Эдвард Сноуден. Личное дело

Такова, наверно, самая распространенная проблема моего поколения, первого из тех, кто вырос в Сети. Мы взращивали нашу идентичность почти без постороннего контроля, но и без единой мысли о том, что наши необдуманные реплики и пошловатые шутки будут сохранены в веках и что в один прекрасный день от нас потребуют объяснения. Я уверен, что каждый, кто сидел в Интернете раньше, чем нашел работу, отнесется к моим словам с пониманием. Безусловно, у каждого есть «тот самый» пост, который вызывает на душе тревогу, или посланный по электронной почте текст, за который могли бы уволить…

Моя ситуация все-таки немного отличалась тем, что на большинстве электронных досок объявлений в мое время старые посты можно было уничтожить. Я мог бы ввести два крошечных набора символов – даже не то чтобы написать настоящую программу, – и все мои посты испарились бы менее чем за час. Сделать это было бы проще простого. Поверьте, я все продумал.

Но сделать так я не смог. Что-то все время мешало. Ощущение, будто так поступать нельзя. Вроде бы не скажешь, что стереть свои посты с лица Земли – это что-то противозаконное. И даже при проверке на благонадежность это не могло бы мне навредить, случись кому-то узнать. Меня угнетала сама перспектива заниматься подобным. Это послужило бы упрочению самой из вредоносных тенденций в Сети: после этого уже никто не будет иметь права на ошибку, а всякому, кто все-таки сделает ошибку, придется отвечать за нее всю жизнь. Меня в данном случае не столько волновала сохранность написанного, сколько сохранность моей собственной души. Я не хотел жить в мире, где каждый должен был притворяться, будто он совершенен, поскольку тогда в этом мире не было бы места ни мне, ни моим друзьям. Стереть свои комментарии означало бы, что стерто то, кем я был, откуда я был и как далеко я зашел бы. Отрицать мое собственное более юное «я» означало бы отрицать состоятельность меня сегодняшнего.

Я решил оставить все как есть и подумать, как мне с этим жить. Я даже решил, что подлинная верность этой позиции потребовала бы, чтобы я продолжал размещать свои посты. Когда-нибудь я перерасту и свои новые взгляды. Но мой изначальный импульс останется непоколебимым – если, конечно, он был сколько-нибудь важным шагом в моем собственном развитии. Мы не можем стирать в Интернете то, что вызывает в нас стыд, – как и «отменять» поступки, за которые нам стыдно. Мы способны лишь на управление своими реакциями: либо мы позволим прошлому давить на нас, либо мы вынесем свой урок, будем расти и двигаться дальше.

Вот то самое первое, что можно было бы назвать принципом и что пришло мне в голову в то праздное, но насыщенное размышлениями время. И как бы это ни было трудно, я пытался жить по этим принципам.

Хотите верьте, хотите нет, но единственными следами моего существования, чьи прошлые итерации никогда не оставляли во мне что-то хуже легкого смущения, были мои появления на сайтах знакомств. Подозреваю, это связано с тем, что там я должен был писать кому-то в предвкушении, что их слова на самом деле что-то значат, раз уж весь смысл онлайн-знакомств сводился к тому, что кто-то воспринимал мои слова, а значит, и меня, всерьез.

Я присоединился к сайту под названием HotOrNot.com, самому популярному среди рейтинговых сайтов ранних 2000-х наряду с RateMyFace и AmIHot. (Их самые удачные черты были объединены молодым Марком Цукербергом в проекте FaceMash, который позже превратился в Facebook.) HotOrNot был самым популярным из всех этих ранних «дофейсбучных» рейтинговых сайтов по одной простой причине: он был лучшим среди немногих, содержавших компонент знакомств.

Собственно, как он работал: пользователи голосовали за фотографии друг друга – «горячий или нет»? Для зарегистрированных пользователей имелась дополнительная функция – возможность контактировать с другими зарегистрированными пользователями, если каждый отметил фото другого и кликнул «Встреться со мной». Этот банальный и тупой прием сработал – именно так я встретил Линдси Миллс, подругу и любовь моей жизни.

Глядя на фотографии сейчас, я умиляюсь тому, какой 19-летняя Линдси была простоватой, неуклюжей и пленительно стеснительной. Хотя для меня в то время она была знойной, абсолютно взрывоопасной блондинкой. Более того, сами ее фотографии были красивыми: они имели серьезные художественные достоинства: целые автопортреты, а не селфи. Они привлекали внимание и удерживали его. Ненавязчиво и скромно играли со светотенью. В них даже был намек на самоиронию. Одно фото запечатлело ее в лаборатории, где она работала, другое – когда она не видела камеру.


Я поставил всем ее снимкам по десять баллов. К моему удивлению, мы с ней «совпали». Она поставила мне «восьмерку» (мой ангел!). Очень скоро мы уже болтали в чатах. Линдси изучала искусство художественной фотографии. У нее был собственный веб-сайт, где она вела дневник и выставляла больше фотографий – леса, цветы, заброшенные фабрики и, что мне нравилось больше всего, – ее портреты.

Я перерыл весь Интернет, ища все новые факты для того, чтобы создать полную картину. Город, где она родилась (Лорел, штат Мэриленд), название ее школы (MICA, Мэрилендский институт-колледж искусств). В итоге признался, что практически шпионил за ней. Чувствовал себя последним гадом, но Линдси заявила в ответ: «Я все это время тоже искала сведения о вас, мистер!» И выдала целый список фактов из моей биографии.

То были самые приятные слова, какие мне только довелось слышать в жизни. И все же я не стремился увидеть ее собственной персоной. Мы назначили встречу, и, по мере того как назначенный день приближался, моя нервозность только увеличивалась. Пугающая перспектива – перевести онлайн-отношения в офлайн. Это было бы страшно, даже если б в мире не было убийц с топорами и жуликов. По моему опыту, чем больше общаешься онлайн, тем больше разочарований бывает при встрече. Вещи, которые легче всего сказать с экрана, становятся самыми трудными, когда говоришь их лицом к лицу. Дистанция благоприятствует духовной близости: никто не говорит так открыто, как тот, кто в одиночестве разговаривает с кем-то невидимым, находящимся где-то в другом месте. Попробуйте встретиться с этим человеком – и свобода исчезнет. Беседа более безопасна и управляема, когда это общий разговор на нейтральной территории.

В Сети мы с Линдси стали закадычными друзьями, и я боялся потерять это доверие при встрече. Иными словами, я боялся, что меня отвергнут.

А не надо было.

Линдси, которая настояла, что будет за рулем, условилась, что заедет за мной к кондоминиуму моей мамы. В назначенный час я стоял в сумеречном холоде на пороге дома, по телефону подсказывая ей, как проехать по одинаково называемым и похожим между собой улочкам маминого района. Я смотрел во все глаза, ожидая ее золотистый «Шевроле Кавалер» 1998 года, и внезапно был ослеплен: сноп света ударил мне в лицо со стороны бордюра. Это Линдси дальним светом фар осветила снег между нами.

«Пристегнись!» – первые слова, которые Линдси сказала мне при нашей личной встрече, когда я сел в машину. Потом она спросила: «Какие планы?»

Только тогда я сообразил, что, хотя не переставая думал о ней, я ни разу не подумал, куда мы, собственно, поедем.

Окажись я в подобной ситуации с любой другой женщиной, я бы сымпровизировал, чтобы как-то выкрутиться. Но с Линдси все иначе. С Линдси это не имело значения. Она ехала по любимой дороге – у нее был любимый маршрут, – и мы разговаривали, пока не заехали в Гилфорд, где остановились на парковке у торгового центра Лорел-Молл. Мы просто сидели в машине и разговаривали.

Лучшего ничего не могло и быть! Разговор лицом к лицу не был простым продолжением наших телефонных звонков, электронных писем и чатов. Наше первое свидание было продолжением нашего первого контакта онлайн и началом разговора, который будет длиться столько, сколько мы захотим. Мы говорили о наших семьях – вернее о том, что от них осталось. Родители Линдси тоже были в разводе. Отец и мать у нее жили на ра

Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Купить недорого с доставкой можно здесь.