Батальон, к бою!

Цепи в зеленых мундирах, огрызаясь огнем, отходили к крепости.

«Вжиу!» – картечный заряд с моря ударил по растянутым рядам русской пехоты, сбивая с ног сразу пятерых.

– Санитара! – закричали солдаты, поднимая своих товарищей с песка.

– В крепость несите всех! – прокричал Егоров. – Там перевязывайте! Мы уже пару десятков от огня кораблей потеряли! – махнул он рукой в сторону моря. – Эх, Серега, до темноты еще часа три, точно здесь кровью умоемся. Где же наш флот?.. – и грубо, матерно выругался.

С истошным воем по цепи опять ударили свинцовые шарики, и еще несколько истекающих кровью солдат потащили на себе в крепость их товарищи.

Преследующие русские порядки турки заорали, ускорились и врубились в отходящую шеренгу Шлиссельбургского полка. Несколько янычар, прорвавшись вперед, окружили Суворова, желая его пленить или зарубить. Спас полководца гренадер Степан Новиков. Одного турка он застрелил из ружья, второго проткнул штыком и кинулся к третьему. Тот, устрашившись, не принял боя и отскочил вместе с несколькими своими товарищами назад. Пехотинцы и егеря под командой майора Милорадовича, увидев, что их командующий в опасности, бросились в яростную контратаку и отбили генерала. В пятом часу дня войска Суворова отступили за крепостные валы. Батальон егерей своим точным огнем замедлил наступление неприятеля, и турки, отвоевав обратно все свои траншеи, остались на месте. К ним постоянно походили подкрепления, высаживаемые на оконечности косы.

Начало смеркаться, одиночная русская галера «Десна» под началом недавно произведенного в лейтенанты Джулиано Ломбарда воспользовалась удобным моментом и атаковала левый фланг османской эскадры в том месте, где стояли канонерские лодки. Одну из них она потопила, а остальные начали суматошно маневрировать. Несколько канонерок после своих неудачных перемещений приблизились вплотную к крепости и попали под огонь ее артиллерии. Две из них были потоплены, а остальные отступили в сторону Очакова.

Раненный в бок картечью Суворов был полон решимости продолжить атаку на неприятеля. К нему уже подошли подкрепления, и, самое главное, с наступлением сумерек интенсивность огня артиллерии с османских судов резко снизилась, а после отчаянной атаки «Десны» они и вовсе отошли от косы в море.

В девятнадцатом часу генерал-аншеф вывел все свои войска из крепости. Потрепанные Орловский и Шлиссельбургский пехотные полки были усилены Муромским и Козловским, а легкоконные и казаки – несколькими подошедшими кавалерийскими эскадронами драгун. Пехота ударила турок в лоб, а конница, совершив обходной маневр по мелководью, врубилась им во фланг. Все имеющиеся полковые пушки были выкачены на прямую наводку и разили врага картечью в упор на короткой дистанции.

Штыком и огнем выбивали неприятеля из каждой траншеи. Турки, оказывая яростное сопротивление, начали пятиться к оконечности косы. Сербен-Гешти-Эиб, желая укрепить боевой дух своих подчиненных, повелел отойти всем транспортным судам в море.

– Воины султана, победа или смерть, убейте всех неверных или умрите сами! Нам нет пути к отступлению! Только вперед! – кричал он, подбадривая своих людей.

Батальон егерей, разбившись в стрелковые пары, сражался в боевых порядках наступающей пехоты. Алексей теперь и сам действовал как самый обычный стрелок.

Бам! Штуцер ударил в набегающего турка тяжелой пулей, пробив ему грудь, тот рухнул на песок, а из-за него тут же выскочили двое с ятаганами. По подставленному ружью со скрежетом ударил один из клинков, Алексей резко отвел его вбок и на возврате вогнал штык в шею янычару. Не успевая выдернуть его обратно, он каким-то чудом сумел отпрянуть, и клинок второго турка лишь просек левую руку у локтя.

– Командир, держись! – Из суматохи рукопашной вынырнул подпоручик Самойлов и в упор застрелил второго турка из своего пистоля.

Хлоп! Ружейная пуля влупила ему в ногу, и он рухнул рядом со своей жертвой. Три егеря подскочили и оттеснили назад уже подступающих к офицеру турок.

– Ваше высокоблагородие, вы как, на ногах держитесь? У вас вон рука сильно кровит. Давайте мы вас в тыл сведем? – предложил капрал.

– Подпоручика гляньте, Агафон, – кивнул Егоров на лежащего и стонущего на песке Самойлова. – У него ранение сильное. У меня есть гренада, последняя, – хлопнул он ладонью по сумке. – Запаливайте! – и вытащил ручную гранату наружу. «Щелк, щелк, щелк», – ружейный курок, высекая искры, подпалил сухой трут, а тот уже воспламенил затем и фитиль. Хорошо размахнувшись, Лешка запустил гренаду вперед. Грохнул взрыв, и взвизгнули осколки.

– Режь, да не стащишь ты его так! – крикнул он солдату, копавшемуся с сапогом раненого. – Голенище ножом подсекай, а потом и штаны!

– Да-а, эта рана сурьезная, – покачал головой капрал. – Эдак можно и без ноги остаться, вона даже сама кость видна.

Действительно, для этого времени такая рана была страшная. Как правило, в полевой медицине в таких случаях было только одно проверенное и надежное средство – пила.

– Держи! – Алексей щедро пролил из своей фляжки крепким хмельным саму рану и всю голень вокруг нее. Обильно струилась кровь, но вот осколков от перелома или следов размозжения при ударе пули видно не было. – Шины мне дайте, лубки! – крикнул он двум стоящим рядом пехотинцам.

– Дык где же их взять-то тута, вашвысокоблагородие?! – воскликнул чернявый.

– Балда! Да вон же флаг валяется, тащи его сюды, турке он теперяча вообще не нужон! – крикнул капрал, и солдатик бросился к брошенному османскому знамени.

– Руби древко на четыре части, – кивнул Лешка и вскоре, выправив ногу подпоручика, наложил в виде шин все четыре деревянных обрубка. – А вот теперь мы и крахмалом все это засыплем, – пробормотал он, достав провощенный холщовый мешочек из гренадной сумки. – Вот та-ак, порошок не жалеем. Не переживай, Николя́, ты еще на балах со столичными мамзелями скакать будешь! – подмигнул он бледному офицеру.

Крахмал остановил кровотечение и, пересыпанный между слоями бинтов, создал что-то типа фиксирующей гипсовой повязки.

– На-ка, хлебни, подпоручик, хлебни, я тебе говорю! – крикнул Лешка и влил в рот раненому несколько глотков из своей фляжки. – Во-от, не шампань, конечно, но зато на поле боя оно самое то!

– Рядовой! – крикнул он чернявому солдату. – Стоишь на карауле возле их благородия. Никого, окромя лекаря, из егерей к нему не допускать. Его сейчас просто так трясти и тревожить никак нельзя. Потом, уже после боя, подпоручика на носилках заберем.

– Ваше высокоблагородие, у вас рука вона кровит! – из хаоса боя выскочил вестовой Кокин. – А я вас потерял при последней янычарской атаке, насилу вот отыскал. Давайте я вам руку перевяжу!

– Перетяни ее выше локтя, Никита, – приказал подполковник. – Потом, как только турок сломим, аккуратнее уже обиходим.

Алексей выхватил саблю из ножен и поспешил вперед, туда, где в это время шел ожесточенный ближний бой.

Неприятель оказывал яростное сопротивление. Отбиваясь и переходя время от времени в контратаки, он все же отступал к оконечности косы. Когда до нее осталось лишь полверсты, турки пошли в свою последнюю и отчаянную контратаку. В это самое время Суворов был ранен повторно ружейной пулей в левую руку навылет.

«Есаул Кутейников перевязал мне рану своим галстуком с шеи, я омыл на месте руку в Черном море», – писал позже в своем рапорте Александр Васильевич.

Вскоре сопротивление неприятеля было сломлено, и в девятом часу вечера десант окончательно был сброшен в море. Выжившие в рукопашной схватке пытались спастись вплавь, чтобы добраться до стоящих в отдалении кораблей. С берега по ним велся непрерывный и прицельный ружейный огонь.

Согласно реляции генерал-аншефа убито у русских: один штаб-офицер, один обер-офицер и 136 нижних чинов. Ранено было 17 офицеров и более трех сотен солдат и унтер-офицеров.

Вражеские потери оказались на несколько порядков выше. Только около шести сотен турок смогли добраться до своих кораблей, все остальные из шеститысячной группировки либо погибли на косе, либо утонули. Пленных в этом бою русские не брали. Погиб и османский командующий Сербен-Гешти-Эиб-ага.

Среди убитых было обнаружено два тела французских инженеров, нашедших свою смерть за тысячи лье от своей родины. Еще ранее писавшая Потемкину Екатерина II советовала ему, что в случае пленения французов или иных иноземцев следует «немедля отправлять их в Сибирь, в северную, дабы у них отбить охоту ездить учить и наставлять турок».

После Кинбурнского сражения отправлять в Сибирь никого не пришлось.


На следующее утро все русские войска, принимавшие участие в бою, выстроились на косе лицом к Очакову. Они отслужили молебен и сделали несколько победных залпов. Очаковские турки высыпали на берег, смотрели и слушали все в глубоком молчании.





Глава 8. Последний рейд конного алая!




Полтора месяца особый батальон стоял у Кинбурна после сражения. По указанию командующего егеря отошли на несколько верст вглубь косы, дабы своими караулами и дозорами контролировать большую ее часть. В самой крепости оставалась лишь тыловая группа егерей под командованием капитана Рогозина. На их плечах лежала организация доставки провианта и присмотр за неходячими ранеными, коих на конец боя было пятнадцать человек. Погибло же в сражении и умерло от ран двенадцать егерей.

– Может быть, до самого Рождества здесь останетесь? – испрашивал у Егорова Александр Васильевич. – Я в своей реляции на имя государыни подробно ваши доблестные действия осветил. Уверен, Алексей, без высоких наград вы теперь точно не останетесь. Да и матушка наша императрица честна и всегда справедлива, а твои слова на маневрах о скором нападении турок и действительно ведь правдой оказались. Сия же победа для России тем еще важна, что она напрочь срывает все вероломные планы турок на быструю и победоносную войну. И вообще, эта война начинается с нее, вот с этой вот нашей громкой и самой первой виктории. Ну, останетесь?!

– Ваше высокопревосходительство, домой, к себе на линию нам надо, – виновато протянул Лешка. – Все уже, турки сюда больше точно теперь не полезут. Ударный кулак у них здесь выбит, на море время штормовой непогоды начинается, а там ведь на Буге совсем скоро лед встанет, того и гляди их конные сотни на наш берег будут наскакивать. Михаил Илларионович вон вторую депешу уже мне шлет, все зазывает обратно.

– Да знаю я, и мне он тоже рапорта пишет, – махнул рукой Суворов. – Ну, ладно, неволить я вас не смею, тем более и правда на Бугской линии вы более, чем здесь, нужны. Когда выходить думаешь?

– Дня через три, пожалуй, – ответил Алексей. – Как раз вот морозец ударил, вся грязь затвердела, и дорога теперь легче будет.





* * *


Длинная колонна подходила к Херсонесу. Впереди нее и по бокам шли конные дозоры. В конце и перед арьергардом шло пять больших крытых повозок с ранеными и тыловым имуществом. Тут же катилось и три полевые кухни. Из их труб в небо выходил дымок.

– Эх, хорошо, скоро горячей кашкой в степи отобедаем, а ужинать уже в Херсонской крепости будем, – аж причмокнул от предвкушения трапезы капрал Ефремов. – А там два дня быстрого марша – и мы уже дома. Тиша, можа, ты все же в повозку сядешь? Рановато тебе вот так вот ногами идти!

– Герасим Матвеевич, да ничего, так вот, в движении-то, оно и лучшевее будет, – ответил ему идущий в общей колонне молодой егерь. – Кровь-то – ведь она шибче по жилам бяжит, вот оттого-то и здоровее становишься. А там, в этой обозной повозке, только совсем растрясет, да и скучно мне без вас.

– Можа, ты и прав, – пожал плечами ветеран. – А все же фузейку-то свою прусскую отдал бы Федотке понести?

– Да он с ней, как с женой молодой, даже вон спит в обнимку, – хохотнул Филимон. – Холит ее, лелеет кажную свободную минуту. Кто же свою жену да другому мужику-то отдаст, Матвеич?

– Дурак ты, Филя, хоть и с усами. Вот был бы сам молодым, так схлопотал бы от меня, – насупившись, сказал солдату капрал. – Он тебя с энтой самой фузейкой прусской вона как от турки отбил на косе, когда они вас, тетерь глухих, из караула скрали. Так что ты бы уж лучше помолчал, чем над Мухиным шутковать.

– Да я че, я же ведь просто, – виновато забормотал усач. – Я-то ему теперь по гроб жизни благодарен и сам уж про то ведаю. Тиша, ты прости меня, дурака, ну, сам ведь знаешь, что язык у меня без костей. Не обижайся, брат, а?

– Да я не в обидах, вы чего, дядьки?! – улыбнулся егерь. – Сегодня я, а завтра, может быть, и вы меня выручите.

– Прива-ал! – раздалось из головы колонны.

Походные кухни тут же свернули на обочину, и ездовые начали выпрягать из них лошадей.

– А ну, братцы, подходи, не тяни, вставай в очередь! – крикнул повар Потап. – Кажному котелку по три больших черпака каши нонче причитается. А опосля за кипяточком подойдете и за сухарями. Их тоже поартельно выдавать будем.

4 декабря батальонная колонна егерей вышла к Бугу. Кинбурнская эпопея закончилась.





* * *


Радостный Кутузов обнял Егорова.

– Да, удачно у вас там все вышло, Алексей! Наслышаны мы о виктории на Кинбурнской косе. Целый месяц после нее турки пасмурные на своем берегу сидели и носа не казали. Потом было всполошились, да там уже ледостав начался. Пока река совсем не затвердеет, никакого пути у них к нам нет, а вот потом уже в оба глядеть за ними придется. Всякую пакость от басурман скоро ждать можно будет. Они-то теперь ведь сильно обиженные, им утвердиться в своих силах опять надобно. Да и перед своим большим начальством в Стамбуле не грех выслужиться.

– Эх, ваше превосходительство, – махнул рукой Лешка. – Не нам это нужно ждать неприятеля на своем берегу да готовиться к его встрече. А напротив, ему бы нас у себя бояться. Какую хорошую возможность мы упускаем сейчас для атаки Очакова! Лучшие силы турок потрепаны в сентябре здесь и потом добиты на Кинбурнской косе, а флот их снялся и ушел на зимовку к Стамбулу. В гарнизоне Очаковской крепости и в полевых войсках рядом с ней царит уныние и растерянность. Нужно бить турок с трех направлений. С севера от Ольвиополя, с востока от нашей Бугской линии и с юга, десантом от Кинбурна. Мы бы в клещи их полевой корпус в степи взяли и всех бы до единого выбили в паре сражений, а потом бери сам Очаков решительным штурмом. Самое удобное время ведь сейчас упускаем! – воскликнул в сердцах Алексей.

– Тихо ты, а ну прекращай горланить! – осадил его Кутузов. – Вокруг всегда есть уши! Знаю я про этот план, знаю, подполковник, списывались мы уже о том с Александром Васильевичем. Даже прикидку по всем войскам нашим сделали, где и куда их нам выставлять. Ну, не лезь ты в это дело, Егоров, мой тебе добрый совет. Неужели не хватило недавнего опыта? Так бы уже, чай, с «Владимиром» был на груди в петлице, вон, как и все остальные на маневрах. Еще бы и в чине полковника. А вон, видишь, как все вышло? Генерал-аншеф именно сейчас пытается его светлость князя Потемкина убедить в необходимости нашего срочного наступления. Но ты же и сам теперь знаешь, как у нас такие дела на самых верхах решаются. Надобно десять раз с военной коллегией посоветоваться, а ей потом с высшим советом и тоже по стольку же раз все это обсудить. А вдруг у какого-нибудь сенатора там сомнения возникнут? Потом опять же по новому кругу все эти обсуждения начинаются. Я, конечно, далеко не провидец, Алексей, но весь имеющийся опыт мне говорит, что раньше мая месяца мы к Очакову не пойдем. Подождем на местах, пока дороги не просохнут, пока подкрепления из России не подойдут да пока припасы сюда все не привезут. Да мало ли какие причины могут быть для отсрочки?

– Плохо, очень плохо, – вздохнув, сказал Алексей. – Мы, конечно же, сейчас сломали туркам их план молниеносной войны, но вот теперь и сами увязаем в ней по уши. Бить их нужно было в ноябре месяце, не откладывая все в долгий ящик. Чтобы уже в мае по просохшим дорогам не к этому самому Очакову идти, а за Прут на Бессарабию и уже дальше к Валахии. А может, даже и в саму Румелию ворваться. Чтобы покончить там с полевыми армиями и крепостями турок, а через год уже перешагнуть через Балканы и выйти к проливам. Благо опыт предыдущей войны у нас в этом деле имеется.

– Ну, ты и стратег, Егоров! – рассмеялся Михаил Илларионович. – Вы с Суворовым как два сапога пара, тот тоже вон о Константинополе все бредит. Ничего не выйдет у нас с этим, и даже не из-за нашей русской медлительности, мы-то хоть и долго запрягаем, но зато потом быстро ездим. А тут еще и политический вопрос над всем встает. Австрия вот-вот уже объявит войну Османской империи, и ей тоже хочется откусить как можно больший кусок пирога от турецких владений на Балканах. Вот с этим самым окаянным союзничком и приходится нам сейчас считаться, принимая во внимание его интересы. А-а-а, да не бери ты это в голову, – махнул он рукой. – Давай исходить из того, что нам на этой линии еще полгода как минимум нужно будет держаться. Через пару недель лед на реке накрепко встанет, и все наши войска придется к самому Бугу подтягивать. Чую я, эта зима будет суетной.