Эффект бабочки
Часть 12 из 32 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Конечно, говорила.
– Нет.
– Да какая разница, в любом случае я сейчас здесь. Стою у полки со свежевыпеченным хлебом.
Я пошел в хлебный отдел и увидел, как Òса наполняет пакет булочками с корицей.
– Я обещала привезти детям чего-нибудь вкусненького. Слушай, кстати, не взять ли нам кусочек грюйера на вечер? Сходи возьми талончик, займи очередь. А я пока тут еще кое-что возьму.
Мы расстались, и я пошел к сырному прилавку. Рядом стояло человек десять покупателей – судя по номеру моего талончика, передо мной было девять человек. Я отошел в сторону и, прислонясь к колонне, стал ждать.
Сколько времени дети уже провели одни дома? Нам надо было взять их с собой.
– Привет, это папа. Чем вы занимаетесь?
– Я играю в компьютерную игру.
– А Вильям?
– Не знаю. У меня нет времени сейчас разговаривать.
– Майя, сходи, проверь, я просто хочу знать, чем занимается Вильям.
В ответ раздается раздраженный стон. Звук компьютерной игры затихает, пока Майя проходит по дому.
– Они с Лукасом смотрят телик.
– Хорошо. Мы скоро вернемся, только с покупками закончим. И ты ведь помнишь, что, если в дверь позвонят, никому открывать нельзя?
– Даааа.
Еще шесть человек передо мной. Мимо, в сторону мясного отдела, прошла Òса. Осталось четыре человека. Подходят новые покупатели, я присматриваюсь к ним, но никто из них меня не замечает – значит, не узнали.
– Пятьдесят восемь!
Подняв руку, подхожу к прилавку. Встаю между пожилым мужчиной и женщиной с ребенком на руках. Потом я не знаю, что произошло. Помню только, что в тот момент, когда я встретился глазами с продавщицей, мне показалось, будто я уловил запах тела, смешавшегося с запахом мыла или дешевого одеколона. Тот самый запах. Паника охватила меня так внезапно, что я не успел защититься. Мой взгляд был прикован к глазам по другую сторону прилавка, которые, преобразившись, сверлили меня сквозь гудящий тоннель, и я потерял способность управлять своим телом. Я почувствовал, как сильно сдавило грудь. Мне не хватало воздуха, меня мутило, на лбу выступил холодный пот и подкашивались ноги. Лежа на полу, сквозь гудящий тоннель я видел, как ко мне приближаются незнакомые люди. «Я не хочу умирать, Отче наш, сущий на небесах, я не хочу умирать, не хочу.» Вот исказившееся от волнения лицо Òсы, я почувствовал ее руку в своей руке, второй рукой она гладила мой лоб.
– Скажи, что у тебя болит? Андреас, скажи мне, что ты чувствуешь! Кто-нибудь, позовите врача!
«Дышать, только дышать, только попытаться выжить».
Должно быть, это инфаркт, внутри у меня что-то лопнуло. До меня доносился шум вокруг и взволнованный голос Òсы, потом объявление по громкой связи: «В связи с внезапным острым состоянием, угрожающим здоровью покупателя, мы разыскиваем врача или другого медицинского работника и просим их подойти в отдел деликатесов».
У меня все сжалось внутри.
– Тебе больно, Андреас, дорогой, скажи мне только, где болит?
Начало покалывать в кончиках пальцев, через руки и плечи к телу возвращалась чувствительность.
– Здесь.
– Я медсестра. Скорую уже вызвали?
– Да, бригада в пути. Он жалуется на боль в груди.
– Как его имя?
– Андреас.
– Добрый день, Андреас, меня зовут Аннели, я медсестра. Я сейчас осмотрю вас.
Руки ощупывают мое тело, расстегивают куртку, отводят назад голову и аккуратно нажимают на горло.
– Андреас, постарайтесь дышать немного спокойнее.
И добавляет более резким тоном, обращаясь к кому-то другому:
– Если он продолжит так дышать, у него начнется гипервентиляция. Кто-нибудь, принесите, пожалуйста, бумажные пакеты.
Покалывания стали ощущаться в лице, и я почувствовал, как судорога сводит мышцы вокруг губ.
– Уложим его на бок, пока не приедет скорая.
Меня перевернули на бок и положили под голову куртку вместо подушки. В щеку упирается молния. Из глаз текут слезы, судорога не дает закрыть рот. Кто-то держит перед моими губами бумажный пакет, но я отстраняюсь от него. Пытаюсь сомкнуть глаза, чтобы избежать взглядов, которые – я знаю – прикованы к моему лицу. Откуда мне это известно? Я чувствую, как они обжигают меня. У меня больше нет кожи, я беззащитен. Полностью обнажен для любопытных взглядов, повержен силой, овладевшей моим телом.
Мой разум искорежен страхом и унижением.
Я имею лишь смутное представление о временных рамках того, что произошло потом. Поездка на скорой в приемный покой ближайшей больницы и все обследования – помню только чувство стыда, когда отступили судороги и я осознал, что все, что я испытал, вызвано навязчивой идеей. Спровоцировано моим сознанием.
– Все результаты анализов хорошие. Судя по всему, сердце и организм в прекрасном состоянии.
Я все еще лежу на кушетке, грудная клетка усыпана кусочками пластыря после проведенного ЭКГ.
Òса сидит на стуле рядом.
– Но вы же не можете просто так отпустить его домой? Он ведь просто рухнул на ровном месте, с ним явно что-то не в порядке.
Врач листает бумаги и смотрит на экран компьютера.
– Нет. Проведенные обследования показывают, что все в норме.
Òса встает.
– Значит, надо провести дополнительные обследования. Он только что перенес грипп. Может быть, это какое-нибудь осложнение?
– Нет, если исходить из полученных результатов анализов. Пара анализов отправлена в лабораторию, ответы будут в течение нескольких дней. Но никаких признаков заболевания или травмы у него нет.
– А анализ на боррелиоз вы взяли?
– Да.
– И все-таки что-то не в порядке. Он испытывал сильную боль в груди, и все, кто находился рядом, могут подтвердить, что его состояние было очень тяжелым. Должна же быть возможность провести дополнительные обследования?
Я сажусь, свесив ноги с кушетки. Мне очень хочется поскорее удалиться.
– Если вы опять почувствуете острую давящую боль в груди или затрудненное дыхание, возвращайтесь.
Кивнув в ответ, я снимаю с себя остатки пластыря. Оправляю одежду.
– Но это же уму непостижимо! – Òса была в возмущении и сдаваться не собиралась. – Я считаю, что отпустить его домой, не разобравшись в чем причина – безответственно!
Мгновение врач сидит молча, выражение его лица трудно понять. Затем, повернувшись на стуле, он на миг, который кажется мне слишком долгим, задерживает на мне изучающий взгляд.
– Вы не испытывали в последнее время повышенный стресс?
Òса набирает в грудь воздух, чтобы что-то сказать, но потом останавливается. Теперь взоры обоих устремлены на меня.
– Да нет, не особо. Как я уже говорил, я лежал дома с гриппом.
Òса переминается с ноги на ногу.
– Почему вы об этом спрашиваете? Вы хотите сказать, что приступ стресса мог повалить его на пол? Господи, да у него лицо было белее мела, и он весь трясся, как от эпилептического припадка или чего-то в этом роде. И потом у него была зверская боль в груди.
Врач продолжает рассматривать меня, не обращая на нее внимания.
– Не было никаких происшествий? Может быть, вы волновались больше, чем обычно, испытывали тревогу, чувствовали стесненность в груди или учащенное сердцебиение?
В это мгновение ход был за мной. Все случившееся было готово сорваться с языка. Я успел открыть рот, чтобы начать свой рассказ, но, взглянув на Òсу, понял, что уже поздно. Ее лицо излучало недоверие к врачу, и она полагала, что я это недоверие разделяю. Как будто наши мнения обычно сходятся.
К тому моменту я молчал о случившемся уже больше трех недель. Предпочитал избегать правды. Рассказать обо всем сейчас, перед врачом, было бы еще большим предательством. Это означало бы: публично умалить наши отношения, наше доверие друг к другу.
Поэтому я ничего не сказал. Хотя шанс у меня действительно был. Вместо этого мы уехали домой с направлением в поликлинику по месту жительства. Мне назначили функциональную нагрузочную пробу – крутить педали велотренажера, пока будут снимать еще одну ЭКГ.
Это Òса вытребовала направление в поликлинику.
Мне присылали приглашение и даже звонили, но я от всего уклонился. А Òсе сказал, что обследование прошло благополучно. Еще я сказал ей, что один из показателей анализа, отправленного в лабораторию, был слишком высокий. Последствие гриппа, но сейчас уже все в норме. Это успокоило ее. Она уже не так часто спрашивает меня о самочувствии. И это приятно. По крайней мере, мне не приходится так часто врать.
Как я уже говорил, жена полагает, что наша жизнь течет как обычно. Единственное, от чего я попросил освободить меня, это от поездок в гипермаркет. Я описал ей, как унизительно мне было лежать там и плакать на полу, а потом удалиться на носилках. Òса понимает меня и закупает теперь продукты в одиночку, а я взамен убираю дом и беру на себя стирку.
Это позволяет мне не покидать дом.
Прошел месяц, и я уже не совсем отдаю себе отчет в том, что делает со мной бессонница и пассивный образ жизни. Жизнь стала сбивать меня с толку. Раньше я привычно следовал своему плану, уверенно двигался вперед и мыслил на перспективу. По большому счету, я никогда не встречал серьезных противоречий на своем пути. Все шло как по маслу, я привык к тому, что почти все мои планы осуществляются.
Сейчас я утратил всякий контроль. Меня часто стало посещать ощущение нереальности происходящего. Как только мне начинает казаться, будто я снова хозяин положения, почва опять уходит из-под ног, и я мечусь, очертя голову, между чуждыми мне мыслями. Мне не за что зацепиться. Иногда я боюсь потерять разум. Моя обычная жизнь кажется мне такой далекой, что я уже не понимаю, чем я раньше занимался и правда ли это был я. Как многого я тогда не понимал.
Шоры упали с моих глаз.
– Нет.
– Да какая разница, в любом случае я сейчас здесь. Стою у полки со свежевыпеченным хлебом.
Я пошел в хлебный отдел и увидел, как Òса наполняет пакет булочками с корицей.
– Я обещала привезти детям чего-нибудь вкусненького. Слушай, кстати, не взять ли нам кусочек грюйера на вечер? Сходи возьми талончик, займи очередь. А я пока тут еще кое-что возьму.
Мы расстались, и я пошел к сырному прилавку. Рядом стояло человек десять покупателей – судя по номеру моего талончика, передо мной было девять человек. Я отошел в сторону и, прислонясь к колонне, стал ждать.
Сколько времени дети уже провели одни дома? Нам надо было взять их с собой.
– Привет, это папа. Чем вы занимаетесь?
– Я играю в компьютерную игру.
– А Вильям?
– Не знаю. У меня нет времени сейчас разговаривать.
– Майя, сходи, проверь, я просто хочу знать, чем занимается Вильям.
В ответ раздается раздраженный стон. Звук компьютерной игры затихает, пока Майя проходит по дому.
– Они с Лукасом смотрят телик.
– Хорошо. Мы скоро вернемся, только с покупками закончим. И ты ведь помнишь, что, если в дверь позвонят, никому открывать нельзя?
– Даааа.
Еще шесть человек передо мной. Мимо, в сторону мясного отдела, прошла Òса. Осталось четыре человека. Подходят новые покупатели, я присматриваюсь к ним, но никто из них меня не замечает – значит, не узнали.
– Пятьдесят восемь!
Подняв руку, подхожу к прилавку. Встаю между пожилым мужчиной и женщиной с ребенком на руках. Потом я не знаю, что произошло. Помню только, что в тот момент, когда я встретился глазами с продавщицей, мне показалось, будто я уловил запах тела, смешавшегося с запахом мыла или дешевого одеколона. Тот самый запах. Паника охватила меня так внезапно, что я не успел защититься. Мой взгляд был прикован к глазам по другую сторону прилавка, которые, преобразившись, сверлили меня сквозь гудящий тоннель, и я потерял способность управлять своим телом. Я почувствовал, как сильно сдавило грудь. Мне не хватало воздуха, меня мутило, на лбу выступил холодный пот и подкашивались ноги. Лежа на полу, сквозь гудящий тоннель я видел, как ко мне приближаются незнакомые люди. «Я не хочу умирать, Отче наш, сущий на небесах, я не хочу умирать, не хочу.» Вот исказившееся от волнения лицо Òсы, я почувствовал ее руку в своей руке, второй рукой она гладила мой лоб.
– Скажи, что у тебя болит? Андреас, скажи мне, что ты чувствуешь! Кто-нибудь, позовите врача!
«Дышать, только дышать, только попытаться выжить».
Должно быть, это инфаркт, внутри у меня что-то лопнуло. До меня доносился шум вокруг и взволнованный голос Òсы, потом объявление по громкой связи: «В связи с внезапным острым состоянием, угрожающим здоровью покупателя, мы разыскиваем врача или другого медицинского работника и просим их подойти в отдел деликатесов».
У меня все сжалось внутри.
– Тебе больно, Андреас, дорогой, скажи мне только, где болит?
Начало покалывать в кончиках пальцев, через руки и плечи к телу возвращалась чувствительность.
– Здесь.
– Я медсестра. Скорую уже вызвали?
– Да, бригада в пути. Он жалуется на боль в груди.
– Как его имя?
– Андреас.
– Добрый день, Андреас, меня зовут Аннели, я медсестра. Я сейчас осмотрю вас.
Руки ощупывают мое тело, расстегивают куртку, отводят назад голову и аккуратно нажимают на горло.
– Андреас, постарайтесь дышать немного спокойнее.
И добавляет более резким тоном, обращаясь к кому-то другому:
– Если он продолжит так дышать, у него начнется гипервентиляция. Кто-нибудь, принесите, пожалуйста, бумажные пакеты.
Покалывания стали ощущаться в лице, и я почувствовал, как судорога сводит мышцы вокруг губ.
– Уложим его на бок, пока не приедет скорая.
Меня перевернули на бок и положили под голову куртку вместо подушки. В щеку упирается молния. Из глаз текут слезы, судорога не дает закрыть рот. Кто-то держит перед моими губами бумажный пакет, но я отстраняюсь от него. Пытаюсь сомкнуть глаза, чтобы избежать взглядов, которые – я знаю – прикованы к моему лицу. Откуда мне это известно? Я чувствую, как они обжигают меня. У меня больше нет кожи, я беззащитен. Полностью обнажен для любопытных взглядов, повержен силой, овладевшей моим телом.
Мой разум искорежен страхом и унижением.
Я имею лишь смутное представление о временных рамках того, что произошло потом. Поездка на скорой в приемный покой ближайшей больницы и все обследования – помню только чувство стыда, когда отступили судороги и я осознал, что все, что я испытал, вызвано навязчивой идеей. Спровоцировано моим сознанием.
– Все результаты анализов хорошие. Судя по всему, сердце и организм в прекрасном состоянии.
Я все еще лежу на кушетке, грудная клетка усыпана кусочками пластыря после проведенного ЭКГ.
Òса сидит на стуле рядом.
– Но вы же не можете просто так отпустить его домой? Он ведь просто рухнул на ровном месте, с ним явно что-то не в порядке.
Врач листает бумаги и смотрит на экран компьютера.
– Нет. Проведенные обследования показывают, что все в норме.
Òса встает.
– Значит, надо провести дополнительные обследования. Он только что перенес грипп. Может быть, это какое-нибудь осложнение?
– Нет, если исходить из полученных результатов анализов. Пара анализов отправлена в лабораторию, ответы будут в течение нескольких дней. Но никаких признаков заболевания или травмы у него нет.
– А анализ на боррелиоз вы взяли?
– Да.
– И все-таки что-то не в порядке. Он испытывал сильную боль в груди, и все, кто находился рядом, могут подтвердить, что его состояние было очень тяжелым. Должна же быть возможность провести дополнительные обследования?
Я сажусь, свесив ноги с кушетки. Мне очень хочется поскорее удалиться.
– Если вы опять почувствуете острую давящую боль в груди или затрудненное дыхание, возвращайтесь.
Кивнув в ответ, я снимаю с себя остатки пластыря. Оправляю одежду.
– Но это же уму непостижимо! – Òса была в возмущении и сдаваться не собиралась. – Я считаю, что отпустить его домой, не разобравшись в чем причина – безответственно!
Мгновение врач сидит молча, выражение его лица трудно понять. Затем, повернувшись на стуле, он на миг, который кажется мне слишком долгим, задерживает на мне изучающий взгляд.
– Вы не испытывали в последнее время повышенный стресс?
Òса набирает в грудь воздух, чтобы что-то сказать, но потом останавливается. Теперь взоры обоих устремлены на меня.
– Да нет, не особо. Как я уже говорил, я лежал дома с гриппом.
Òса переминается с ноги на ногу.
– Почему вы об этом спрашиваете? Вы хотите сказать, что приступ стресса мог повалить его на пол? Господи, да у него лицо было белее мела, и он весь трясся, как от эпилептического припадка или чего-то в этом роде. И потом у него была зверская боль в груди.
Врач продолжает рассматривать меня, не обращая на нее внимания.
– Не было никаких происшествий? Может быть, вы волновались больше, чем обычно, испытывали тревогу, чувствовали стесненность в груди или учащенное сердцебиение?
В это мгновение ход был за мной. Все случившееся было готово сорваться с языка. Я успел открыть рот, чтобы начать свой рассказ, но, взглянув на Òсу, понял, что уже поздно. Ее лицо излучало недоверие к врачу, и она полагала, что я это недоверие разделяю. Как будто наши мнения обычно сходятся.
К тому моменту я молчал о случившемся уже больше трех недель. Предпочитал избегать правды. Рассказать обо всем сейчас, перед врачом, было бы еще большим предательством. Это означало бы: публично умалить наши отношения, наше доверие друг к другу.
Поэтому я ничего не сказал. Хотя шанс у меня действительно был. Вместо этого мы уехали домой с направлением в поликлинику по месту жительства. Мне назначили функциональную нагрузочную пробу – крутить педали велотренажера, пока будут снимать еще одну ЭКГ.
Это Òса вытребовала направление в поликлинику.
Мне присылали приглашение и даже звонили, но я от всего уклонился. А Òсе сказал, что обследование прошло благополучно. Еще я сказал ей, что один из показателей анализа, отправленного в лабораторию, был слишком высокий. Последствие гриппа, но сейчас уже все в норме. Это успокоило ее. Она уже не так часто спрашивает меня о самочувствии. И это приятно. По крайней мере, мне не приходится так часто врать.
Как я уже говорил, жена полагает, что наша жизнь течет как обычно. Единственное, от чего я попросил освободить меня, это от поездок в гипермаркет. Я описал ей, как унизительно мне было лежать там и плакать на полу, а потом удалиться на носилках. Òса понимает меня и закупает теперь продукты в одиночку, а я взамен убираю дом и беру на себя стирку.
Это позволяет мне не покидать дом.
Прошел месяц, и я уже не совсем отдаю себе отчет в том, что делает со мной бессонница и пассивный образ жизни. Жизнь стала сбивать меня с толку. Раньше я привычно следовал своему плану, уверенно двигался вперед и мыслил на перспективу. По большому счету, я никогда не встречал серьезных противоречий на своем пути. Все шло как по маслу, я привык к тому, что почти все мои планы осуществляются.
Сейчас я утратил всякий контроль. Меня часто стало посещать ощущение нереальности происходящего. Как только мне начинает казаться, будто я снова хозяин положения, почва опять уходит из-под ног, и я мечусь, очертя голову, между чуждыми мне мыслями. Мне не за что зацепиться. Иногда я боюсь потерять разум. Моя обычная жизнь кажется мне такой далекой, что я уже не понимаю, чем я раньше занимался и правда ли это был я. Как многого я тогда не понимал.
Шоры упали с моих глаз.