Двенадцать

– Я тебя видела, ну, ты понимаешь, – сказала Эйприл. – Твоя нога. Шрамы на спине. Ты ведь на войне был, так?

– Почему ты так подумала?

Она недоуменно поглядела на него.

– Я не знаю, но все одно к одному, так? Ты ведь единственный, кто знает, что делать, так? Ты суперпрофессионален со всем этим оружием и прочей хренью, так?

– Я же тебе говорил, я продавец. Туристического снаряжения.

– Ни на секунду не поверю.

Ее прямота была настолько обезоруживающей, что он на мгновение умолк.

– Ты точно хочешь это услышать? В этом нет ничего хорошего.

– Если ты согласишься мне рассказать.

Он посмотрел в окно.

– Ладно, ты права, я служил. Сразу после школы пошел. Не в армии, в морской пехоте. Вскоре после 11 сентября, когда полстраны было готово пойти служить. Дослужился до штаб-сержанта, в военной полиции. Ты знаешь, что это такое?

– Ты копом был?

– Типа того. В основном мы обеспечивали безопасность американских объектов – авиабаз, важной инфраструктуры, в этом роде. Нас гоняли с места на место. Иран, Ирак, Саудовская Аравия. Последнее задание было на авиабазе в Баграме в Афганистане. Обычная работа по распорядку, проверять путевые листы по оборудованию и иностранных рабочих на входе и выходе. Но иногда что-то происходило. Переворот еще не случился, территория контролировалась нами, но по всей стране уже действовал «Талибан», а еще «Аль-Каида» и десятка два местных полевых командиров.

Он помолчал, снова глядя в окно.

– Так что однажды мы увидели машину – обычный ржавый хлам, – когда она ехала по дороге. Блок-посты были хорошо обозначены, все знали, что надо останавливаться, но тот парень не остановился. Он мчался прямо на нас. Мы увидели в машине двоих, мужчину и женщину. Все начали стрелять. Машину понесло в сторону, она пару раз перевернулась и снова стала на колеса. Мы думали, что она уж точно взорвется, но нет. Я был старшим из сержантского состава, так что идти и смотреть должен был я. Женщина погибла, но мужчина еще был жив. Лежал грудью на руле, залитый кровью. А на заднем сиденье оказался ребенок, мальчик. Наверное, не старше четырех лет. Они привязали его к сиденью, вместе с кучей взрывчатки. Я увидел провода, тянущиеся вперед, детонатор был в руке его отца. Тот бормотал себе под нос. «Анта аль-масул», говорил он. «Анта аль-масул». Ребенок плакал и тянул ко мне руки. Маленькие ручки. Я их никогда не забуду. Ему было всего четыре, но, казалось, он знал, что сейчас случится.

– Боже, – сказала Эйприл. На ее лице был ужас. – И что ты сделал?

– Единственное, что пришло в голову. Побежал со всех ног оттуда. Взрыва я не помню. Очнулся в госпитале в Саудовской Аравии. Двое из моего подразделения погибли, еще один получил осколком в позвоночник.

Эйприл уставилась на него.

– Я же говорил тебе, что в этом нет ничего хорошего.

– Он взорвал собственного ребенка?

– Примерно так, ага.

– Но что же за люди способны на такое?

– Тут я пас. Я так и не смог этого понять.

Китридж подумал, не сказал ли он ей лишнего. Если и сказал, то она не подала виду.

– И что случилось потом? – спросила Эйприл.

– Ничего. Все кончилось.

– Не знаю, как ты, но меня бы такое с ума свело.

Китридж пожал плечами.

– Ну, я не свихнулся. По крайней мере мне так не казалось. Полгода провел в госпитале для ветеранов, заново учился ходить, одеваться и есть самостоятельно, а потом мне дали пинка. Война окончена, друг мой, по крайней мере, для тебя. Не настолько плохо, как бывало со многими другими ребятами. Я не ныряю под кровать, когда машина глушителем стрельнет, ничего такого. Что сделано, то сделано, решил я. Примерно через шесть месяцев после увольнения я поехал домой, в Вайоминг. Родители умерли, сестра вышла замуж и уехала с мужем в Британскую Колумбию, от нее вестей не было, но там остались несколько человек, которых я знал, – мальчишки, с которыми я в школу ходил. Уже не мальчишки, конечно. Один из них решил закатить крутую вечеринку в честь моего приезда, возвращения домой, все такое. У них всех уже были семьи, жены, дети, работа, но в конечном счете все они любили хорошенько выпить. Хороший повод зажечь, вот и все, но я решил, что в этом нет ничего плохого. Ладно, сказал я, давай напьемся. Он так и сделал. Там было полсотни человек, не меньше, половина тех, кто учился в моем выпуске. Над крыльцом повесили большую растяжку с моим именем, даже группу играть позвали. Вот тогда меня и прошибло. Стою во дворе, слушаю музыку. Ладно тебе, говорит мне приятель, есть женщины, которые хотят с тобой познакомиться. Не стой тут, как дурак последний. Он завел меня в дом, там их было трое, вполне хорошенькие. Одну я даже знал немного, с прежних дней. Они о чем-то болтали, обсуждали телешоу, сплетничали, как обычно. Нормальные, повседневные дела. Я попивал пиво, слушая их, и вдруг понял, что я понятия не имею, о чем они говорят. Не в смысле, слова. А их значение. Так, будто эти слова не были связаны друг с другом, будто существовали два мира, – мир снаружи и мир внутри, не имеющие друг к другу никакого отношения. Уверен, мозгоправ нашел бы нужный термин. А потом я очнулся на полу, а вокруг меня все стоят. Мне пришлось на четыре месяца в лес уйти, чтобы быть снова в состоянии находиться среди людей.

Китридж снова замолк, сам себе удивляясь.

– Если честно, это я уже никому не рассказывал. Ты первая будешь.

– Похоже на обычный день в старших классах школы.

– В яблочко, – сказал Китридж и рассмеялся.

Их взгляды снова встретились. Как странно, подумал он. Минуту назад ты был один, наедине со своими мыслями, и тут вдруг появляется кто-то, кто, похоже, понимает тебя до глубины души, тот, кто может читать тебя, будто книгу. Сложно сказать, как долго они смотрели друг на друга. Это длилось и длилось, в этом не было ни усилия воли, ни отваги, ни даже желания. Сколько же ей? Семнадцать? Она не выглядит на семнадцать. У нее будто вовсе нет возраста. Стара душой. Китридж где-то слышал эти слова, но никогда не понимал их значения. Вот что особенного в этой Эйприл. Она стара душой.

В знак доверияа между ними Китридж достал из нагрудной кобуры один из «глоков» и протянул ей.

– Знаешь, как им пользоваться?

Эйприл неуверенно посмотрела на него.


– Позволь угадать. Совсем не так, как в кино.

Китридж отщелкнул обойму и передернул затвор, чтобы выбросить патрон из патронника. Потом вложил пистолет ей в руку и обхватил ее пальцы своими.

– Не жми на крючок суставом, пуля уйдет ниже. Подушечкой пальца, вот так.

Отпустил ее руку и постучал себя пальцем в середину грудины.

– Один выстрел, сюда. Этого достаточно, но промахнуться нельзя. Не спеши, прицелься и стреляй.

Он кивнул в сторону пистолета.

– Можешь оставить себе. И патрон должен быть в патроннике, как я показал.

Она криво улыбнулась.

– Ого, спасибо. А у меня для тебя ничего нет.

– Может, в другой раз.

Шли секунды. Эйприл крутила оружие в руке так и сяк, разглядывая его, будто какой-то непостижимый для нее артефакт.

– Что там отец сказал, «Анта-что-то там»?

– Анта аль-масул.

– Ты узнал, что это означает?

Китридж кивнул.

– «Ты это сделал».

Снова молчание. Эйприл смотрела на пистолет.

– Ты поступил правильно, ты знаешь это, – сказала она. – Ты тоже мог погибнуть.

– Всегда есть выбор, – ответил Китридж.

– Что же ты мог сделать?

Вопрос риторический, она не ждала ответа. Что же еще ты мог сделать? Но Китридж знал ответ. Знал его с тех самых пор.

– Я мог взять его за руку.



Он был на страже у окна всю ночь. Для него не было проблемой не спать, он умел отдыхать быстро, вздремнув совсем недолго. Эйприл лежала на полу, свернувшись калачиком. Китридж снял куртку и укрыл ее. Света не было нигде. Из окна мир казался умиротворенным, в небе сияли россыпи звезд. Когда горизонт начал светлеть, он позволил себе закрыть глаза.

И мгновенно проснулся от шума моторов. По дороге ехала армейская колонна, два десятка машин. Китридж мгновенно достал второй пистолет и отдал Эйприл, которая тоже проснулась, сидела и терла глаза руками.

– Держи.

Сам Китридж быстро спустился вниз по лестнице. Когда он выскочил наружу, колонне оставалось всего на несколько десятков метров до съезда. Китридж побежал вперед, размахивая руками.

– Стой!

Головной «Хамви» резко остановился в паре метров от него. Сидящий на крыше повел в его сторону стволом пулемета пятидесятого калибра. Нижняя половина его лица была закрыта белой медицинской повязкой.

– Стоять на месте.

Китридж поднял руки.

– Я безоружен.

Солдат передернул затвор.

– Я сказал, не подходи.

В напряжении прошли пять секунд, казалось, он готов стрелять. Затем открылась дверь машины с пассажирской стороны. Вышла крепко сложенная женщина и пошла навстречу Китриджу. Ее лицо было обветренным и морщинистым и было покрыто пылью. Офицер, но не из тех, что по кабинетам сидят.

– Майор Порчеки, девятый батальон обеспечения, национальная гвардия Айовы. А ты кто, черт побери?

У него был единственный козырь.

– Штаб-сержант Бернард Китридж. Первый батальон военной полиции Корпуса Морской Пехоты, рота «Чарли».