Двойная игра

– Ха, бу мен ман…[43] – пролепетал тот.

– Фазиль… – выдохнул Юсупов, появляясь в дверях.

– Умар! – всхлипнул младший брат.

– Потом, потом! – прервала Марина трогательную сцену. – Где держат Лейлу?

– Наверху! – встрепенулся Фазиль, тут же вспоминая русский язык. – Её комната выходит в айван! Справа которая!

– Грига!

– Иду, – откликнулся Ершов.

Исаева поднесла к губам тангетку рации:

– Третий, я первый, ответь.

Сквозь тихое шипение долетел приглушённый голос Рустама:

– Докладывает третий. В доме пусто. В комнатах, что выходят в айван, двое. Насриддинов в той, что слева. Просматривает какие-то бумаги и хлещет коньячок «Узбекистон». Был один аскер, да весь вышел. Девушка заперта в правой комнате.

– Поняла, третий. Умар, будь здесь, с Фазилем!

Марина словно взлетела по парадной лестнице, не чувствуя ступенек. На террасе никого не было, и она свернула в крытую галерею, выходя на веранду-айван. Здесь обнаружился деревянный диванчик, занятый накачанным аскером уголовного вида. В переносице качка чернела дыра.

Рустам отлепился от тонкой колонны и стал видимым, пальцем показывая на правую дверь – засов на ней был задвинут, никого не выпуская.

Марина отступила в сторону, держа пистолет наготове, а Ершов отпер дверь. Первой в комнату скользнула Исаева, стволом ПБ отводя целый ворох тончайших занавесок.

– Лейла?

– Кто здесь? – послышался испуганный почти детский голосок.

– Не бойся, – проворковала «Росита», – мы друзья Фазиля.

Из полутёмной комнаты, устланной коврами в три слоя, с кучей расшитых подушек, вырвался маленький вихрь в простеньком ситцевом платьице.

– Он жив?! – вскричала миниатюрная девушка, лицом напоминающая киношную Гюльчатай. – Где он? Где?

– Здесь, в общем-то.

В следующее мгновенье Исаева едва успела схватить Лейлу за руку.

– Стой! Успокойся сначала.

– Я… я не могу… – запричитала девушка, размазывая слёзы свободной рукой. – Анвар Толстяк долго бил его, а потом… А потом он брал из мангала угольки и выкладывал Фазилю на спину. Фазиль корчился от боли, а эта жирная скотина улыбалась и пускала слюни! Ненавижу его! Ненавижу просто!

– Тише, не кричи так, – строго сказала Марина, прикрывая собой мёртвого охранника. – Анвар никого больше не будет мучить. Сколько бойцов в доме, в общем-то?

– Че-четверо. Пятёрку Курбаши отец услал в райцентр… – Лейла запнулась, а её чёрные глаза распахнулись, наливаясь страхом. – А вы не убьёте… папу?

– Нет, успокойся. Ступай во двор, Фазиль там.

Сделав знак Ершову, Исаева поднесла к губам тангетку рации и вызвала Сунната:

– Первый – пятому: ждём.

Григорий мягко толкнул дверь левой комнаты и скрылся за толстой створкой. Некоторое время ничего не было слышно, а потом на айван шагнул упитанный мужчина с губастым ртом и глазами навыкате. Пугливо озираясь и поправляя наброшенный пиджак, он выдавил сиплое:

– А в чём дело, товарищи?

– Вы задержаны, в общем-то, – объяснила Марина с холодком. – Завтра к вечеру вас доставят… м-м… в одно место и вежливо расспросят – о взятках, о нетрудовых доходах, о покалеченных колхозниках…

Карим-ака побледнел в прозелень.

– Я… – выдавил он. – Я…

– Пристрелить бы вас, – задумчиво проговорила Исаева, – но Лейлу жалко, в общем-то. Рустам, едешь с Суннатом. Вызовешь вертолёт и передашь «языка».

– Слушаюсь, – серьёзно ответил Рахимов. – А вы?

– А мы на «Волге».


Проводив глазами Рустама, влекущего безвольного Насриддинова, девушка погасила свет, бездумно погладила ладонью глубоко врезанный узор на тонкой гранёной колонне. Внизу скорчился Кизил-Палван, забывшись в беспокойном сне. Его пыльная улочка кривилась, расходясь трещиной, – она будто разламывала, как лепёшку, погружённый во тьму кишлак, едва отмеченный слабыми огоньками.

«Пригнать бы сюда технику да пройтись бульдозерами вдоль и поперёк, снося дувалы, – подумала Марина. – Протянуть широкие, прямые и чистые улицы, застроить их нормальными домами, с просторными и светлыми комнатами, высадить деревья… Получится опрятный посёлочек, где хочется жить и работать! Вот только люди останутся прежними, готовыми на предательство и подлость… Ну или на подвиг и любовь!»

– Лейла! – позвала она. – Собирай свои вещи, мы уезжаем!

– Сейчас! – прозвенел счастливый голосок. – Бегу уже!





⁂


– Есть на ночь вредно для здоровья, – наставительно сказал Суннат, накладывая полную тарелку плова.

– Тебе не агрономом надо работать, а шеф-поваром! – ухмыльнулся Ершов, расправляясь со второй порцией.

Джураев самодовольно улыбнулся, выбрасывая головку чеснока – своё она отработала, придала влекущего аромата.

Марина на секундочку перестала жевать и прислушалась. Стрёкот вертолёта ещё можно было разобрать, а если поднапрячь глаза, то и слабый огонёк проблескового маячка становился виден, теряясь между мутных звёзд.

Рустам выключил генератор, и надоедливый монотонный стук больше не скрадывал очарования южной ночи. Большой костёр, разожжённый между домиком и контейнером, набрасывал дрожащий свет на лица людей, уминавших плов. Огонь метался под слабым ветерком, то нагоняя смутные тени, то возгораясь ярким сполохом, и тогда начинали играть блики на фарах «уазика» или на хромированном бампере «Волги».

Лейла жалась к Фазилю, держа его за руку и хихикая совершенно по-девчоночьи, а под навесом грудой были сложены тюки с «приданым».

Марина даже позавидовала невесте Юсупова-младшего. Лейла только-только начинает свой путь по жизни, а у неё уже есть верный спутник. Ни она, ни он не знают, что с ними станется завтра, да и какое им дело до туманного будущего, если они вместе, и день сегодняшний прекрасен?

Пахнуло табаком – это Ершов пришатнулся и сказал вполголоса:

– Нам обещали «Ми‐8» завтра к обеду.

– Ну и отлично, – кивнула Исаева.

– Мы с Рустамом съездим пока к дому Карима – там прибраться надо…

– Надо, в общем-то, – согласилась Марина и поманила Григория. Тот склонился, готовясь услышать вводную, не предназначенную для посторонних ушей, а девушка подалась навстречу и поцеловала его в уголок рта, губами касаясь небритой щеки.

Ершов выпрямился в полнейшем ошеломлении, развернулся и чуть не сшиб столб навеса, а Исаева, пригасив мягкую улыбку, уставилась в звёздное небо, куда, крутясь, вспыхивая и догорая, уносились искры костра.





Глава 6





Среда, 14 мая 1975 года, день



Первомайск, улица Машиностроительная


– Свешайте вырезки, где-то с полкило, – сказал я, отвлекаясь на тупые удары мясницких секир, славшие пугливое эхо.

Звероподобный продавец, заросший жёстким курчавым волосом, свешал.

– С вас рубль сорок, – вежливо сказал он, двумя толстыми пальцами, как клещами, ухватывая мою трёшку. – Ага… Ваши рубль шестьдесят. Кушайте на здоровье!

– Спасибо.

Покидать прохладные своды старинного павильона не хотелось. Замедляя шаг, я прошёлся между оцинкованными столами, заваленными грудинками да филеями, и выбрался на солнце.

Середина мая на Украине – это уже, считай, лето. Жарень! Ложишься на траву, чуя под собой прогретую землю, и кажется, что слышишь, как прорастают корешки, вытягивая из почвы животворные соки. Зелёными струйками по щербатым горячим камням стекают шустрые ящерки, а неугомонные мальчишки суют в зловещие паучьи норки пластилиновые шарики на ниточках. Громадные мохнатые тарантулы злобно впиваются в приманку – и их выуживают на свет…

Я выудил из сумки вчерашнюю газету и разморённо помахал ею, как кокотка веером. «Ох, лето красное! Любил бы я тебя! Когда б не зной…» Золотые слова! Ну, по крайней мере, цветочное благоухание забило напрочь тяжеловатый запах парного мяса.

Сирень доцветала, зато в полную силу распустилась белая акация. Густой, словно настоянный аромат со сладковатым медовым аккордом щедро растекался по улице, без меры окутывая варварским дурманом – и апельсином припахивало, и жасмином, и фиалкой. Гроздья тяжёлых соцветий висели над головой, делясь душистыми лепестками цвета невестиного платья – они опадали на плечи, на волосы, и даже сварливые тётушки, давным-давно утратившие память о девичестве, тихонько млели.

Вон они, суетливые конкурентки, вразнобой нахваливают домашнюю брынзу – плотные, как слитки, округлые сыры с сетчатыми следами марли. Мажешь хлеб маслом, а сверху – пластик брынзы… М-м…