Батальон, к бою!

Братья Милорадовичи очертили большой круг подле реки на плотной и высохшей от солнца поляне.

– Начали! – выкрикнул Живан, и на солнце сверкнули клинки. Подпоручик, слегка согнув ноги и с туловищем, обращенным вполоборота к противнику, сразу же ринулся в атаку. Клинки со звоном соединились, чуть отклонившись в сторону, Николай молниеносно отвел свой и тут же попытался нанести удар сопернику в предплечье. Сабля разрезала воздух, но на этом месте его соперника уже не было. Последовало еще несколько финтов. Удары в верхнюю и в нижнюю сферу противника чередовались со стремительными уколами. Опять атака с батманом[12] и снова с уколом. Еще одна. Все было впустую. Этот армейский офицер прекрасно чувствовал схватку, он двигался, уходил от наносимых по нему ударов и сам же их наносил в ответ. Уже не раз Николай был на волосок от того, чтобы проиграть этот поединок. Этого допустить ему никак было нельзя. Ну, хоть здесь-то он должен был утереть нос этим армейским неучам!

Батман круговой, укол с углом, комбинированная атака с действием на оружие, с финтом и опять с уколом. Он почти что достал своего соперника, но чуть-чуть затянул с выпадом, и тот, стремительно уходя чуть в сторону и отведя его оружие своей саблей, вдруг хлестнул подпоручику пощечину.

– Были бы вы в настоящем бою, молодой человек, так ваш соперник вам бы зубы или всю челюсть уже выбил, – бросил он, отскочив от разъяренного подпоручика.

Тот же, взрыкнув, с яростью ринулся в атаку, их клинки опять встретились. Теперь Николай четко понимал, что в этом поединке он явно проигрывает. Уже трижды за это короткое время подполковник мог бы его добить, но он зачем-то все придержал свой последний удар. Правую ударную руку вдруг резанула острая боль, и, отскочив назад после молниеносного выпада, его соперник отдал салют побежденному поднятой вверх саблей.

– Рану ему проверьте! – крикнул Алексей. – Вроде как не сильно взрезал, сумел в самом конце удержать руку.

– Ну, все, голубчик, нет у вас больше руки, – туго наматывал на плечо полотно бинта Живан. – Отныне она Алексею Петровичу принадлежит. Да и голова ваша, похоже, что тоже теперь его. Вон с двух сторон теперь у вас щеки горят. Одну вам мадмуазель Гусева отбила, ну а по другой сам командир для пущей науки и для симметрии прошелся.

На Самойлова накатила тоска. На службу он являлся исправно и без опозданий, но был он какой-то вялый и унылый.

– Хоть бы уж как прежне бранились, что ли, – перешептывались егеря его полуроты. – Ну, ведь такие шустрые и злые завсегда были, все как-то интереснее раньше служилось, а сейчас то во-он, даже и не глядят на нас. Кулаком не вдарят, не пнут и не заругаются ажно. Ну как так-то?

– Вечно вам не угодишь, охламоны, – неодобрительно покачал головой старший унтер второй роты Дубков. – Больно бьет и бранится – плохо, не привыкли вы к такому обращению. Молчит и не глядит на вас – тоже нехорошо, скучно им, внимания, видишь ли, мало. Вы прямо как девицы красные на деревенских посиделках, которые и парней отпихивают, и сами же боятся при этом, как бы ненароком не сильно толкнуть, чтобы он к другой потом не ушел. Тоска у их благородия. Ему, видать, тоже скучно и на ваши морды совсем даже неинтересно глядеть. Они ведь привыкли, как баре, в столицах жить и на всякий там блеск и красоту вокруг глядеть. А тут чего? Кривая морда Гаврилы да навоз и грязь вон кругом, – и он, отходя, пнул конское яблоко с дороги. – Вы хоть порадуйте его, что ли, чем-нибудь. Ну, я даже не знаю чем, – пожал он плечами. – Ваш же он командир, вот вы и думайте.

– Влюбился он сначала, – шептал собравшимся возле себя егерям Еникей. – Так влюбился, что вот просто удержу нет. Они же, когда их благородия-то влюбляются, охо-хо как страдают и душою маются! Даже стреляются или саблями режутся порою насмерть, чтобы хоть как-то вот эту маету унять. Ну так вот, значится, влюбился господин подпоручик в жену капитана Гусева, ласковые слова пришел ей сказать, а та ему сразу всю морду отбила. Ну а чего, сербка же она, кровь-то горячая!

– Это да-а, сербы – они все такие, – встрял в разговор Капитон. – Вон тех же братьев Вучевичей возьмите, ну или Огнена, капрала из дозорной полуроты, вот где норов-то!

– Да помолчи ты, Капитоха! Не перебивай Еникея, – оборвали солдата товарищи. – Пущай он далее рассказывает об их благородиях, чего нам про этот норов своих же слушать? Мы, чай, и так их всех как облупленных знаем!

– Ну, так вот, – продолжал свой рассказ Еникей, – значится, господин подпоручик, получив по мордасам, видать, такого вот отворота совсем даже не ожидал. Они ведь думали, что, как в столицах, песни, словно мартовские коты, напоют, намуркают, ну и будет им с того самого великий почет и уважение. А тут вот такое огорчение, – развел он руками. – Потом еще его господин капитан хотел пришибить, чтобы он, значится, под забором евойного дома не шлялся, а потом и сам Ляксей Петрович захотел его зарубить. «Пошли, – говорит, – на речку Буг саблями биться. Не нужо́н мне такой охфицер, который совсем службу не знает, солдат изводит, а только и думает о чужих женах!» Ну, вот и порубил он его там, на этой речке. Ребята с третьей роты неподалеку в секрете стояли и все самолично своими глазами видели. Ох, как он, говорят, нашего подпоручика гонял, как он его мутузил бедного! Вот у него опосля того и рука подрезанная была, и вся морда припухшая. Тело-то опосля, видать, зажило, ну а душа, вишь, мучится, страдает.

– Вот ведь бедные какие, – вздохнул Лука. – Несладко им, видать, вовсе, а мы ему еще и простоквашу в сапоги залили, и вместо вина в кувшин кваса набухали. Нехорошо-о.

– Нехорошо! – согласилось с ним все солдатское общество. – Надобно Николая Александровича порадовать, изгнать, так сказать, из него эту кручинушку. Ну и свой былой грех тем самым маненько загладить.

План был совершенно простой и совершенно беспроигрышный. Чтобы человек не тосковал, надобно ему всегда давать то, чего ему сейчас как раз не хватает. То есть в нашем случае это бабу и хмельное. Ну а чего, в кажном же большом селе, ну а уж тем более в такой огромной станице, есть вот такие молодые, ну, и не очень, разбитные бабенки. Которые, значит, могут мужика правильно понять. Абы какая тут, конечно, тоже не подойдет, все же «понимать-то» господина охфицера надобно. Так что после долгого и жаркого спора остановились на кандидатуре Акулины. А что, баба она справная и крепкая, просто так вот с первого раза ее даже и руками не обхватишь. Все, что нужно, опять же при ней, ну и на характер она добрая и весьма игривая, как говорится, с огоньком. Вести дипломатическую беседу отправилось посольство из трех самых говорливых и авторитетных егерей. С подарками, конечно.

– Опосля на оборотной дороге вина у деда Опанаса закупите! – наказали егеря послам. – У него вино доброе, еще с прошлого года в погребе хранится. Вот и возьмите три кувшина. А то вдруг с одного у них там разговор не заладится.

На следующий день, а точнее, к ночи ближе, в хату, занимаемую господином подпоручиком, постучался смущенный капрал Агафон.

– Ваше благородие, тут это, тут к вам в гости пожаловали. Акулиной ее звать, она тут, значится, самая душевная, – и он подтолкнул вперед закутанную в цветастый платок и разрумяненную деваху. А это, стало быть, вам для лучшего понимания, – и поставил на крыльцо корзину с кувшинами.

Очень скоро обходной караул, разинув рот, наблюдал, как по улице неслась с истошными криками и с визгом здоровая бабища и несколько егерей, а за ними с обнаженной саблей в одном сапоге скакал их благородие, господин подпоручик Самойлов. Всех слов караульные по причине незнания иностранных языков не поняли, но вот то, что он обещал порубить в капусту стервецов и мерзавцев, – это они уяснили точно.

Два следующих дня первая половина второй стрелковой роты провела в усиленной строевой подготовке.

– Ох и лютует их благородие, – ежились егеря.

– Ну а чего вы теперь стонете-то, дурни? – усмехнулся умудренный жизненным опытом ветеран Иван Макарович Дубков. – Нашли кого ему приводить в дом! Господа любят ведь эдаких, стройных, ну, вот таких, которые у них в барских парках поместий белыми каменными статуями стоят. С гречанским обличием. А вы ему бабищу в два обхвата приволокли!

– Да-а, чего-то мы, это самое, видать, маненько просчитались, – чесало головы солдатское сообщество первой полуроты. – Да это все ты, Агафон, виноват: Акулину надобно звать, Акулину! Ну-у, вот и назвали теперь на свою голову!

– Значит, совсем уже до ручки дошел наш подпоручик? – обдумывал сложившуюся ситуацию в роте Скобелева вместе с ее командиром подполковник. – Ночами твой Самойлов с саблей по станице бегает, своих егерей и местных баб гоняет! Небось, опять он нажрамшаси был?! А как еще, Александр, по-другому-то могло быть, когда он в исподнем и в одном сапоге мимо нашего караула пробегал? Н-да-а, а я уже обрадовался было, думал, что он унялся у тебя, успокоился после того поединка. А тут вон оно что! Пора принимать кардинальные и решительные меры!

На следующий день перед всем батальоном было объявлено, что первая полурота Самойлова уходит в долгий поиск в сторону Джарылгачского залива.

– Ваша задача, господин подпоручик, – наставлял Николая командир, – это, пройдя вдоль всего Днепровского лимана, переправиться через дельту Днепра, а затем взять направление на запад к Егорлыцкому заливу. Приказываю вам вести наблюдение по пути следования за вероятным противником. Военные суда турок постоянно крейсируют в тех водах и так же ведут наблюдение за нашим берегом. Обследуйте всю Кинбурнскую косу и стоящую на ней крепость, потому как в тех местах как раз, возможно, и будут проходить грядущие сражения. Нанесите всю окружающую местность на карту. Познакомьтесь с гарнизоном крепости и оцените надежность ее укреплений. Через месяц жду вас обратно.

– Макарович, сходи ты с ним? – попросил ветерана Алексей. – Присмотри за этой бестолочью исподволь. Но особенно не опекай. Пусть он сполна, полной чашей хлебнет полевого, егерского, солдатского быта. Сейчас сентябрь, ну, вот к октябрьским дождям, я полагаю, вы и вернетесь. Провианта долгого срока хранения поболее с собой возьмите. Не думаю, что на Кинбурне вас хорошо потчевать будут, сам понимаешь, такая отдаленная крепость, да еще и в жаркой и безводной местности стоит. Так что нести на себе вам придется много.

– Понял, ваше высокоблагородие, – кивнул старший сержант. Это как в ту компанию, когда мы с вами в Сербию ходили. Если бы не толкан, то никаких бы сил не было по Балканским горам нам скакать. Ничего, вот назад вернемся – и не узнаете господина подпоручика. Лишь бы не захворал он, конечно. Ну, это уж как Бог даст.

– Макарович! – с нажимом сказал Алексей. – Он должен живым назад вернуться и в целости. Я на тебя очень надеюсь, не подведи уж меня.

– Слушаюсь, Ляксей Петрович, – вздохнул старый унтер. – Ну, чего же поделать, хоть на себе, но обратно их благородие вынесем. Да вы не подумайте чего, мы бы и так его сберегли, свой же, хоть и чудной маненько.





* * *


Первая полурота вернулась на линию к Покрову, когда осеннее небо прохудилось над южными землями Новороссии. С моря дул сырой и пронзительный ветер, все дороги раскисли, и полусотня служивых в грязных мундирах и с худыми вещевыми мешкам за плечами чавкала сапогами прямо по степной целине.

– Подтянись, братцы! Орлом глядеть, каша и баня совсем рядом! – раздалась команда исхудавшего подпоручика. – А некоторых так и вообще лебяжья перина у местной красотки в два обхвата дожидается!


В колонне послышались смешки, и унтер Лабзин толкнул в плечо капрала Терентьева.

– Про тебя Агафон говорят. Так что нам баня с кашей, а тебе только лишь лебяжья перина остается. Идет?

– Ага, конечно! – буркнул капрал. – Я хороший пар с едой сейчас ни на что не променяю!

– Ваше высокоблагородие, полурота выполнила поставленную вами задачу, пройдя вдоль побережья Днепровского лимана и Егорлыцкого залива до Кинбурнской крепости и потом обратно, – докладывал Самойлов. – По пути егеря вели съемку местности и наблюдение за судами турок. Боевых столкновений за время выхода не было. Назад вернулись все пятьдесят три человека.

– Молодец, подпоручик, – оглядывая грязного и осунувшегося офицера, проговорил Егоров. – Изложите все в докладной записке, особенно подробно уделите в ней внимание состоянию укреплений Кинбурнской крепости. Встать в строй!

– Егеря! Полурота поставленную задачу выполнила, – громко, так, чтобы слышали и стоявшие в караулах, выкрикнул подполковник. – Три дня вам отдыха и усиленного пайка! Благодарю вас за службу!

– Рады стараться, вашвысокоблагородие! – слитно рявкнул солдатский строй.

– Вольно! – козырнул командир батальона. – Господин подпоручик, ведите своих людей к местам расположения!

– Ну, сперва все было, конечно, непросто, – рассказывал Алексею Макарович. – Дней пять их благородия нос от артельного варева воротили, и свысока эдак со всеми держались. А потом, как на первой протоке Днепра чуть было не утопли при переправе, так чевой-то там поменялось у них. Кушали, значится, с одного котелка с солдатами, пили травяной чаек из одной кружки, спали опять же на одном общем пологе и под другим, укрывшись сверху. Обратно когда шли, холодать ведь ночами начало, да и дожжик маненько моросил, ох и не просто возвертаться было. Ну, ничего, все же дошли.

– Ну и как он тебе, Макарович? – спросил ветерана подполковник. – Будет с Самойлова, как с егерского командира, какой-нибудь толк?

– А почему нет? – пожал тот плечами. – Очень даже и будет. Всякая шелуха напускная с него за все энти месяцы, что он у нас на Буге служит, совсем послетала. А под ней вполне себе даже приличный человек оказался. Опыта, конечно, у него в службе мало, ну, так это дело наживное, лишь бы эта война раньше не началась! Сами ведь знаете, как на ней этот опыт зарабатывается. Как вы думаете, Ляксей Петрович, есть ли у нас еще время до нее? А то между солдатами шепчутся, что скоро уже.

– Года полтора-два точно есть, Иван Макарович, – немного подумав, ответил подполковник. – Но точно не более. Все говорит о том, что турки начинают к ней серьезно готовиться. Да и наши тоже. Посмотри, какие силы разворачиваются под Елизаветградом и Ольвиополем.

– Эхе-хе-е, – закряхтел ветеран. – Опять, значится, в россыпном строю перед конницей или редутами скакать. Старый я стал, ваше высокоблагородие. Кости болят, старые раны вон к непогоде все ноют. В этом выходе понял: нет уже тех сил, что давеча были. Как бы не оплошать мне перед молодыми.

– Ну, ты, Макарыч, это мне брось! – с напускной суровостью произнес Егоров. – Карпыча нет, один ты у нас остался из самых опытных, из тех, кто даже пруссаков в ту давнюю войну бил. Кто этим самым молодым будет воинскую науку и поучения давать?

– Хм, – хмыкнул с улыбкой сержант. – Да не один уж я, чай, такой, есть еще и поопытнее даже меня.

– Ты это про кого? – пристально посмотрел в его глаза Алексей.

– Да вы не волнуйтесь, ваше высокоблагородие. Один я тут про это знаю, и дальше меня это не уйдет, вот вам истинный крест! – и Дубков перекрестился на икону в углу с горящей подле нее лампадкой. – Чего я, не понимаю, что ли, всего? А Дорофей Архипович – он человек правильный, я ему сильно верю. Горя он опять же сколько хлебнул!

– Ну, смотри сам, Макарович, – кивнул Алексей. – Я вот сам тебе верю. Послужить нужно еще немного, отец. Вот вторую турецкую вместе осилим, а там уж я придумаю, как тебе облегчение сделать.



Структура отдельного особого батальона егерей при Бугском корпусе





Структура роты в составе батальона





Глава 9. В отпуск




В двадцатых числах октября в Николаевскую вернулись дед Дорофей с внуком. «Канал связи» с Очаковым заработал.

– Ваше высокоблагородие, Спирос передает вам благодарность за то золото, что вы ему отправили, и вот тут его эта самая писулька зашита, – старший из Леонтьевых похлопал по поле своего замызганного кафтана. – На словах же он наказал вам доложиться, что раньше марта – апреля месяца приходить к нему нет надобности. Сейчас на море шторма сильные начинаются, и подход кораблей с войсками до весны уже теперяча навряд ли будет. Ну а все остальное, стало быть, уже и на бумаге прописано.

– Молодцы! Быстро вы вернулись! – похвалил связных Алексей. – Как дорога? Не обижали вас турки?

– Да не-ет, обошлось! – отмахнулся дед. – Ну, мы нонче опять на двух повозках со свояком в крепость ехали. Щипали, конечно, маненько нас в пути, что уж тут говорить, не без этого. Пару раз даже по телегам басурмане шарили. Ну да ничего антиресного они для себя там не нашли, а серебро так и вовсе, как обычно, все сгладило. Потом уже, в самом конце, как мы с Тарасом распрощались, так на припрятанном маленьком челне шустро через Буг перескочили – и вот уже дома.

– Ну, все, отдыхайте теперь, молодцы, – опять похвалил своих вольноопределяющихся Егоров. – До апреля месяца вас более беспокоить не будут. Мишаня к тому времени уже, небось, обустроится да в новой избе со своей супружницей обживется.

– …На десятое число октября с июля месяца в порту Очакова разгрузилась пара десятков транспортных кораблей… – читал доставленную ему записку Алексей. – Пришел полный конный алай, как говорят сами турки, стоявший до этого в провинции Адана. Еще доставили пять сотен пехотинцев и три сотни артиллеристов топчу с орудиями. Самих орудий пришло в Очаков около сорока. Тридцать из них больших, крепостных и десяток поменьше, на колесном ходу. Как сказали моряки, эти малые пушки пришли из самого Стамбула, а обучали стрельбе топчу иностранцы. Еще выгрузили в порту множество орудийного припаса в виде бочек с порохом, ядрами и со всем прочим снаряжением. Семь транспортов пришли из Румелии и Египта с фуражом для коней и с провиантом для солдат. Земляные и строительные работы по возведению крепостных укреплений перед основными стенами продолжаются беспрерывно и даже в плохую погоду. Совсем недавно на построенные укрепления перед главными крепостными воротами турки установили два десятка орудий. На внешних каменных стенах крепости всего насчитали сто двадцать девять пушек. На внутренних стенах пересчитать точно орудия очень сложно, потому как некоторые из них укрыты в нишах, а ходить там османы никому не дозволяют. Насчитали их только четыре десятка, но там может быть их и более. Из больших кораблей в гавани осталось только лишь три, все прочие здесь мелкие, и общим числом их семнадцать. Остальные суда к осенним штормам ушли на зимовку к Стамбулу.

«Ну что, хорошая информация, – перечитывал послание Алексей. – И схема расположения укреплений и пушек пусть коряво написанная, но все равно имеется, а значит, пригодится». Даже сравнивая с той, что он сам нарисовал по памяти после своего летнего посещения Очакова, было видно, что турки продолжают активно укреплять крепость. Вот теперь можно и составлять донесение в военную коллегию.





* * *