая Барбара, ты можешь водить мою карету!» Но оказалось, что Лоутон просто не хочет быть моим супругом! Он высадил меня на подъездной дорожке и сказал: «Иди внутрь и выпей, Барбара, тебе станет легче!»
Дофин покачал головой, как будто не поверил, – хотя знал Лоутона МакКрэя, и история звучала вполне правдоподобно.
– Тебе следовало взять ложку, – сказал Люкер, – и выковырять его глаза прямо из орбит.
– И я подумала, что если его забота обо мне кончается на этом, то уже ничего нельзя поделать. Пусть остается со своей разведенкой! Если его изберут в Конгресс, ей придется нелегко в Вашингтоне. Курчавые разведенки понятия не имеют, как устраивать вечеринки для политиков – ни малейшего понятия!
– Ты можешь жить у нас с Ли, – сказал Дофин. – Позволь Лоутону забрать все, что он пожелает, не хочу, чтобы ты беспокоилась о… вещах. – Он имел в виду деньги. – Мы с Ли позаботимся о тебе, мы все можем переехать в Большой дом. Ох, я уверен, с этого момента у нас все будет хорошо!
– Теперь ты наконец протрезвела и понимаешь, что за мудак этот человек, – сказал Люкер.
– Индия от тебя понабралась, – вздохнула Большая Барбара. – Лоутон говорит, что у него там какие-то бумаги, и он хочет, чтобы я подписала их у Уорда Бенсона в среду. Он хочет развода по обоюдному согласию. Я скажу ему, что буду счастлива подписать документы о разводе, буду счастлива передать все свои акции компании по производству удобрений, все права на добычу полезных ископаемых, которые есть у меня в округе Ковингтон. Я пойду и скажу ему, что он может взять все, кроме Бельдама. Умно придумано, да? Бельдам останется моим. Это единственное, что я заберу. И тогда нам больше не придется беспокоиться о вмешательстве нефтяных компаний. Я отдам Лоутону все до нитки, лишь бы Бельдам остался у меня. В среду утром я подпишу эти бумаги, и уже к вечеру мы вернемся в Бельдам.
Большая Барбара улыбнулась сквозь рыдания, предвкушая это счастливое будущее.
Глава 25
Лоутон МакКрэй водил знакомство с Лулой Перл Торндайк девять лет. Когда-то она была бедной, но в ее скромном ореховом саду всего через три недели после того, как ураган «Клара» растерзал и унес все, кроме четырех деревьев, обнаружили нефть. Именно Лула надоумила его попытаться продать Бельдам и познакомила с Сонни Джо Блэком, главным местным представителем нефтяной компании на алабамской «ручке кастрюли». Сонни Джо Блэк под огромным секретом и рассказал Лоутону о планируемом бурении у побережья округа Болдуин.
Лоутон проявил довольно заметный интерес к предложенной сделке – и, посовещавшись со своим начальством, Сонни Джо Блэк вернулся с предложением: два миллиона долларов за Бельдам, поровну поделенные между Лоутоном и Дофином Сэвиджем. Дофину нефтяная компания официально сообщит, что Лоутону досталось гораздо меньше – за меньший земельный участок. Фактически Лоутону заплатят за помощь в организации сделки. Миллион долларов позволил бы ему разнообразить свой бизнес – мужчина в пятьдесят три заслуживает чего-то большего, чем банальные удобрения.
Первая организованная Лоутоном встреча Сонни Джо Блэка с Дофином прошла, по его мнению, хорошо; но вот вторая, в Мобиле, когда Дофин вернулся в город знакомиться с завещанием Мэриэн Сэвидж, оказалась разочаровывающе безрезультатной. Похоже, Дофин не собирался отдавать дома без боя. Лоутон намекнул зятю, что просто ждал, когда будет названа достаточно высокая цена за их с Большой Барбарой дом, но это был просто блеф. Без целого земельного участка под названием «Бельдам» нефтяной компании было нечего делать, а бумаги Лоутона включали лишь его дом – всего пятнадцать метров береговой линии и четыреста пятьдесят квадратных метров собственности. Всем остальным владел и распоряжался Дофин.
И еще одни планы Лоутона потерпели крах. После разговора с Дофином и Люкером Большая Барбара заявила мужу, что согласна на развод – при единственном условии, что дом в Бельдаме переходит к ней. «Представь весы, – сказала Большая Барбара, – с одной стороны поместим Бельдам – это моя сторона. А на твоей стороне положим Лулу Перл Торндайк и около четырехсот тонн удобрений…»
Лоутон осознал, что допустил серьезную ошибку, добиваясь развода с Большой Барбарой – потому что это было рычагом влияния тогда, когда она не хотела с ним расставаться. Но действительно потерять влиятельную жену, богатых дочь и зятя и Бельдам было не просто легкомысленно – это могло обернуться роковой ошибкой. В ту ночь, созерцая фейерверк, распускающийся над линкором «Алабама» на фестивале в гавани, Лоутон придумал, как примирить свою семью продажей Бельдама.
Он просто сожжет три дома.
В принятии решений Лоутон МакКрэй был не из тех, кто ждал у моря погоды. Сомнения и нерешительность чреваты сокрушительными последствиями для человека, который хочет продвинуться в этом мире, и он давно осознал ценность немедленных действий. Какое-то время Лоутон задавался вопросом, следует ли ему доверять Сонни Джо Блэку, который должен был получить неплохую премию и комиссионные, если сделка по продаже Бельдама осуществится. Зная об обещанных богатствах, Сонни Джо вполне мог бы вступить в небольшой взаимовыгодный сговор. Но после дальнейшего размышления Лоутон решил никому не раскрывать свои планы. Поджог – дело отчаянное, и раскрыть свою вину даже такому близкому по духу человеку, как Сонни Джо Блэк, было безусловной неосторожностью. Он сделает все в одиночку.
За два часа до наступления Дня независимости Лоутон прибыл на завод по производству удобрений в Белфоресте. Там он положил пять двадцатилитровых канистр с бензином в багажник «Континенталя» и поехал на север в сторону городка Бэй Минетт. Припарковал «Континенталь» на подъездной дорожке к большому новому дому Лулы Перл Торндайк и переложил канистры с бензином в кузов небольшого пикапа, оставшегося с тех времен, когда Лула Перл была захудалым фермером, выращивавшим орехи пекан; он накрыл канистры брезентом, чтобы те, кто проезжал мимо него по шоссе, не увидели груз. Для этой операции вышла сама Лула Перл; она была выдрессирована лучше, чем Большая Барбара, и не подглядывала.
– Ты вернешься? – осмелилась спросить она, когда Лоутон уезжал с подъездной дорожки.
– Придется, – ответил он. – Я оставил здесь машину. Послушай, Лула Перл, – добавил он, строго взглянув на нее, – Я был здесь всю прошлую ночь. Приехал около полуночи и пробыл примерно до полудня. Ты меня поняла?
– Каждое слово, Лоутон, каждое слово, – ответила она и с тревогой направилась в дом.
Поездка до Галф-Шорс заняла час с четвертью. В кабине пикапа Лоутон сидел в темных солнцезащитных зеркальных очках и широкополой шляпе. Несмотря на беспокойство и спешку, он не позволил себе ехать быстро и выбрал маршрут через Локсли, Робертсдейл и Фоли, так, чтобы избежать полицейских участков этих городков. Его слишком хорошо знали. Еще не было и шести, когда он добрался до Галф-Шорс – и в этом курортном поселке еще никого не было. Никто не видел, как он свернул на автодорогу Дикси Грейвс. Перед Гаском он съехал с шоссе и объехал все дома по широкой дуге. Пикап не был так удобен для езды по песку, как «Джип» Дофина и «Скаут» Большой Барбары, поэтому дважды застревал по дороге. Хотя в кабине и был установлен кондиционер, а день еще не разогрелся, Лоутон ужасно вспотел. Ему не улыбалось застрять возле Бельдама с бензином в багажнике даже не принадлежавшей ему машины.
Когда Лоутон наконец достиг места назначения, высокий прилив и десять метров быстро движущейся воды отделяли его от Бельдама; но он к этому подготовился: в кузове пикапа была небольшая рыбацкая лодка с подвесным мотором. С некоторым трудом он вытащил ее и, прежде чем опустить в пролив, осторожно привязал буксирный трос к бамперу пикапа. Вода, хлынувшая из залива и сделавшая лагуну Сэнт-Эльмо еще более соленой, чем прежде, яростно раскачивала лодку. Лоутон загрузил пять двадцатилитровых канистр и наконец сам устроился в лодке. Он завел мотор, развязал трос, и маленькое суденышко, опасно покачиваясь, внезапно устремилось в лагуну. Вдали от пролива та была спокойной – мертвой, вот более точное описание ее зеркальной безжизненной поверхности, – и через пять минут он остановился у дома Сэвиджей. Лоутон взял брезент и накрыл канистры с бензином; хотя он и был уверен, что здесь никого нет, все равно чувствовал, что в таком деле лишняя осторожность не помешает. Он вытащил лодку на берег лагуны и привязал ее к столбу, установленному как раз для этой цели.
Он встал во дворе между тремя домами и крикнул. Никто не ответил. Постучал в задние двери домов Сэвиджей и МакКрэев. Никто не вышел. Переводя взгляд с одного дома на другой, он пытался решить, какой сжечь первым.
Не имея никакого опыта в поджогах, не считая двухквартирного здания по аренде с огромной страховкой, которым владел несколько лет назад, Лоутон решил, что лучше всего начать с третьего дома. Ремонт у того был хуже, чем у других, – точнее, его вообще не было, и следователи – если бы кто-то из них вдруг удосужился посетить такое отдаленное место, как Бельдам, – не удивились бы, что дом охватил внезапный пожар. Однако, рассматривая здание, Лоутон рассеянно удивился тому, что оно выглядело так же хорошо, как и раньше. Их с Сэвиджами дома каждое лето нуждались в небольшом ремонте: заменить часть крыши, поменять стекла, укрепить опоры веранды, убрать гнилые доски и положить новые. Но третий дом выглядел ненамного хуже, и Лоутон был уверен, что с 1951 года – с момента, как он начал приезжать в Бельдам, – над зданием не производилось никаких работ. Что ж, подумал он, вероятно, его сохранил песок.
Лоутон вынул канистру с бензином из лодки и перенес на боковую веранду третьего дома. Он собирался опорожнить одну в нем, две в доме Сэвиджей и две в своем – этого должно было хватить. Как только дома загорятся, их уже ничего не спасет. В радиусе пятидесяти километров не было ни одной пожарной части. Отдыхающие на пляже – ближайшие соседи в Гаске были в десяти километрах отсюда, – вероятно, еще не проснулись, а если и не спали, то все равно не смогут ничего сделать, кроме как прийти и посмотреть. Возможно, какая-нибудь небольшая рыбацкая лодка в заливе заметит дым и сообщит об этом береговой охране, но к тому времени Лоутона уже и след простынет. По всей вероятности, дома сгорят дотла и не останется ничего, кроме обломков и кусков грязного стекла там, где песок расплавится от жара. Даже если и обнаружится, что дома намеренно подожгли, Лоутон обеспечил себе алиби: Лула Перл скажет, что он провел ночь с ней, а его уникальный розовый «Континенталь» на переднем дворе заметят любопытные соседи и ранние пташки. План был безупречен, и он принесет ему прекрасные плоды в виде миллиона долларов на счету.
Лоутон пожалел, что уже подзабыл, как это делается – он не поджигал дома более двадцати лет. Он не мог, например, вспомнить, как далеко нужно отойти, когда бросаешь зажженную спичку в лужу разлитого бензина, или как оценить время, которое потребуется небольшому, но свободно разгорающемуся огню, чтобы охватить деревянную конструкцию. Ему нужно было убраться отсюда как можно скорее, но при этом убедиться, что пламя в домах не выгорит попусту. Судя по всему, ему повезло – ведь стояло сухое утро, хотя для этого конкретного проекта он бы заказал более жаркую погоду.
Лоутон нервничал даже по поводу самого начала операции. Он отвинтил крышку от канистры, но не решался вылить горючую жидкость на доски веранды. Ему не нравился вид дюны наверху: что если несколько досок сгорят и крыльцо обвалится? Песчаная дюна тогда может устремиться вперед и затушить огонь, который он так тщательно разводил; это явно не годится. Намного лучше будет, если пламя разгорится в одной из задних комнат третьего дома и начнет пожирать тот одновременно внутри, снаружи и наверху. К удивлению Лоутона, задняя дверь была открыта; он обрадовался, что не пришлось разбивать окно. Он прошел через кухню, поставил канистру с бензином на стол и заглянул в столовую. Эта комната в передней части дома была почти заполнена песком. Разжигать там огонь бесполезно.
Тогда Лоутону пришло в голову осмотреть весь дом. Он никогда раньше не заходил в него, и ему было любопытно узнать, что здесь находится, – его даже удивило, что никто из них до сих пор не удосужился исследовать здание. А поскольку план этого дома был идентичен двум другим, то Лоутон, изучив комнаты, мог сообразить, где лучше развести огонь во всех трех домах. Например, имело бы смысл пролить бензин на полы спальни, тем самым запаливая и первый, и второй этажи одновременно.
Затем, оставив канистру на кухонном столе – он был удивлен обнаружить там не пыль, а лишь тонкий слой песка, – Лоутон вернулся в столовую и с трудом прошел через дверной проем в гостиную, хрустя стеклом лампы, которая когда-то перевернулась и разбилась об пол. Он осторожно поднялся по лестнице, опасаясь сгнивших досок и не желая поскользнуться на тонком нетронутом слое белого песка, покрывавшем каждую ступеньку.
На втором этаже три двери в спальни были затворены, но четвертая – приоткрыта, и раннее утреннее солнце через восточное окно тускло освещало лестничную площадку. Лоутон толкнул дверь и заглянул внутрь. Комната была обставлена на старинный манер, и сюда тоже проник песок, покрыв все призрачным слоем тонкой белизны. Он проверил другие двери на лестничной площадке: они были открыты, и каждая вела в старомодную, полностью меблированную спальню. Только в последней комнате песок отвоевал себе максимальное пространство. На одно из окон снаружи навалилась дюна, пробила нижние стекла и высыпалась на пол несколькими кубическими метрами песка. В итоге Лоутон решил, что лучшее место для розжига – кухня; огонь горел вверх, так что вполне логично начинать снизу. Он повертелся в коридоре, заглянув еще раз в каждую из четырех спален, и собрался спускаться по лестнице в гостиную, когда легкий шум – вроде шага – задержал его и заставил сердце замереть на мгновение.
Звук доносился с третьего этажа.
Конечно же, это ерунда – дом всего лишь реагировал на присутствие человека, проведя тридцать лет без воздействия какого-либо веса, кроме песка. Но Лоутону все равно нужно было посмотреть – и теперь он ставил ноги на ступени, ведущие на третий этаж, осторожнее, чем когда поднимался с первого на второй.
Там не было двери, только отверстие в полу. Он остановился, просунув в люк только голову, и огляделся. Лоутон смог насчитать шесть полутораспальных кроватей, каждая с истлевшим синим покрывалом, бахрома которого болталась по полу. На всех досках лежало по полсантиметра песка, совершенно не тронутого. Никто не ступал по этому полу вот уже тридцать лет, так что тогда он услышал, как усаживается дом. Через окна в обоих концах комнаты виднелось только голубовато-белое безоблачное небо.
Лоутон развернулся на ступеньке и собрался было снова спуститься, обнадеженный – ему пришла мысль, что, возможно, и не придется тратить даже целую двадцатилитровую канистру на весь этот дом, – когда небольшое металлическое кольцо около пяти сантиметров в диаметре скатилось с одной из кроватей на пол перед ним. Вращаясь, оно оставило за собой на песке тонкий узор из дуг. Все еще думая о распределении бензина между тремя домами, Лоутон подобрал кольцо: это был чеканный серебряный браслет, по-видимому, предназначавшийся для очень крохотной ручки.
И он был теплым.
Лоутон потянулся к покрывалу кровати, с которой упал браслет, и дернул его. Гнилая бахрома в его руках превратилась в песчаную пыль.
Двумя большими шагами он преодолел оставшиеся до комнаты ступени и огляделся – настолько не ожидая что-то обнаружить, что даже не потрудился собраться с духом.
А следовало бы. На третьей кровати с западной стороны дома, в песчаной впадине, словно в люльке, лежал младенец. Он был живым, хотя и не должен. Большой, мясистый, с деформированными когтистыми руками и ногами. На голове, чем-то напоминавшей голову Лоутона, с массивной отвисшей челюстью и без какого-либо подбородка, виднелись вмятины на плоти там, где положено было быть глазам, и невскрытая плоть – на месте носа. Рыжие волосы слиплись от лихорадочного пота. Младенец шумно дышал ртом, заполненным мелкими острыми зубами, и молотил толстыми конечностями по двухсантиметровой насыпи песка на кровати. Когда ребенок перевернулся в своем бессмысленном судорожном телодвижении, Лоутон увидел у него гниющий рудиментарный хвост. Такие чудища не являлись ему даже в кошмарах.
Пожалуй, самым ужасным в этом существе была одежда: изящный синий накрахмаленный сарафан, правда, испачканный мочой и фекалиями. На деформированных пальцах были кольца, на толстых запястьях – браслеты. Чудовищно большие уши украшали золотые серьги. Нитка жемчуга удушающе вонзалась в чешуйчатую кожу шеи.
Его шумное дыхание и движение внезапно прекратились. Он повернул свою невидящую голову к Лоутону и протянул к нему руки. Его рот двигался, будто формируя слова.
Заикаясь от ужаса, Лоутон бросился вниз по лестнице на площадку второго этажа. Он шагнул на первую ступеньку, как вдруг его внезапно остановило то, что он увидел из окна спальни напротив. Оно выходило на залив, и там – в сотне метров от берега – покачивалась небольшая лодка с ярким красно-оранжевым парусом. В лодке стоял человек, беспечно держась за мачту, и махал в сторону Бельдама. «Мне», – подумал Лоутон, и с этой мыслью потерял равновесие. Он поскользнулся на песке, покрывавшем лестницу, и скатился в самый низ. Его нога оказалась под ним – сначала он услышал громкий треск бедра, и только потом ощутил мучительную боль.
Он понял, что сломал ногу – и сильно сломал. И все же ему нужно было выбраться из этого дома: он выползет, подползет к лодке, обогнет лагуну и доберется к заливу. Туда Лоутон выльет все, кроме одной, канистры бензина, а ее ему хватит до Галф-Шорс. Он не позволял вмешиваться в свои планы мыслям о том, что за штука там наверху и как она могла туда попасть; боль была почти в радость, потому что она отвлекала его от настоящего ужаса.
В поту и отчаянных попытках подавить стон – он не хотел выдать свое положение чудовищу на третьем этаже, потому что, хоть то и казалось беспомощным, но все равно могло обладать какой-то силой, – Лоутон полз к узкому пространству, ведущему из гостиной в столовую. Он считал, что ему повезло – крови не было, хотя бедро уже распухло вдвое по сравнению с нормальным размером, и каждое движение отдавалось сильной болью.
Наконец он добрался до дверного проема и на мгновение остановился на насыпи песка почти в полметра; она была удобнее, чем голый пол. Он смахнул пот со лба и осторожно маневрировал, чтобы пройти через это узкое пространство – когда снова услышал шум наверху. Послышались шаги, медленные и тихие, но не таящиеся. Лоутон попытался пролезть через дверной проем, но его нога задела косяк; он дернулся и чуть не потерял сознание от боли, пронизавшей все тело. Голова запрокинулась, но песок смягчил удар – и Лоутон услышал, как распахнулись двери спальни. Кто-то входил в каждую комнату, но все так же без спешки и скрытности.
Его искали.
Лоутон потянулся еще раз, дернулся и закричал в агонии; сломанная нога вырвалась из косяка, и он проскользнул в столовую. Он слышал шаги, довольно легкие, не шаги взрослого – и уж точно не того монстра. Кто-то прятался на третьем этаже, под одной из кроватей, глядя на него через истлевшую синюю бахрому одного из покрывал. «Под какой же кроватью?» – думал Лоутон, подбираясь к распашной двери на кухню. Почему он не заглянул под кровати? Кто-то должен был положить туда эту дрянь, она определенно не могла двигаться сама по себе. Кто-то…
Он понял, когда шаги достигли подножия лестницы. Зазвучали по-другому. Он протянул ладонь к двери и толкнул ее, не сводя глаз с узкой панорамы гостиной. Дверь отрикошетила и хлопнула его по руке.
В дверном проеме гостиной стояла маленькая чернокожая девочка, которую Лоутон смутно узнал. И внезапно он успокоился.
– Марта-Энн, – сказал он, и ее имя пришло к нему из ниоткуда, как это часто бывает у политиков, – Марта-Энн, послушай, я, кажется, сломал тут ногу. Ты…
Дочь Одессы, Марта-Энн, умерла в 1969 году, утонув в лагуне Сэнт-Эльмо. Лоутон снова потянулся к двери; толкнув ее, смог увидеть кухню. Солнце сквозь окна отражалось на канистре с бензином на большом столе в центре комнаты.
Марта-Энн улыбнулась ему, но в столовую не вошла. Вместо этого она повернулась и исчезла. Лоутон пополз к кухне и уперся плечом в дверь.
Марта-Энн снова стояла в дверях. В ее руках, прижавшись к плечу, было то, что лежало в кровати на третьем этаже. Маленькое тело Марты-Энн склонилось под тяжестью его веса, но девочка все равно улыбалась. Ее рот широко растянулся в ухмылке, и белый песок сыпался на спину и сарафан чудовища. Она осторожно смахнула его своей нежной черной рукой. Девочка наклонилась и положила чудовище животом на песок в столовой. Оно поползло было обратно к ней, но она развернула его и осторожно подтолкнула в направлении Лоутона.
Оно осторожно проползло по краю песчаной дюны. Желтые жесткие ногти на деформированных ногах, многочисленные браслеты и кольца на когтистых руках лязгали по деревянному полу, пока оно приближалось. У него не было глаз, чтобы видеть, и ноздрей, чтобы чуять запах, зато уши достались просто громадные – и хотя Лоутон МакКрэй пытался не издавать ни звука, оно быстро обнаружило его по прерывистому испуганному дыханию.
Часть IV
Зрение
Глава 26
Утром четвертого июля Большая Барбара МакКрэй напрасно ждала мужа. Однако Лоутон так часто ее подводил, что она не придала большого значения тому, что он не пришел. На обеде для местных республиканских сановников она села напротив Ли и Дофина, а место справа от нее занял Люкер. Так же без Лоутона вся семья в тот день посетила и полуофициальный прием Общества садоводов округа Мобил в Беллинграт Гарденс. Лоутон не объявился и на ужин – на котором Ли объявила семье, что беременна.
При этом неожиданном известии Большая Барбара вскрикнула и выскочила из-за стола, чтобы обнять дочь. Одесса подошла обнять Дофина. Люкер и Индия же, которые не питали особой симпатии к младенцам да и – несмотря на собственное родство – не могли понять детско-родительских радостей, присоединились к поздравлениям более сдержанно.
– Не могу поверить, – воскликнула Большая Барбара, снова садясь, – ребенок и развод в один год! Ну и какой семье повезло больше нашей?
Никакие новости не смогли бы улучшить настроение Большой Барбары больше, чем беременность Ли. Ее переполняли планы на ребенка и себя; теперь она задавалась вопросом, как вообще смогла прожить с Лоутоном все эти годы. «Только я и он, и никаких детей». Она тут же решила, что, когда они в конце лета вернутся из Бельдама, то не отправится к Лоутону, а сразу переедет в Малый дом – при условии, конечно, что готовые стать настоящей семьей Дофин и Ли переберутся в особняк.
– Мама, – засмеялась Ли, – ты должна позаботиться обо мне. Ты переезжаешь к нам.