Двенадцать

Они свернули на север. Следующая переправа должна была быть у города Адэр. Но моста не было, он оказался взорван, с такой силой, что от него ничего не осталось. Перед ними лишь неумолимо текла широкая темная река. Следующая переправа у Декатура, еще тридцать миль на север.

– Мы милю назад школу проезжали, – сказал Пастор Дон. – Это лучше, чем ничего. А горючее можем поискать утром.

В автобусе воцарилась тишина, все ждали, что ответит Китридж.

– О’кей, так и сделаем.

Они вернулись назад, в самый центр небольшого городка. Свет не горел нигде, улицы были пусты. Они подъехали к школе, современного вида зданию в стороне от дороги, у края полей. На огромном плакате у въезда на стоянку было написано жирным шрифтом: «Вперед, Львы! Хорошего всем лета!»

– Все ждите здесь, – сказал Китридж.

Он вошел внутрь. Прошла пара минут, и он вышел. Переглянулся с Пастором Доном, и они кивнули.

– Мы останемся здесь на ночь, – провозгласил Китридж. – Держимся вместе, никто никуда не уходит. Электричества нет, но есть вода и еда в столовой. Если нужно отойти по нужде, идите парами.

В вестибюле их встретили типичные для начальной школы запахи пота, грязных носков, красок и линолеума. У двери, ведущей, по всей видимости, в кабинет, виднелась витрина с призами, на крашеных стенах из шлакоблока висел коллаж с изображениями людей и животных, вырезанных из газет и журналов. Под каждой картинкой была табличка с возрастом и номером класса ученика, его сделавшего. Венди Мюллер, второй класс. Гевин Джексон, пятый класс. Флоренс Рэтклифф, четвертый подготовительный.

– Эйприл, идите вместе с Вудом и Доном, найдите маты, чтобы лечь спать. В подготовительных классах точно должны быть.

В кладовой за стеной столовой они нашли консервированные бобы и фруктовые коктейли, а еще хлеб и джем, так что можно было сделать бутерброды. Газа, чтобы что-то готовить, не было, так что пришлось есть бобы холодными, расставив банки по подносам. Снаружи уже стемнело. Китридж раздал фонари. Говорили шепотом, все согласились, что Зараженные могут их услышать.

К девяти часам почти все улеглись. Китридж поручил Дону дежурить на первом этаже, а сам пошел вверх по лестнице с кемпинговым светильником в руке. Большинство дверей были закрыты, но не все. Он выбрал кабинет химии, просторный, с множеством столов и стеклянных шкафов, на которых стояли флаконы и колбы. Слегка пахло бутаном. На белой доске виднелась надпись: «Повторение пройденного, главы 8–12. Лабораторные по средам».

Китридж стянул с себя футболку, ополоснулся до пояса, стоя у мойки в углу, а затем сел на стул и снял ботинки. Протез, прикрепленный к левой ноге сразу ниже колена, был сделан из титанового сплава и покрыт силиконом. Внутри был гидроцилиндр с микропроцессорным управлением, работающим от крохотного водородного элемента, который пятьдесят раз в секунду опрашивал датчик угловой скорости в коленном суставе, чтобы имитировать естественную походку. Последнее слово в протезировании. Китридж не сомневался, что армии он обошелся в кругленькую сумму. Закатав штанину, он снял фиксирующий носок, а потом вымыл культю с жидким мылом, которое было в диспенсере в мойке. Хотя кожа в месте контакта с протезом и сильно загрубела, она все равно болезненно реагировала на прикосновение, после двух суток без должного ухода. Тщательно протерев культю, он дал коже еще пару минут побыть на свежем воздухе, а потом снова прикрепил протез на место и опустил штанину.

И дернулся, услышав какой-то звук за спиной. Обернулся и увидел Эйприл, стоящую в дверях.

– Прости, я не хотела…

Он поспешно натянул футболку и встал. И что она успела увидеть? В кабинете царил полумрак, да и один из столов его частично загораживал.

– Ничего страшного. Просто немного себя в порядок привел.

– Я спать не могу.

– Это нормально, – ответил он. – Заходи, если хочешь.

Она неуверенно вошла в кабинет. Китридж пошел к окну, с АК в руке. Мгновенно оглядел пространство снаружи.

– Как там снаружи? – спросила Эйприл, уже стоя рядом с ним.

– Пока что тихо. Как у Тима дела?

– Вырубился, будто выключили. Он крепче, чем кажется. И крепче меня, кстати.

Это признание удивило Китриджа.

– Сомневаюсь.

Эйприл нахмурилась.

– А зря. Если по правде, я так перепугана, что уже вообще ничего не чувствую.

Вдоль окон по всей длине кабинета шел широкий подоконник, и Эйприл забралась на него, прижимаясь спиной к оконной раме и подтянув колени к груди. Китридж сделал то же самое. Они сидели лицом к лицу. Между ними воцарилось молчание, выжидательное, но не неловкое. Она еще юная, но Китридж чувствовал в ней внутренний стержень. Такая штука, которая в тебе либо есть, либо нет.

– У тебя есть приятель?

– Это допрос?

Китридж рассмеялся и покраснел.

– Просто для поддержания разговора, наверное. Ты себя так со всеми ведешь?

– Только с теми, кто мне нравится.

Шли секунды.

– А почему тебя назвали Эйприл? Из-за дня рождения?

Это все, что пришло ему в голову.

Эйприл мотнула головой.


– Нет, это из «Бесплодной земли».

Китридж не сказал ничего, и она удивленно приподняла брови.

– Поэма. Т. С. Эллиот.

Китридж знал имя, но ничего более.

– Слышал, но ничего не могу сказать. И как так случилось?

Она медленно отвела взгляд в сторону. Когда она заговорила, в ее голосе было какое-то сильное чувство, такое, что Китридж и названия ему не мог подобрать.

Апрель – жесточайший месяц, гонит

Фиалки из мертвой земли, тянет

Память к желанью, женит

Дряблые корни с весенним дождем.

Зима нас греет, хоронит

Землю под снегом забвенья – не вянет

Жизнь в сморщенном клубне.

Лето ворвалось внезапно – буянит

Над Штарнбергер-Зее

Ливнем; мы постояли на колоннаде,

Прогулялись по солнцу до кафе,

Выпили кофе, поболтали часок.

Bin gar keine Russian, stamm’ aus Litauen, echt deutsch[5].



Мы были детьми, когда гостили у кузена,

Эрцгерцога – он взял меня кататься на санках.

Я так боялась! Он сказал: Мари,

Мари, держись! И мы покатились… У-ух!

Ах горы! Такая свобода внутри!

По ночам я читаю, зимой отправляюсь на юг.





– Вау, – сказал Китридж. – Вот это да.

Эйприл пожала плечами.

– Вот оттуда оно. Автор был депрессивным типом в общем-то.

Она дергала за нитку на драной коленке джинсов.

– Это моей матери в голову идея пришла. До того как встретиться с моим отчимом, она была профессором языка и литературы. А потом мы стали богатыми, и все такое типа того.

– Твои родители развелись?

– Мой отец умер, когда мне было шесть.

– Извини, мне не стоило…

– Ладно. Он тоже был не из тех, кого чудесными людьми называют. Последствия тех времен, когда моя мама плохими мальчиками увлекалась. Хорошо набрался и врезался на машине в опору моста. И все тут, сказал Пух.

Она произнесла эти слова безо всяких эмоций, таким голосом, каким могла бы сказать про погоду. Снаружи землю окутывала чернотой летняя ночь. Очевидно, Китридж неправильно оценил ее, но он знал, что так очень часто бывает. Сказка ложь, да в ней намек, и ты всякий раз удивляешься, сколько всего может вынести человек.