Двойная игра
Часть 12 из 52 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Лучок с томат-пастой уже обжарил, крепенькие маринованные огурцы покрошил, даже слегка мумифицированный кабачок настругал (чудом сохранился один овощ в подвале), каперсов добавил из бабушкиной баночки дореволюционных форм. А главное, что меня подвигло на готовку, – достал два свеженьких жёлтеньких лимона! Уж откуда их завезли, того не ведаю, только какая же солянка без лимонной дольки?
– А вот вам хлеб, буханка све-е-ежая… А вот кисломолочные продукты… Хм. Где ж ты рифму посеял, пиит?
Я вынул из клетчатой сумки звякавшую молочку в широкогорлых стеклянных бутылках. Всё по вкусам и пристрастиям. Та, что с зелёной крышечкой из фольги, – для меня, это кефир. С серебристо-салатовой полосатой – тоже кефир, только обезжиренный. Мама такой любит, всё потолстеть боится. Папа предпочитает ряженку – розовая крышечка. Ну Настя у нас сластёна, её бутылка запечатана сиреневой фольгой – это «Снежок». Всех удоволил!
«А Инна часто брала шоколадное молоко – со светло-коричневой крышечкой на бутылке…»
Я как-то сразу поник, как простреленный воздушный шар, что становится обвислым и бесформенным, плавно оседая на корзину. Ожесточился, встряхнулся.
– Не дождётесь! – гаркнул, срываясь в цыплячий фальцет, но даже слабенького отгула не долетело в ответ. В малогабаритных квартирах эхо не водится…
Поварив солянку, оставил её томиться на плите, а сам включил телик и упал в мякоть недовольно скрипнувшего дивана. Половина шестого, «Очевидное – невероятное» должно идти.
Как только раскочегарился телевизор, я увидал профессора Капицу.
– Добрый день! – серьёзно сказал профессор. – Сегодня мы поговорим о тех проблемах в физике, которые расширяют наше мировоззрение, позволяя лучше понять, как устроена Вселенная…
«Вот оно, «скучное совковое ТВ»! – подумал я. – Ни «Дома‐2» для дефективных двадцатилетних детишек, ни мочеполового юмора «Камеди клаба», ни ток-шоу с извращенцами. Смотреть нечего!»
– …Кварк и антикварк способны аннигилировать, – с жаром вещал гость студии, седовласый физик. – Например, ипсилон-мезон, состоящий из прелестных кварка и антикварка, аннигилирует в два или три глюона, в зависимости от суммарного спина, хотя такие процессы обычно подавлены правилом Окубо – Цвейга – Иизуки…
Капица сосредоточенно кивал, вставляя весомые «Да… Да…», а после встрепенулся:
– Действительно, – обратился он к зрителям, – кварковая модель многое объясняет, но и ставит перед исследователями новые и очень непростые вопросы. Почему ровно три цвета и три поколения кварков? Случайно ли это число совпадает с размерностью пространства в нашем мире? Фундаментален ли кварк или материя делится до бесконечности?
Тут на самом интересном месте загремел ключ в замке, и дверь отворилась, впуская весёлый мамин голос и сдержанный басок отца.
– Да что ты волнуешься? – щебетала мамочка. – Одесса рядом, на автобусе доеду! Экзамены сдам – и сразу назад.
– Знаем мы эти автобусы… – непримиримо ворчал папочка.
– Не ворчи! – ласково сказала мама, вешая куртку.
– Ага, будешь там одна в общежитии… – продолжал нагнетать папа.
– Ну зачем же одной! – хихикнула верная жена. – Познакомлюсь со знойным одесситом… М-м?
– Я всегда подозревал, что сердце красавицы склонно к измене!
– И к перемене склонно оно! – пропела мама, появляясь в комнате. – Привет, Мишечка!
– Я понимаю папу, – хмыкнул я. – Ты слишком очаровательна, чтобы быть за тебя спокойным.
– Вот! – Отец ткнул пальцем в потолок. – Истину глаголет наш младенец!
Мама засмеялась и сочно чмокнула меня в щёку.
– А младенец покормит блудных родителей?
– А как же! – важно сказал я. – Вон папа уже учуял!
Батя, потирая руки, крался на кухню. Неожиданно затрезвонил телефон, и он недовольно развернулся, как по команде «кругом», чтобы ответить.
– Да-а? О-о, мистер Старос на проводе! Привет, привет! – Скособочившись, прижимая трубку плечом к уху, папа подхватил аппарат и понёс его на кухню, свободной рукой вытравливая длинный провод. – Устроился? Аллес гут! Как тебе новый кабинет? Ну вот! Что? Да, всё в силе. Ты лучше… Второго или третьего июля. Конечно! Ты лучше скажи, как у Юдицкого дела… Что-о?! Отменили? Нет, точно, что ли? Ну вообще… А Келдыш? А-а! Понял, понял… Так это замечательно, слу-ушай! Да конечно! Вот это я понимаю! Аллес гут, ну-у, вообще гут… Да! Ага. Давай, ага…
Положив трубку, отец потащил телефон обратно в прихожку.
– Представляешь, программу ЕС ЭВМ закрывают! – оживлённо заговорил он.
– Ого! – обрадовался я. – Юдицкому пора кричать: «Спасены!».
– Да всем! Во дела закрутились! – оживлённо болтал папа. – А Давлету Исламовичу кряхтеть пора – его в комиссию по унификации ЭВМ назначили. Унификации, стандартизации программного обеспечения и периферийного оборудования! Нет, Келдыш прав, конечно, – надо, чтобы все ЭВМ были совместимы, тут и разговора быть не должно… – Вдруг он заискивающе сложил ладони. – Лидочка! Лидулечка!
– Чего это ты подлизываешься? – улыбчиво сощурилась Лидулечка.
– Как чего? – Отец изобразил глубокое изумление. – Выпить бы! По такому-то случаю. Радость спрыснуть!
– Алкого-олик… – нежно проворковала мама.
Она нацедила пару рюмочек «Рижского бальзама», а я наложил всем сборной солянки в глубокие тарелки под гжель.
– Божественно! – простонала мама. – И с лимончиком! О-о… Давайте кушать быстрее! Настя опять где-то бегает?
– Сказала, что с Иркой и Ксюхой будут алгебру повторять, – доложил я.
– Ой, что-то я сомневаюсь… – затянула мамулька.
В этот момент телефон снова растрезвонился, и она подхватилась.
– Настька, наверное… Алло? Да-а… А вам кого? – Зажав трубку ладонью, мама повернула ко мне красивое лицо, чуть побледневшее от волнения и растерянности. – Тебя! – громко зашептала она. – Колмогоров! Академик!
Я похолодел, а в следующее мгновенье меня в жар бросило. Отобрав у мамы трубку, сказал:
– Алё? Андрей Николаевич? Здравствуйте!
– Здравствуйте! – донёсся негромкий глуховатый голос. – Михаил Петрович?
– Просто Миша, с вашего позволения. Не дорос я пока до имени-отчества!
Колмогоров заулыбался – это прорезалось в его тоне:
– Ладно, Миша, согласен! Револий Михайлович ознакомил меня с вашими работами по теории алгоритмов и теории информации. А я принадлежу к тем кибернетикам, которые знают толк в этих делах! Револий просил меня отредактировать ваши описания программ, но они настолько отточены и закончены, что придраться не к чему. Вы хоть сами понимаете, насколько далеко шагнули, Миша?
При этих словах мама, сдерживавшая дыхание за моей спиной, придвинулась ещё ближе, чтобы лучше слышать. Пряди её вьющихся волос защекотали мне щёку.
– Пожалуйста, не преувеличивайте, Андрей Николаевич, – убавил я математические восторги академика. – Я начал не с чистого листа, а воспользовался наработками того же Шэннона, Хаффмана, Лемпеля. Ну да, подразвил немножко…
Колмогоров рассмеялся, а я различил и папино сопение – оба родителя напряжённо прислушивались к похвалам светила математики.
– Вот что, Миша. – Голос академика сделался неразборчивым, – Револий Михайлович сказал, что летом вы будете в Москве…
– В первых числах июля, Андрей Николаевич.
– Очень хорошо! Я бы хотел встретиться с вами лично. Это возможно?
– Никаких проблем!
– Замечательно, – коротко бросил Колмогоров и заговорил вкрадчивым голосом: – А как насчёт того, чтобы доучиться в нашей физматшколе?
Родители затаили дыхание, а мой пульс участился. Как принято выражаться в романах, я испытал целую гамму чувств – тихую гордость, бурную радость, мимолётный страх и растущее огорчение. Мне не хотелось оставлять родной класс, моих девчонок – привычную и налаженную жизнь. Однако физико-математическая школа-интернат при МГУ – это же отличная возможность, если так можно выразиться, стартовать на орбиту повыше.
«А какую стартовую площадку ты себе прочил? – посетила меня новая мысль. – Что, не в тему? Да в тему, в тему всё! Вот зачем тебе повторять пройденное – поступать на вычтех? Смысл в этом какой? Ты уже состоялся как инженер! Может, стоит пойти неизведанным путём – в науку? Ты же всегда завидовал учёным, считая себя, практика и прикладника, за второй сорт. Физтех – самое то! Или там физфак МГУ. И физматшкола тут очень даже в тему. В масть!»
Перед глазами возник образ качавшихся весов. На одной чаше – двенадцатая школа, мой девятый «А», Рита, Инна, Света, а на другой – ФМШИ, МФТИ и прочие сокращения, одно другого краше. Проблема выбора придавила мне плечи тяжеленной штангой.
– Спасибо, Андрей Николаевич, за лестное предложение… – Мой голос звучал осторожно, чтобы невзначай не обидеть мэтра. – Я бы с удовольствием… Если только не летом, а где-нибудь ближе к ноябрю! Понимаете, мы тут, в нашем Центре НТТМ, задумали провести… м-м… серию важных исследований, и мне бы не хотелось бросать серьёзное дело. Я понимаю, как это звучит в исполнении шестнадцатилетнего, но…
– Миша, – мягко заговорил Колмогоров, перебивая, – я читал ваши работы, они и серьёзны, и важны. Если не секрет, что за исследования?
– Высокотемпературные сверхпроводники, – выдавил я из себя.
Папа тихонько присвистнул, мама сделала ему страшные глаза – нишкни, мол, а я заторопился:
– Эффект сверхпроводимости должен проявиться при температуре жидкого азота. Есть парочка идей… Ну… Хочется их реализовать.
– Миша, давайте договоримся так, – резво заговорил академик. – В июле мы встретимся и всё подробно обговорим. В любом случае я готов принять вас в нашу ФМШИ… ну, скажем, в ноябре. Или раньше, или позже – как управитесь. И последнее. У меня есть самое серьёзное намерение отослать подборку ваших статей в «Джорнал оф зэ Эй-Си-Эм»[19]. Вы не против?
– Нисколько, Андрей Николаевич! – ответил я, холодея. – Спасибо.
– Не за что! – сказал со смешком Колмогоров. – Ну до свидания!
– До свидания!
Под аккомпанемент коротких гудков я положил трубку. Родители отмерли – и задышали. Мама смотрела на меня с ласковой улыбкой, а глаза у неё блестели обильной влагой. Папа впал в задумчивость, поглядывая на меня с удивлением и лёгкой, едва скрытой досадой.
– Помнишь, как Фагот с Бегемотом восторгались на балу у Воланда? – медленно, словно борясь с собой, выговорил он.
– Я в восхищении! – воскликнула мама и бросилась меня обнимать, прыгая и пища как девчонка: – И-и-и!
Отец захохотал, сбрасывая напряжение, и принялся меня мутузить. Тут распахнулась дверь, и на пороге замерла испуганная Настя.
– Не бойся! – хихикнула мама. – Это мы так радуемся!
Сестрёнка неуверенно улыбнулась.
– Да правда! – хохотнул папа. – Мишке большой академик звонил! Главный по математике!
Тут Настя тоже возрадовалась, захлопала в ладоши – и вся моя родня повела вокруг меня хоровод, едва вписываясь в тесную прихожку.
– А вот вам хлеб, буханка све-е-ежая… А вот кисломолочные продукты… Хм. Где ж ты рифму посеял, пиит?
Я вынул из клетчатой сумки звякавшую молочку в широкогорлых стеклянных бутылках. Всё по вкусам и пристрастиям. Та, что с зелёной крышечкой из фольги, – для меня, это кефир. С серебристо-салатовой полосатой – тоже кефир, только обезжиренный. Мама такой любит, всё потолстеть боится. Папа предпочитает ряженку – розовая крышечка. Ну Настя у нас сластёна, её бутылка запечатана сиреневой фольгой – это «Снежок». Всех удоволил!
«А Инна часто брала шоколадное молоко – со светло-коричневой крышечкой на бутылке…»
Я как-то сразу поник, как простреленный воздушный шар, что становится обвислым и бесформенным, плавно оседая на корзину. Ожесточился, встряхнулся.
– Не дождётесь! – гаркнул, срываясь в цыплячий фальцет, но даже слабенького отгула не долетело в ответ. В малогабаритных квартирах эхо не водится…
Поварив солянку, оставил её томиться на плите, а сам включил телик и упал в мякоть недовольно скрипнувшего дивана. Половина шестого, «Очевидное – невероятное» должно идти.
Как только раскочегарился телевизор, я увидал профессора Капицу.
– Добрый день! – серьёзно сказал профессор. – Сегодня мы поговорим о тех проблемах в физике, которые расширяют наше мировоззрение, позволяя лучше понять, как устроена Вселенная…
«Вот оно, «скучное совковое ТВ»! – подумал я. – Ни «Дома‐2» для дефективных двадцатилетних детишек, ни мочеполового юмора «Камеди клаба», ни ток-шоу с извращенцами. Смотреть нечего!»
– …Кварк и антикварк способны аннигилировать, – с жаром вещал гость студии, седовласый физик. – Например, ипсилон-мезон, состоящий из прелестных кварка и антикварка, аннигилирует в два или три глюона, в зависимости от суммарного спина, хотя такие процессы обычно подавлены правилом Окубо – Цвейга – Иизуки…
Капица сосредоточенно кивал, вставляя весомые «Да… Да…», а после встрепенулся:
– Действительно, – обратился он к зрителям, – кварковая модель многое объясняет, но и ставит перед исследователями новые и очень непростые вопросы. Почему ровно три цвета и три поколения кварков? Случайно ли это число совпадает с размерностью пространства в нашем мире? Фундаментален ли кварк или материя делится до бесконечности?
Тут на самом интересном месте загремел ключ в замке, и дверь отворилась, впуская весёлый мамин голос и сдержанный басок отца.
– Да что ты волнуешься? – щебетала мамочка. – Одесса рядом, на автобусе доеду! Экзамены сдам – и сразу назад.
– Знаем мы эти автобусы… – непримиримо ворчал папочка.
– Не ворчи! – ласково сказала мама, вешая куртку.
– Ага, будешь там одна в общежитии… – продолжал нагнетать папа.
– Ну зачем же одной! – хихикнула верная жена. – Познакомлюсь со знойным одесситом… М-м?
– Я всегда подозревал, что сердце красавицы склонно к измене!
– И к перемене склонно оно! – пропела мама, появляясь в комнате. – Привет, Мишечка!
– Я понимаю папу, – хмыкнул я. – Ты слишком очаровательна, чтобы быть за тебя спокойным.
– Вот! – Отец ткнул пальцем в потолок. – Истину глаголет наш младенец!
Мама засмеялась и сочно чмокнула меня в щёку.
– А младенец покормит блудных родителей?
– А как же! – важно сказал я. – Вон папа уже учуял!
Батя, потирая руки, крался на кухню. Неожиданно затрезвонил телефон, и он недовольно развернулся, как по команде «кругом», чтобы ответить.
– Да-а? О-о, мистер Старос на проводе! Привет, привет! – Скособочившись, прижимая трубку плечом к уху, папа подхватил аппарат и понёс его на кухню, свободной рукой вытравливая длинный провод. – Устроился? Аллес гут! Как тебе новый кабинет? Ну вот! Что? Да, всё в силе. Ты лучше… Второго или третьего июля. Конечно! Ты лучше скажи, как у Юдицкого дела… Что-о?! Отменили? Нет, точно, что ли? Ну вообще… А Келдыш? А-а! Понял, понял… Так это замечательно, слу-ушай! Да конечно! Вот это я понимаю! Аллес гут, ну-у, вообще гут… Да! Ага. Давай, ага…
Положив трубку, отец потащил телефон обратно в прихожку.
– Представляешь, программу ЕС ЭВМ закрывают! – оживлённо заговорил он.
– Ого! – обрадовался я. – Юдицкому пора кричать: «Спасены!».
– Да всем! Во дела закрутились! – оживлённо болтал папа. – А Давлету Исламовичу кряхтеть пора – его в комиссию по унификации ЭВМ назначили. Унификации, стандартизации программного обеспечения и периферийного оборудования! Нет, Келдыш прав, конечно, – надо, чтобы все ЭВМ были совместимы, тут и разговора быть не должно… – Вдруг он заискивающе сложил ладони. – Лидочка! Лидулечка!
– Чего это ты подлизываешься? – улыбчиво сощурилась Лидулечка.
– Как чего? – Отец изобразил глубокое изумление. – Выпить бы! По такому-то случаю. Радость спрыснуть!
– Алкого-олик… – нежно проворковала мама.
Она нацедила пару рюмочек «Рижского бальзама», а я наложил всем сборной солянки в глубокие тарелки под гжель.
– Божественно! – простонала мама. – И с лимончиком! О-о… Давайте кушать быстрее! Настя опять где-то бегает?
– Сказала, что с Иркой и Ксюхой будут алгебру повторять, – доложил я.
– Ой, что-то я сомневаюсь… – затянула мамулька.
В этот момент телефон снова растрезвонился, и она подхватилась.
– Настька, наверное… Алло? Да-а… А вам кого? – Зажав трубку ладонью, мама повернула ко мне красивое лицо, чуть побледневшее от волнения и растерянности. – Тебя! – громко зашептала она. – Колмогоров! Академик!
Я похолодел, а в следующее мгновенье меня в жар бросило. Отобрав у мамы трубку, сказал:
– Алё? Андрей Николаевич? Здравствуйте!
– Здравствуйте! – донёсся негромкий глуховатый голос. – Михаил Петрович?
– Просто Миша, с вашего позволения. Не дорос я пока до имени-отчества!
Колмогоров заулыбался – это прорезалось в его тоне:
– Ладно, Миша, согласен! Револий Михайлович ознакомил меня с вашими работами по теории алгоритмов и теории информации. А я принадлежу к тем кибернетикам, которые знают толк в этих делах! Револий просил меня отредактировать ваши описания программ, но они настолько отточены и закончены, что придраться не к чему. Вы хоть сами понимаете, насколько далеко шагнули, Миша?
При этих словах мама, сдерживавшая дыхание за моей спиной, придвинулась ещё ближе, чтобы лучше слышать. Пряди её вьющихся волос защекотали мне щёку.
– Пожалуйста, не преувеличивайте, Андрей Николаевич, – убавил я математические восторги академика. – Я начал не с чистого листа, а воспользовался наработками того же Шэннона, Хаффмана, Лемпеля. Ну да, подразвил немножко…
Колмогоров рассмеялся, а я различил и папино сопение – оба родителя напряжённо прислушивались к похвалам светила математики.
– Вот что, Миша. – Голос академика сделался неразборчивым, – Револий Михайлович сказал, что летом вы будете в Москве…
– В первых числах июля, Андрей Николаевич.
– Очень хорошо! Я бы хотел встретиться с вами лично. Это возможно?
– Никаких проблем!
– Замечательно, – коротко бросил Колмогоров и заговорил вкрадчивым голосом: – А как насчёт того, чтобы доучиться в нашей физматшколе?
Родители затаили дыхание, а мой пульс участился. Как принято выражаться в романах, я испытал целую гамму чувств – тихую гордость, бурную радость, мимолётный страх и растущее огорчение. Мне не хотелось оставлять родной класс, моих девчонок – привычную и налаженную жизнь. Однако физико-математическая школа-интернат при МГУ – это же отличная возможность, если так можно выразиться, стартовать на орбиту повыше.
«А какую стартовую площадку ты себе прочил? – посетила меня новая мысль. – Что, не в тему? Да в тему, в тему всё! Вот зачем тебе повторять пройденное – поступать на вычтех? Смысл в этом какой? Ты уже состоялся как инженер! Может, стоит пойти неизведанным путём – в науку? Ты же всегда завидовал учёным, считая себя, практика и прикладника, за второй сорт. Физтех – самое то! Или там физфак МГУ. И физматшкола тут очень даже в тему. В масть!»
Перед глазами возник образ качавшихся весов. На одной чаше – двенадцатая школа, мой девятый «А», Рита, Инна, Света, а на другой – ФМШИ, МФТИ и прочие сокращения, одно другого краше. Проблема выбора придавила мне плечи тяжеленной штангой.
– Спасибо, Андрей Николаевич, за лестное предложение… – Мой голос звучал осторожно, чтобы невзначай не обидеть мэтра. – Я бы с удовольствием… Если только не летом, а где-нибудь ближе к ноябрю! Понимаете, мы тут, в нашем Центре НТТМ, задумали провести… м-м… серию важных исследований, и мне бы не хотелось бросать серьёзное дело. Я понимаю, как это звучит в исполнении шестнадцатилетнего, но…
– Миша, – мягко заговорил Колмогоров, перебивая, – я читал ваши работы, они и серьёзны, и важны. Если не секрет, что за исследования?
– Высокотемпературные сверхпроводники, – выдавил я из себя.
Папа тихонько присвистнул, мама сделала ему страшные глаза – нишкни, мол, а я заторопился:
– Эффект сверхпроводимости должен проявиться при температуре жидкого азота. Есть парочка идей… Ну… Хочется их реализовать.
– Миша, давайте договоримся так, – резво заговорил академик. – В июле мы встретимся и всё подробно обговорим. В любом случае я готов принять вас в нашу ФМШИ… ну, скажем, в ноябре. Или раньше, или позже – как управитесь. И последнее. У меня есть самое серьёзное намерение отослать подборку ваших статей в «Джорнал оф зэ Эй-Си-Эм»[19]. Вы не против?
– Нисколько, Андрей Николаевич! – ответил я, холодея. – Спасибо.
– Не за что! – сказал со смешком Колмогоров. – Ну до свидания!
– До свидания!
Под аккомпанемент коротких гудков я положил трубку. Родители отмерли – и задышали. Мама смотрела на меня с ласковой улыбкой, а глаза у неё блестели обильной влагой. Папа впал в задумчивость, поглядывая на меня с удивлением и лёгкой, едва скрытой досадой.
– Помнишь, как Фагот с Бегемотом восторгались на балу у Воланда? – медленно, словно борясь с собой, выговорил он.
– Я в восхищении! – воскликнула мама и бросилась меня обнимать, прыгая и пища как девчонка: – И-и-и!
Отец захохотал, сбрасывая напряжение, и принялся меня мутузить. Тут распахнулась дверь, и на пороге замерла испуганная Настя.
– Не бойся! – хихикнула мама. – Это мы так радуемся!
Сестрёнка неуверенно улыбнулась.
– Да правда! – хохотнул папа. – Мишке большой академик звонил! Главный по математике!
Тут Настя тоже возрадовалась, захлопала в ладоши – и вся моя родня повела вокруг меня хоровод, едва вписываясь в тесную прихожку.