Единственный ребенок

Когда он последний раз мог как следует рассмотреть ее лицо? Пока она заталкивала в рот спагетти, сидя напротив него, Джесон сидел, не сводя с нее глаз.

Ее большие чистые глаза и густые брови — в точности как у ее матери. Личико все еще по-детски пухлое, но когда она чуть подрастет и черты ее лица станут более ярко выраженными, Хаён будет еще больше похожа на мать. Джесон осознал, что похолодел, усмотрев в лице дочери даже какие-то намеки на нее.

Ему не хотелось признаваться даже самому себе, что в душе до сих пор оставались раны и чувства, имеющие отношение к его покойной жене. Он поспешно отвел глаза от ребенка и быстро прикончил еду на своей тарелке.

— Это… это из-за той женщины? — спросила вдруг Хаён.

— А?

Дочка, которая до сих пор тихо ела, отложила вилку и произнесла:

— В смысле, из-за той женщины, которая теперь живет с тобой… — Она не договорила, особо не зная, что сказать.

Хаён всегда была сообразительной и восприимчивой. И прекрасно знала, почему он не может взять ее к себе.

— Ну ладно… Я могу поехать к дедушке, в Америку.

Судя по всему, она уже смирилась с реальностью ситуации и решила, что ей лучше уехать. Но план, сложившийся в ее маленькой головушке, тоже был не особо легковыполним.

Отец Джесона перебрался на постоянное место жительства в Сиэтл, где жили два брата Джесона, когда Хаён было всего два годика; но в прошлом году у него началась болезнь Альцгеймера, и старик находился на полном попечении матери Джесона. Тот просто не мог обременить ее дополнительными хлопотами, поскольку уход за отцом занимал практически все ее свободное время, — равно как не мог попросить приютить Хаён и кого-то из братьев, связанных по рукам и ногами работой в собственном ресторане. Да и просить было бы как-то не с руки. Родственники, с которыми не видишься даже раз в год, с которыми и созваниваешься-то раз в несколько месяцев, — это, считай, и не родственники вообще.

А потом, Джесону была невыносима сама мысль отправить маленькую девочку в такую даль, при живом-то отце.

Ответ был ясен, и неважно, как он сам на все это смотрел. Оставалось лишь придумать, как все это осуществить.

— Что я тебе уже раньше говорил? — спросил он у Хаён.

Та лишь посмотрела на него, не произнеся ни слова.

— Я говорил тебе не волноваться. Я все устрою, — заверил он ее.

— Выходит… выходит, мне можно будет жить с тобой?

Джесон кивнул, и девочка наконец улыбнулась с явным облегчением. При виде улыбки у нее на лице Джесон дал себе зарок решить проблему прямо сейчас, ни секунды не откладывая.

Прошел уже год, как они стали жить с Сонгён — он уже хорошо знал, что она за человек. Она не из тех, кто холодно отвергнет маленького ребенка в такой ситуации. Может еще немного поколебаться, но в конце концов обязательно примет Хаён. Но даже если и так, имелась и еще одна причина, по которой он пребывал в нерешительности — почему не мог прямо сейчас взять дочь за руку и отвести к себе домой.

Ему крайне не хотелось рассказывать Сонгён о том, что произошло между ним и его бывшей женой. Сонгён не из тех, кто любит ворошить прошлое, так что он никогда и не упоминал перед ней об этом.

Если Хаён будет жить с ними в одном доме, ему придется рассказать Сонгён много чего из прошлого, чего совсем не хочется рассказывать и чего ей явно не стоит знать. В последующие дни Хаён будет проводить гораздо больше времени с ней, чем с ним. И совершенно непонятно, к чему это может привести и о чем Хаён может обмолвиться, когда обе будут оставаться наедине. Это беспокоило его больше всего.

Но в данный момент другой альтернативы не имелось. Может, в итоге придется внимательно наблюдать за ними, каждый божий день ходить словно по минному полю. Но наконец он твердо решил: ребенка нужно забрать к себе домой.

Интересно, подумал Джесон, сколько Хаён вообще знает из того, что произошло той ночью. Но это было не то, о чем легко говорить или о чем можно просто спросить. Он немного понаблюдал за ней, полностью сосредоточившейся на еде и опустившей голову к тарелке, а потом подхватил свою чашку и залпом допил остатки воды.

Показалось, будто что-то холодное и твердое вонзилось ему прямо в горло.





9




Он был в синей арестантской робе и в наручниках, но вид у него был самый что ни на есть благодушный.

Знакомое по фотографии правильное лицо было таким бледным, достаточно долго не видя солнца, что из-под кожи просвечивали голубоватые капилляры — довольно симпатичное лицо с четко очерченными бровями и мягкими губами. Глаза с опущенными вниз уголками придавали ему еще более умильный вид. Прозвище «Давид» вполне ему подходило. Из-за короткой тюремной стрижки все эти особенности лица вошедшего еще более бросались в глаза.

Вряд ли бы кто подумал, что это лицо хладнокровного убийцы, совершившего множество гнусных преступлений.

Стоя на пороге, Ли Бёндо медленно оглядел Сонгён с ног до головы. Когда его взгляд скользнул с лица ей на грудь, Сонгён почувствовала, как сердце забилось чаще. Его взгляд немного побродил по воздуху, а потом опять вернулся на ее лицо. Когда его глаза встретились с ее взглядом, вокруг них собрались морщинки, и он едва заметно улыбнулся. Если б они случайно встретились в каком-то другом месте, ее сердце затрепетало бы от этой улыбки.

Когда тюремный охранник подтолкнул его под локоть, Ли Бёндо словно очнулся и шагнул вперед.

Усевшись напротив Сонгён, он некоторое время просто смотрел на нее, пока охранник прикреплял его руки наручниками к стулу. В глазах приговоренного к смерти преступника определенно плескалась радость, словно он встретил давно знакомого человека.

Закончив возиться с наручниками, охранник встал рядом с ним. Ли Бёндо перевел взгляд на него и спросил:

— А вы… вы так и будете стоять здесь?

— Таковы правила, — последовал ответ.


— Но я хочу поговорить только с ней, с глазу на глаз!

Ходили слухи, что он чувствовал себя хозяином и делал что хотел даже в тюремном изоляторе, — и, похоже, эти слухи вполне соответствовали действительности.

— При таком положении дел я не могу сказать вам то, что мне нужно сказать, вы согласны, госпожа Ли? — произнес Бёндо, поворачиваясь к Сонгён. И хотя техника безопасности есть техника безопасности, она тоже предпочла бы общаться в той обстановке, в которой он смог бы говорить прямо и искренне.

— Вам нельзя общаться с ним без присутствия кого-то из охраны, — твердо объявил ей охранник, прежде чем Сонгён успела открыть рот.

Она ясно ощущала, что и начальник охраны, с которым она только что познакомилась, и этот надзиратель одинаково недовольны ее визитом, какие бы цели тот ни преследовал. Охранник явно не мог нарушить правила из-за каприза заключенного. В конце концов Сонгён предложила компромисс:

— Ну что ж, правила есть правила. Если вы не против, может, присядете вон там, у двери? Все это займет какое-то время.

Переведя взгляд с Ли Бёндо на Сонгён, охранник неохотно сдался. Поскольку он остается в комнате, то может слышать их разговор, но при этом не будет раздражать Ли Бёндо, дыша ему прямо в затылок. Расстояние позволит тому расслабиться, что тоже было на руку Сонгён. Все довольны, никакие правила не нарушены. Если все проявят нужную гибкость, им можно оставаться на своих местах.

Ли Бёндо убедился, что охранник уселся у двери, а потом направил свой взгляд на Сонгён. Похоже, что достигнутое соглашение заметно прибавило ему настроения. Мягко улыбнувшись, он посмотрел на нее и не спеша заговорил:

— Вы ведь сгораете от любопытства, не так ли?

Сонгён лишь просто посмотрела на него, недоумевая, о чем это он.

— Мол, откуда этот тип про меня знает? Почему именно я? Вы ведь задавали себе эти вопросы, я прав?

Его глаза, направленные прямо на Сонгён, откровенно смеялись. Она немного сконфузилась, чувствуя себя так, будто он видит ее насквозь. Но и не стала делать вид, будто он неправ. Она чувствовала, что надо быть открытой с ним, чтобы беседа прошла гладко. Тоже посмотрев ему прямо в лицо, увидела странный холодок в его на первый взгляд добродушных глазах. Даже его улыбка не могла скрыть этот холодок.

— Да, было дело. Несколько дней голову ломала. Так может, дадите мне ответ?

Однако вместо того чтобы ответить, он уставился на нее, а потом расслабленно откинулся на спинку стула. Похоже, был доволен тем, что контролирует ситуацию. Задал следующий вопрос:

— Какое самое старое воспоминание сохранилось у вас в памяти?

— Что?

Вопрос застал ее врасплох. «Самое старое воспоминание? В смысле, самое раннее? Он намекает, что знает какие-то факты из моего детства, или просто хочет разузнать обо мне побольше?» — подумала Сонгён, ощутив полное замешательство, словно всю ночь готовилась к экзамену, только чтобы обнаружить, что придется отвечать не на тот билет, вопросы по которому выучила.

Правый уголок его рта слегка приподнялся. Наблюдая, как с блеском в глазах он ждет ответа, Сонгён решила, что больше не даст ему тут командовать.

Хохотнула и безмятежно открыла свой блокнот со словами:

— Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

На ее первый вопрос Ли Бёндо не ответил. Так что нет причин и ей ему отвечать. Как он отреагирует на этот раз?

— Почему вы так избегаете этой темы? Плохих воспоминаний? — спросил он.

— Я здесь не для того, чтобы что-то рассказывать. Я здесь, чтобы слушать.

— И только в этом дело? Почему-то мне кажется, что есть что-то, о чем вам очень не хотелось бы вспоминать.

У Сонгён ничего не нашлось сказать в ответ.

— Точно так же, как вы хотите услышать мою историю, я тоже хочу услышать вашу. Тут так скучно, тут такая тоска!

Чистое дежавю… Вроде как она уже это где-то слышала. Ах да. Чертова Кларисса Старлинг. Ганнибал Лектер говорил примерно то же самое в «Молчании ягнят».

— В общем, если хотите услышать мою историю, то должны рассказать свою, — заключил Ли Бёндо.

— Хотите разыграть сценку из фильма?

Фыркнув, он произнес:

— Не пойму, о чем вы говорите, но это обычная сделка, о которой даже малым детям известно. Ты мне, я тебе. Все по-честному.

И этот тип, убивший как минимум тринадцать женщин, еще толкует о честности! Сонгён очень захотелось спросить, что он каждый раз давал, забирая чью-то жизнь.

— Ну не знаю, никогда об этом не задумывалась, — ответила она.

— А вы подумайте. Мы никуда не спешим.

Сонгён отложила ручку и посмотрела на него. Как и ожидалось, Ли Бёндо не хотел оказаться в роли проигравшего. Она решила кинуть ему какую-то кость, только чтобы он открылся. Ненадолго опустила взгляд и погрузилась в размышления, после чего произнесла:

— Красные туфельки. Красные туфельки, которые купила мне мама. Вот мое самое раннее воспоминание.

Прищурившись, Ли Бёндо посмотрел на Сонгён. Наверняка пытался определить, насколько она правдива в ответе. Через секунду сокрушенно покачал головой.