Двойной босс, пожалуйста

— Фу, — морщится он, вытирая следы моих поцелуев ладошкой. — Что ты мне привезла?

Я снова заливаюсь громким хохотом. Вот такие они дети в этом возрасте: долгое отсутствие родителя с лихвой покрывается подарками. Но я знаю, как он скучал. Чувствую по тому, как он жмется ко мне и не хочет выпускать из вида. Наши встречи всегда такие: сумбурные, смешные и трогательные. Он, конечно, сначала рассмотрит все игрушки, которые я ему привезла, а потом мы на два дня выпадем из окружающего мира, утонув в своем: где много разговоров, игр и объятий.

— Все в чемодане, — треплю его по волосам. — Боже, как ты оброс! Дед забыл, как выглядит машинка для стрижки, или вы ждали меня? — выгибаю я бровь.

— А, — машет он рукой. — Он занят просто был.

— Ну, тогда придется все взять в свои руки. Но сначала распакуем чемодан, да? — хитро улыбаюсь я.

— Ага! — Матвей вскакивает на ноги и мчится к воротам. Я не спеша иду за ним, зная, что мой очень целеустремленный сын хочет сам затащить его в дом.

— Какие люди и без охраны! — насмешливо раздается сзади. Это фирменное приветствие отца, отработанное годами такого ритма нашей жизни.

Я резко разворачиваюсь на пятках и влетаю в объятия отца, почти так же, как сделал это Матюша минутами раньше со мной.

— Па-па, — тяну я, не в силах сдержать улыбки. Он в одной хлопчатобумажной футболке и старых рваных джинсах, испачканных пылью и землей, но я обожаю видеть его таким. Обожаю его запах: солнца, травы и ягод. Запах лучшей жизни.

Поднимаю голову и ахаю от представшей картины, которую не рассмотрела толком, когда захватывала его в плен. На фоне темно-коричневой кожи, давным-давно подружившейся с краснодарским солнцем, белеет выгоревшая борода. Вообще, он сейчас больше похож на дальнего родственника забугорного Санта Клауса с облаком белоснежных волос на голове и густой растительностью на лице.

— Папа! — укоризненно говорю я, отстраняясь. — У вас с внуком забастовка и вы решили зарасти, как Чубакка?

Отец разражается густым смехом, прижимая меня одной рукой к своему боку.

— Каюсь, мы потеряли триммер, который ты купила. Или его кое-кто спрятал, — понижает он голос до доверительного шепота и кивает в сторону маленького шкодника, втягивающего огромный, в сравнении с ним, чемодан в ворота.

Облако кудрявых волос, точь-в-точь, как мои натуральные, сейчас обрамляют его маленькую головку, как огромная шапка. Матвей абсолютная моя копия. От бледной кожи, которая с трудом поддается даже южному солнцу, до вот этих вот непослушных завитков. Пожалуй только цвет глаз он взял не от меня: пронзительно голубые озера совсем не то, что наши с отцом серые, среднестатистические. Сын похож на маленького херувимчика с самого своего рождения, что не мешает ему быть сущим дьяволенком, когда ему что-то хочется. А ещё не по годам рассудительным. И я невольно задаюсь вопросом: это наследственное или таким его сделали обстоятельства, в которых ему приходится быть самостоятельным большую часть времени?

— Папа, он похож на девчонку, — шепчу так, чтобы Матвей не услышал, иначе скандала с нахмуренными бровями не избежать.

— Да сейчас все дети такие, не отличить: мальчик, девочка. Ну, хочешь, садовыми ножницами его обкорнай, я тебе принесу, — машет он на задний двор, к теплицам, в которых снуют наемные рабочие.

— Нет уж. Свожу его завтра в город, пусть специалист приведет в порядок. И как вас в садик в таком виде пускают?

— Галина Ивановна, кстати, предлагала самой его подстричь, но как-то не удобно.

Папа смущённо улыбается, и переводит взгляд на Матвея, который двумя руками катит тяжелую, но такую приятную ношу к дому.

— Ну что, одуванчик, — обращается он к внуку, вызывая цунами чувств у меня в груди. — Помочь перетащить через порог?

— Не, я сам, — кряхтит маленький мужчина.

Как только оказываюсь в доме, сразу бросаюсь на кухню, оттуда уже доносится умопомрачительный запах свежесобранной клубники. Жадно окидываю стол с контейнерами идеальных ягод и тяну к ним руки. Слюна собирается во рту, желудок призывно урчит, требуя свой любимый завтрак.

— Стоять! — разносится громовое за спиной. — Это для ресторана, я уже все выверил по весу! Твоя порция в холодильнике.

Я разочарованно рычу, зная, что мне достанутся не такие красивые ягодки. Лучшие — всегда идут на продажу.

— Даже не помыл! — возмущенно восклицаю я, выуживая огромную миску сочных, еще теплых плодов.

— Только собрал, — улыбается папа.

— Что, сам?

Открываю воду и откидываю ягоды на дуршлаг. Проще, конечно, промыть сразу на грядке поливочным шлангом, но эту, видимо, собирали в спешке к моему приезду.

Закидываю мою любимую гигантскую Азию (сорт крупных плодов — прим. автора) в рот и мычу от взрыва вкуса. Все рецепторы выходят из спячки после столичной пластиковой еды. Поглощаю ягоду за ягодой, почти не разжевывая, пытаюсь наесться впрок, потому что впереди опять пресные будни.

— Мама, — на кухне появляется Матвей с огромным трансформером в руках, но судя по сдвинутым бровям, он от него не в восторге. — Робокар Поли? Ты серьезно?

Иногда меня так и тянет рассмеяться от этих его фразочек, но я держусь, внимательно выслушивая сына. Что не так с Поли? Он же обожает этот мультик! Смотрю на отца, ища подсказки, но тот лишь поджимает губы, стараясь сохранить серьезный вид.

— Я же уже не смотрю этот мультик. Он для малышей, — серьезно заявляет мне ребёнок, еще четыре месяца назад праздновавший четырехлетие и требовавший торт с этим персонажем на нем.

— Да? — поднимаю я брови. — Как жаль, что мне никто не сказал, — бросаю укоризненно взгляд на деда. Эти огромные машинки стоят как слиток золота, блин.

— Надо чаще появляться дома…

Дед засовывает руки в карманы и удаляется, знает, что сейчас настало наше с Матюшей время. А его время — вечером, когда сын будет глубоко спать. Вот такой у нас теперь график встреч — по расписанию.

Мы с сыном возвращаемся в большую комнату, где он уже начал распаковывать чемодан и садимся прямо на деревянный пол.

— Так что будем делать с Поли? — спрашиваю сознательного ребенка, пока тот вынимает остальные подарки.


— А, отнесу в сад. Малышня будет рада.

Я снова улыбаюсь, думая о доброте сына и его пополняющемся словарном запасе. Классные кеды с Микки Маусом не вызывают восторга, а вот огромный набор юного художника в виде портфеля на кнопках зажигает такой восторг в его глазах, что я невольно закрываю глаза, подавляя легкое жжение от переизбытка чувств. Знаю, непозволительно много ему накупила, но меня не было две недели, это возмещение. Единственное, что я могу сделать для него сейчас.

Хотя совсем скоро, я смогу сделать для него главное — вернуть счастливую маму, без груза прошлого и постоянного чувства рефлексии. Ту, которая будет улыбаться по утрам, и верить в лучшее будущее. Которая сможет растить сына зная, что зло в этом мире всегда получает по заслугам. А добро побеждает, хоть иногда, ему и приходится взять в руки пистолет. Я так близка к этому.

Матвей с радостным визгом открывает портфель и с огромными глазами рассматривает набор из маркеров, фломастеров, восковых мелков и красок. Ставит мольберт, который прилагается в комплекте, и тут же цепляет туда белые листы. Мой сын выпадает из реальности, как только его пальцы касаются ровного ряда двух десятков разноцветных принадлежностей для рисования.

Это его маленькая страсть. Он постоянно рисует: на любых поверхностях, любыми подручными средствами, с того момента, как научился держать ложку в руке. Я не знаю, откуда эта его предрасположенность, наверное, с той стороны его родословной, о которой я почти ничего не знаю, потому что по нашей линии никто талантом не одарен. Но я люблю это в нем.

Я все в нем люблю.





Глава 38




— Спит?

— Да, уснул.

Я подхожу к холодильнику и с помощью букв-магнитов креплю очередные рисунки к дверце.

— Места уже не хватает, — вздыхаю я, оглядывая наслоения разноцветных листов. — Может, купить большую магнитную доску? Повесим в его комнате…

— Можно, — отец ставит на стол два бокала и разливает в них сидр собственного производства. — А что он нарисовал? Это лейка?

— Это слон, папа! — я тихо смеюсь.

— Ах, слон! И как это не догадался. Почему разноцветный?

— Он так видит. А не догадался ты, потому что только о лейках своих и думаешь, — подкалываю его, выдвигая для себя стул.

— Ну да, куда нам, фермерам, до высокого!

Сквозь открытое окно в помещение врывается свежий вечерний воздух. Он разносит сладкий запах ягод и теплой земли. Я вдыхаю полной грудью и тянусь за бокалом, делаю маленький глоток, откидываюсь на спинку стула и прикрываю глаза. Боже, как хорошо.

— Как у тебя дела? — заводит стандартное отец.

— Хорошо, — просто отвечаю я. Ему не нужно знать деталей, достаточно моего заверения.

— Когда ты вернёшься, Лея? — его обычно добродушный взгляд теряет легкость под грузом дум.

— Скоро папа, скоро, — очередной глоток сладкого клубничного напитка.

— Дочь… — вздыхает он.

— Я знаю, пап, — отвечаю на его безмолвный укор. — Но я очень близка. Не больше месяца, клянусь.

— Я переживаю за тебя. Весь этот маскарад, — окидывает взглядом мое лицо. — Так много сил ты потратила. А что будет после?

— Я вернусь. И смогу, наконец, жить нормально.

— Сможешь ли? — скептически смотрит отец.

— Смогу, — говорю твердо, убежденная в своей правоте. Ведь у меня есть четкий план, даже на жизнь "после".

— Я боюсь, что тебе всегда будет мало всего этого.

Отец откидывается на стуле и смотрит в огромное кухонное окно, выходящее на теплицы. Его взгляд блуждает по уходящим за горизонт грядкам и огромным стеклянным куполам, где круглый год живёт клубника. Это его мечта. Его идеальная старость, как он всегда говорил. Я не думала, что он действительно решится продать квартиру в Москве, бросить все и купить эту ферму. Но обстоятельства толкнули нас на решительные перемены.

Денег с продажи двушки с хорошим ремонтом с лихвой хватило на приобретение готового клубничного бизнеса со всеми этими теплицами, хоз постройками и домом на десять работников, в котором мы обосновались. Предыдущие хозяева не поленились передать и технологию по выращиванию, сбору, сортировке и укладке ягод и даже базу своих клиентов. Благослови господь цены на недвижимость в столице — нашего капитала хватило и на модернизацию фермы для работы в круглогодичном режиме.

Первый год был очень сложный. Изнеженная кожа не желала привыкать к палящему солнцу, а израненная душа не могла исцелиться. Растущий живот вызывал панику и болезненные спазмы в груди. Я жалела себя каждый день, упивалась этим чувствами, не в силах взять себя в руки. Непривычно теплая зима накрывала апатией вместо снега, а весна не принесла с собой ничего, кроме понимания: я скоро стану матерью. После рождения Матвея я долго приходила в себя.

Смотрела, как он первый раз поднимает головку, чтобы осмотреть такой яркий мир вокруг и чувствовала, что часть моего сердца оттаивает. Улыбалась, когда он впервые перевернулся на бочок, и поняла, что ради него хочется жить. Когда он сам сел, смешно кряхтя и раздувая щеки, мне захотелось подарить ему идеальную жизнь. Наблюдая, как он подтягивается ручками за бортик кроватки и встаёт, я точно решила, что буду счастлива. Когда сделал первые шаги в нелепых синих сандалиях — в голове созрел план.

Этот план и привел меня сюда. Я многое прошла за прошедшие годы: переломала и заново срастила скелет внутри, перепрошила каждый нерв, каждую ложную установку, изменилась до последнего волоска. Шаг за шагом, подбираясь все ближе к тому, кто разрушил мою жизнь. Чтобы разрушить теперь его.

И осталось совсем чуть-чуть. Несколько точных шагов и у него не останется ничего, только пустота и гнев, выпускающий яд в кровь. Надеюсь, он сдохнет от него.