Дважды два выстрела
Часть 17 из 34 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— А от Николь, значит, не балдели?
— Да ну, скажете тоже! — она расхохоталась. — Никки на учителей наплевать было. Знаете, как она от своих охранников сбегала? Гениально просто. Раз — и нет ее, они только глазами хлопают. Каждый раз что-нибудь придумывала, и давай в клуб какой-нибудь. Или просто так шлялась. А то, знаете, шляться, когда за тобой два лба топают, невелико веселье. Вот ей и приходилось изворачиваться. Она всегда была без тормозов, а в последний год вообще странная… Ну после… — девушка поморщилась, подвигала бровями. — После того случая…
— Какого случая? — Арина слегка удивилась: в материалах дела не упоминалось ничего, что подходило бы под это определение. Должно быть, школьная какая-то история. Но почему бы не послушать.
— Ну… — Лика поводила плечиками, наморщила аккуратно выведенные бровки. — Когда ее… ну когда она пропала.
— Пропала? Погоди-погоди… — насторожилась Арина. — Ты сперва сказала «когда ее», потом «когда она пропала». Ты хотела сказать, что Николь похищали?
Вдобавок к дерганью плечиками собеседница изобразила скептическую гримаску:
— Ну… она так говорила.
— Она так говорила, — повторила Арина. — То есть вы, одноклассники и друзья ей не поверили? Потому что одно дело — сочинить, что тебя королева Англии на завтрак приглашала, а похищение — это все-таки серьезно.
— Да нет, ну… — Лика ненадолго задумалась. — Поверили, конечно. Она ж действительно пропала, и надолго. Ее потом с какими-то репетиторами натаскивали — хотя Никки всегда на оценки наплевать было, — в школе тогда новый компьютерный класс оборудовали, небось, папаша забашлял, чтоб дочку до аттестата дотянули. Так-то особых друзей у нее никогда не было, но папаше наверняка хотелось, чтоб она вместе со всеми закончила. Только я сразу подумала, что про похищение она, может, и сочиняла. Может, догулялась просто, а аборт поздно уже делать было. Вот ее и сплавили куда-то, пока не… ну, вы понимаете?
Арина вздохнула:
— Более-менее.
— Ой, а че такого? Вы прям как моя прабабка — всю плешь мне проела, что девушка должна гордой быть. Ну или скромной, короче, всем должна. И главное — для жениха себя сберечь. Должна, подумаешь! Кому я должен, всем прощаю, правильно говорят. Не, не подумайте, что у нас прям в школе рожали, все ж не дуры, про безопасный секс везде ж трындят, наслушались.
— Так что там с бойфрендами у Софи и Николь было? Чтобы, как ты выражаешься, догуляться, без мальчика не обойдешься. Или без мальчиков…
Лика хихикнула:
— Ну да, эт точно! Ну… Софи вообще в этом смысле двинутая была, с одним перцем больше года обжималась. Любо-овь типа!
— И что с этой любовью потом стало?
— Ну че стало, родители в Канаду увезли. Или в Аргентину, что ли. Куда-то за океан, короче. Ну Софи поплакала и давай сублимировать. Картинки из нее так и сыпались. Ой, вспомнила! Не про любовь-морковь, а так. Придурок с фотиком за Сонькой таскался! Только это давно было.
— Насколько давно?
— Да сто лет уже прошло. Возле школы все дожидался. И щелкал, как заведенный, ну вот уставит фотоаппарат и давай. Но это ж беспонтово, вы ж понимаете, ему, кажись, охрана быстро объяснила, что так делать нехорошо. Ну он и свалил. А может, не охрана, может, самому надоело. Да, знаете, наверное… По-моему, их тогда так сурово еще не пасли, это уж после как Никки исчезла, там все жестко стало: папина машина, охранники сопровождают прям до школьного крыльца, а потом там же встречают. А вот поначалу вроде попроще было. Ну подвозили, конечно, но не так чтоб прямо конвой. Так что не знаю, может, этого придурка и не охрана спугнула. Сам куда-то делся.
— Так, может, это просто репортер какой-нибудь? Софи ведь рано известность приобрела, еще в школе.
— Да ну! — фыркнула девушка. — Что я, папараццей не знаю! Точняк нет. Обтерханный такой, робкий, все за угол жался.
Честное слово, она так и сказала — «папараццей». Арина едва сдержалась, чтоб тоже не хихикнуть:
— И долго, как ты выражаешься, таскался?
— Да я не помню уже. Может, неделю, может, месяц. Да у Соньки тогда любовь же вовсю пылала, ну с этим, который в Канаду свалил, не помню, как его звали, не то Вадик, не то Максик, что-то в этом роде, а ей тогда вообще на всех по фигу было. А уж Никки тем более на такого психа не клюнула бы.
— Погоди. При чем тут Николь? Этот, как ты называешь, придурок что, обеих поджидал?
— Да черт его знает! Их же вместе привозили, вместе увозили, то есть когда Никки не свинчивала куда-нибудь на сторону, а на кого он фотиком целился, я откуда знаю. Может, вообще на обеих. Но Никки на такого точно не клюнула бы, это сто пудов.
— То есть у нее, в отличие от сестры, было, насколько я понимаю, больше одного бойфренда?
Лика опять фыркнула.
— Вы так смешно спрашиваете. Конечно, больше. Она их пачками перебирала. Нет, не в том смысле, что с каждым подряд в койку падала. Это вряд ли. Хотя я, конечно, свечку не держала, но, по-моему, она их больше коллекционировала. И все такие… ну, знаете? — подвижное личико скривилось в гримасе наподобие той, с которой киношная Баба-Яга говорила: «Фу-фу-фу, человечьим духом пахнет!»
— То есть? Какие именно «такие»?
— Да типа чтоб папашу позлить. Чем неприличнее, тем лучше. Правда, у нас школа все-таки элитная была, а где попало с кем попало тоже не особо познакомишься, когда за тобой охрана хвостом ходит. Но в самой элитной школе все то же самое, что и в обычной, всякие перцы бывают. Один, когда Никки надоел и она его бортанула, все пристрелить ее грозился, мачо недоделанный.
— Пристрелить? Что ж ты раньше… И где мне найти этого мачо?
— Ну это уж вам лучше знать. Он же сидит давным-давно, шандарахнул кого-то под кайфом, даже папа с мамой отмазать не смогли. Так что в галерее не он стрелял, сто пудов. Может, у нее и еще кто-то такой же был? Я ж свечку не держала, мне своих довольно, — Лика смачно потянулась, соблазнительно выставляя грудь — видимо, для тренировки.
— Значит, ты думаешь, что Николь не ходила в школу, потому что ей нужно было родить?
— Да почем мне знать! — фыркнула девушка. — Может, так, может, еще чего. Всякое бывает. Иногда закроют в лечебницу или еще куда, а всем потом говорят, что у бабушки гостила и все такое. Хотя… чтоб в лечебницу, это надо совсем уж крышей поехать или подсесть на что-то потяжелее, а Ника… нет, ну баловалась, наверное, но несерьезно, это не скроешь, так что вряд ли ее в лечебницу закрыли. Какой смысл? И я вот чего-то сейчас подумала… чтоб про похищение пургу гнать… Никки, конечно, с закидонами, но не врушка. Так что, может, и правду говорила… Слушайте, а может, у нее тогда и вправду крыша поехала? Ну типа глюки и все такое? Типа на самом деле ее в психушку закрыли, а ей приглючилось, что ее похитили. А может, вообще все не так было, может, она сама сбежала… Потому что Сонька тогда мрачная ходила. Я вот сейчас вспомнила. Так что, может, и правда, не родители Нику заперли, а еще что-то. Мутное дело, короче.
— Но это ведь очень легко проверить, — удивилась Арина, — было или не было, и что именно было. Неужели и в полицию родители не обращались? Похитили или не похитили, но если человек пропал…
Лика немного похмыкала, пожала плечами:
— Ой, ну вообще-то везде же и всегда говорят, что не дай бог в полицию, тогда тому, кого похитили, точно кранты. Но, по-моему, обращались. По крайней мере, когда она вернулась, ее тогда точно допрашивали, она рассказывала. Не сочинила же. Так что, может, и правда не прятали ее ни в какую лечебницу или чтоб родила и всякое такое. Может, и вправду похитили… — Лика нахмурилась. — Ой, я тогда и не думала об этом, а сейчас как-то прям страшно даже стало. Ну типа если это правда, это ж жуть! Мы ж ее почти и не расспрашивали, она как-то… ну я не знаю… ведь нельзя же ничего толком не запомнить? А я читала, что человек действительно всякое такое, ну, плохое как будто специально забывает. Мы только сперва спрашивали, а после перестали, не хочет говорить, не надо. А потом все как-то… ну… забылось, что ли… надо ведь жить дальше, — совсем по-взрослому вздохнула девушка. — Что ж, всю жизнь что ли себя изводить?
— Рассказывай, — потребовала Арина. — По порядку.
— Ой, да я сейчас уже и не помню, чего там было, мне ж все это фиолетово… Короче, у Соньки выставка должна была быть, небольшая такая, не то в частной галерее, не то вообще не выставка, может, к профессору какому-то художественному нужно было, ну они вдвоем туда направлялись. И почему-то сами по себе. Ну то есть вроде охраны с ними не было, и даже не на машине. Или, может, на машине, но все случилось в подземном переходе. У Никки каблук подвернулся, она задержалась. Нет и нет, ну Сонька забеспокоилась, тем более почему-то папка с рисунками у Никки была… или две что ли папки было? Я ж говорю, я точно не знаю. Ну, в общем, она подождала, потом вернулась, а Никки нет.
— Так, может, она просто сбежала? Ты ж говорила, она сбегала постоянно.
— Ага, а телефон? Ее телефон нашелся у какого-то там в переходе бомжа. Или у бабки с цветами, не помню. Ну то есть это все было совсем не так, как она когда погулять уходила, тогда она телефон просто отключала, чтоб не доставали. Но чтоб выкинуть… глупости какие-то. Ну и чтоб на столько времени сбежать, странно как-то… Месяца два, кажется, ее не было.
— Понятно. И что в это время было? Ну хоть что-то она рассказывала?
— Да говорила, только… мы еще фыркали — как будто кино пересказывает, фигня какая-то. В общем, вроде как в этом переходе ее толкнул кто-то, и она вроде как сознание потеряла, а когда в себя пришла, уже в подвале каком-то сидела.
— В подвале?
— Ну окон там не было, и дверь железная. Ну та, через которую он заходил. А за ней вроде лестница была. Еду приносил, унитаз там в закутке был за стенкой, кран с водой. Кормил одними хлебцами — ну, знаете, такие сухие, в пачках — и сырками плавлеными. Она когда вернулась, как скелет была. Не, ну не то чтобы совсем уж скелет, но здорово похудела. Осунулась вся и серая такая, как будто действительно в подвале сидела.
— Просто сидела?
— Да она особо не вдавалась, но насиловать вроде не насиловал. Только, говорила, как будто дрессировал. Ругался, что рисует мало, тренироваться велел, наказывал, на одной ножке стоять заставлял и все такое.
— Рисовать заставлял?
— Ну да. Вроде как почему она не Софи — та хорошая, талантливая, ты тоже должна стараться, иначе еды не получишь.
— Да, жестоко, — согласилась Арина, подумав, что история действительно больше похожа на домыслы триллерного сценариста, чем на реальность, но, с другой стороны, чего в жизни не бывает, уж это она после той питерской истории уяснила твердо. — И что потом? Похититель осознал, что Софи из нее не получится, и отпустил?
— Да прям! Где это видано, чтоб маньяк свою жертву отпустил, вы чего? Никки сама сбежала! Там за унитазом и краном стенка была все время мокрая, ну она ее пыталась ковырять, чтоб с ума совсем не сойти. И кусок выковыряла. Пролезла в эту дырку, в темноте долго куда-то тыкалась, может, сутки, может, неделю, но в итоге выползла наружу. И, главное, там рядом никаких подходящих домов. Ну то есть, где она вылезла, она показала, а дальше ни фига, никого и ничего так и не нашли. Даже ищейка ничего не учуяла! Потому что там крысы сплошные в этих катакомбах. Ну говорят же, что под городом еще целый подземный город — туннели, склады, крысы размером с собаку. Слышали?
— Слышала.
— Ну вот.
— Ты сама-то поверила, что она правду рассказывает? Не тогда, а сейчас — веришь?
— Да фиг знает! Может, правда, может, туфта, мне-то какое что? — Лика опять дернула плечиками.
История выглядела диковато, но чем черт не шутит. Интересно, подумала Арина, почему Карасику про это никто ничего не сказал? И мать ни словечка не обронила. Оно, конечно, такие вещи вспоминать неприятно, и, как там Лика сумничала — надо жить дальше? Но ни словечком не обмолвиться даже после убийства? Если похищения на самом деле не было, то где Николь была все это время? Да и история про подвал не так уж неправдоподобна. В деле, однако ж, о том ни слова. Очень странно. Прямой же смысл: тот, кто когда-то держал в плену одну из сестер, теперь озлобился настолько, что решил убить.
Напоследок Арина уточнила:
— Лика, а придурок с фотоаппаратом, про которого ты говорила, он до исчезновения Николь появлялся или после?
Девушка нахмурилась, соображая:
— По-моему, до… Да, точно раньше… — она неожиданно замолкла. Надолго, чуть не на целую минуту. — А вы думаете… это он?
* * *
Лика никогда не мечтала быть актрисой или какой-нибудь еще «звездой», не мечтала блистать на телеэкране или страницах таблоидов. Все-таки она была девочка умненькая и отчетливо понимала: хоть миллионы и миллионы вложи в то, что именуется смешным словечком «раскрутка», ничего не выйдет, если ты сама не станешь прикладывать к своей карьере усилия. И чем более блестяща желаемая карьера, тем больше усилий придется прикладывать. Никакой свободы.
Возьмем самый простой пример: девочке хочется стать популярной певицей. Очень популярной: чтоб приглашали в самые крутые концерты, чтоб зазывали на самые престижные шоу, чтоб ролики транслировались из каждого утюга. Ну и толпы фанатов, разумеется. Да, если заплатить очень много денег очень правильным людям, поп-звезду можно сделать из самой безголосой и неуклюжей девицы. И в «кремлевские» концерты пустят, и на ток-шоу приглашать станут, и множащиеся день ото дня толпы фанатов будут выпрашивать автографы и с трепетом ожидать каждого нового клипа или там диска.
Но, позвольте, сами-то клипы и диски откуда возьмутся? Звукорежиссеры и прочие операторы и монтажники — они, конечно, маги и кудесники, способные собрать более-менее годный звук и эффектную картинку из самого неудачного материала. По кадру. по нотке собрать… Из чего? Из сотни в целом совершенно невнятных дублей. Во-от! Значит, надо часами и неделями торчать в студиях, терпеть издевательства гримеров, хореографов, диетологов, режиссеров и бог знает кого еще. Их же всех слушаться придется. Сделай так, нет, вот эдак, нет, не то, повтори еще раз, опять пирожные трескала? Марш на тренажер… Господи! А жить-то когда? эти самые «престижные» концерты — это ж и вовсе ужас! Представить страшно, сколько сил и времени надо убивать на бесчисленные репетиции. А после еще скакать по сцене — и не морщиться от слепящих прожекторов, попадать мимикой в «фанеру», собранную кудесниками-звукорежиссерами, сноровисто управляться с микрофоном, подтанцовкой, собственным костюмом и корчить соответствующие рожи — на потеху ревущим от восторга фанатам. А гады-журналисты со своими камерами? Они же не покрасивее кадр выбирают, а поэффектнее, стараясь поймать «пикантный» момент — когда у звезды морда перекосилась или «жирная» складка под костюмом обозначилась. А уж если у звезды лифчик расстегнется — тут для этих господ настает прямо праздник.
И на фига все это, спрашивается?
У тех звезд, что не на сцене, а еще где-нибудь, у них все еще смешнее — славы поменьше, зато проблем примерно столько же. Будь ты хоть кто — модный писатель, балерина, саксофонист или, боже упаси, художник. Типа Соньки Бриар, которую почему-то все на руках носят… носили то есть.
Сонька, если по-честному, Лику раздражала. Вот сестрица-то у нее еще ничего, хоть и нервная, и даже, пожалуй, злая. Будешь тут злой, когда тебя непрерывно в клетку загнать стараются. Соньку вон и загонять не надо было, ей в этой самой клетке очень распрекрасно жилось. Зануда, и ничего больше! И смотрела всегда так, словно знает что-то такое-эдакое, ни для кого больше не доступное. Х-художница! Вот все с ней носятся, а ведь картинки-то — тьфу! Лакированные открыточки. Но Сонька, как это называется, попала в струю — и вот вам и охи, и ахи, и восторги, и интервью, и толпы фанатов. И как — сладко ей от этого? Да ни фига! Уткнется в блокнотик свой и рисует без остановки — а вокруг хоть обаплодируйся. А чего рисует-то? Тьфу! Сальвадор Дали урюпинского разлива пополам с этим, как его… который валькирий в кожаной сбруе рисовал… Валеджо, вот как! Ну и немножко розовых пони для полной мимимишности.
Сама Лика предпочитала художников более классических — импрессионистов там или даже передвижников. Да хоть примитивистов на худой конец. Уж конечно, ей в голову бы не пришло любоваться Сонькиными картинами. Нет, она умела сделать понимающее лицо возле всяких там — ну тех, что на слуху, тех, кем в нынешнем сезоне принято восхищаться. Кто делает инсталляции с унитазными цепями и тому подобным хламом. Вполне можно повздыхать: о да, концептуально. И какая разница, нравится тебе или нет.
Потому что посетить модную выставку — это ж совсем про другое. Про покрасоваться новым нарядом от самого популярного в нынешнем сезоне модельера, а быть может, и поулыбаться в телекамеру — в качестве подруги виновницы торжества.
Вообще быть «подругой» кого-нибудь из звезд — очень удобно. Самим-то звездам, как ни крути, пахать и пахать приходится. А к тебе, к подруге, журналисты лезут просто потому что ты как бы рядом, как бы есть возможность некоего «нового ракурса». Черт их знает, что такое эти «новые ракурсы». Вот зачем журналистам знать, что «звезда» в возрасте пятнадцати лет обожала клубничное мороженое? А еще лучше — клубничную «Маргариту» или даже «клубничку» поострее. Впрочем, и мороженого бывает довольно. Журналисты почему-то полагают, что подобные детали «обогащают», «оживляют» и «углубляют» портрет звезды. А, нет, не портрет — образ. Типа звезда — тоже человек, и мороженое кушает, и даже, о ужас, комнатку с унитазом посещает. Вот и гоняются со своими микрофонами за шоферами, домработницами и прочим «звездным» окружением. Ну и за друзьями-подругами, само собой.
Нет, правда, очень удобно. Звезды, равно как их обслуга, работают, а ты только сливки снимаешь, получая свою порцию внимания прессы только за то, что ты в курсе какое именно мороженое предпочитала звезда в нежной юности, какие словечки употребляет в частной жизни и все такое.
После выставки, на открытии которой убили Соньку, Лика раздала уже десятка три интервью и получила приглашения в полдюжины ток-шоу. Просто потому что потому. Мало того, что присутствовала на месте «ужасной трагедии», так еще и подруга. Ну еще и потому что симпатичная. Это Лике когда-то знакомый помреж или кто-то в этом роде объяснил: присутствие в студии симпатичных девушек обязательно. Даже если само шоу выйдет скучноватым, чтоб было на кого камеру перевести, чтоб зритель мог полюбоваться. А если симпатичная девушка еще и способна пару слов связать — вообще прекрасно.
— Да ну, скажете тоже! — она расхохоталась. — Никки на учителей наплевать было. Знаете, как она от своих охранников сбегала? Гениально просто. Раз — и нет ее, они только глазами хлопают. Каждый раз что-нибудь придумывала, и давай в клуб какой-нибудь. Или просто так шлялась. А то, знаете, шляться, когда за тобой два лба топают, невелико веселье. Вот ей и приходилось изворачиваться. Она всегда была без тормозов, а в последний год вообще странная… Ну после… — девушка поморщилась, подвигала бровями. — После того случая…
— Какого случая? — Арина слегка удивилась: в материалах дела не упоминалось ничего, что подходило бы под это определение. Должно быть, школьная какая-то история. Но почему бы не послушать.
— Ну… — Лика поводила плечиками, наморщила аккуратно выведенные бровки. — Когда ее… ну когда она пропала.
— Пропала? Погоди-погоди… — насторожилась Арина. — Ты сперва сказала «когда ее», потом «когда она пропала». Ты хотела сказать, что Николь похищали?
Вдобавок к дерганью плечиками собеседница изобразила скептическую гримаску:
— Ну… она так говорила.
— Она так говорила, — повторила Арина. — То есть вы, одноклассники и друзья ей не поверили? Потому что одно дело — сочинить, что тебя королева Англии на завтрак приглашала, а похищение — это все-таки серьезно.
— Да нет, ну… — Лика ненадолго задумалась. — Поверили, конечно. Она ж действительно пропала, и надолго. Ее потом с какими-то репетиторами натаскивали — хотя Никки всегда на оценки наплевать было, — в школе тогда новый компьютерный класс оборудовали, небось, папаша забашлял, чтоб дочку до аттестата дотянули. Так-то особых друзей у нее никогда не было, но папаше наверняка хотелось, чтоб она вместе со всеми закончила. Только я сразу подумала, что про похищение она, может, и сочиняла. Может, догулялась просто, а аборт поздно уже делать было. Вот ее и сплавили куда-то, пока не… ну, вы понимаете?
Арина вздохнула:
— Более-менее.
— Ой, а че такого? Вы прям как моя прабабка — всю плешь мне проела, что девушка должна гордой быть. Ну или скромной, короче, всем должна. И главное — для жениха себя сберечь. Должна, подумаешь! Кому я должен, всем прощаю, правильно говорят. Не, не подумайте, что у нас прям в школе рожали, все ж не дуры, про безопасный секс везде ж трындят, наслушались.
— Так что там с бойфрендами у Софи и Николь было? Чтобы, как ты выражаешься, догуляться, без мальчика не обойдешься. Или без мальчиков…
Лика хихикнула:
— Ну да, эт точно! Ну… Софи вообще в этом смысле двинутая была, с одним перцем больше года обжималась. Любо-овь типа!
— И что с этой любовью потом стало?
— Ну че стало, родители в Канаду увезли. Или в Аргентину, что ли. Куда-то за океан, короче. Ну Софи поплакала и давай сублимировать. Картинки из нее так и сыпались. Ой, вспомнила! Не про любовь-морковь, а так. Придурок с фотиком за Сонькой таскался! Только это давно было.
— Насколько давно?
— Да сто лет уже прошло. Возле школы все дожидался. И щелкал, как заведенный, ну вот уставит фотоаппарат и давай. Но это ж беспонтово, вы ж понимаете, ему, кажись, охрана быстро объяснила, что так делать нехорошо. Ну он и свалил. А может, не охрана, может, самому надоело. Да, знаете, наверное… По-моему, их тогда так сурово еще не пасли, это уж после как Никки исчезла, там все жестко стало: папина машина, охранники сопровождают прям до школьного крыльца, а потом там же встречают. А вот поначалу вроде попроще было. Ну подвозили, конечно, но не так чтоб прямо конвой. Так что не знаю, может, этого придурка и не охрана спугнула. Сам куда-то делся.
— Так, может, это просто репортер какой-нибудь? Софи ведь рано известность приобрела, еще в школе.
— Да ну! — фыркнула девушка. — Что я, папараццей не знаю! Точняк нет. Обтерханный такой, робкий, все за угол жался.
Честное слово, она так и сказала — «папараццей». Арина едва сдержалась, чтоб тоже не хихикнуть:
— И долго, как ты выражаешься, таскался?
— Да я не помню уже. Может, неделю, может, месяц. Да у Соньки тогда любовь же вовсю пылала, ну с этим, который в Канаду свалил, не помню, как его звали, не то Вадик, не то Максик, что-то в этом роде, а ей тогда вообще на всех по фигу было. А уж Никки тем более на такого психа не клюнула бы.
— Погоди. При чем тут Николь? Этот, как ты называешь, придурок что, обеих поджидал?
— Да черт его знает! Их же вместе привозили, вместе увозили, то есть когда Никки не свинчивала куда-нибудь на сторону, а на кого он фотиком целился, я откуда знаю. Может, вообще на обеих. Но Никки на такого точно не клюнула бы, это сто пудов.
— То есть у нее, в отличие от сестры, было, насколько я понимаю, больше одного бойфренда?
Лика опять фыркнула.
— Вы так смешно спрашиваете. Конечно, больше. Она их пачками перебирала. Нет, не в том смысле, что с каждым подряд в койку падала. Это вряд ли. Хотя я, конечно, свечку не держала, но, по-моему, она их больше коллекционировала. И все такие… ну, знаете? — подвижное личико скривилось в гримасе наподобие той, с которой киношная Баба-Яга говорила: «Фу-фу-фу, человечьим духом пахнет!»
— То есть? Какие именно «такие»?
— Да типа чтоб папашу позлить. Чем неприличнее, тем лучше. Правда, у нас школа все-таки элитная была, а где попало с кем попало тоже не особо познакомишься, когда за тобой охрана хвостом ходит. Но в самой элитной школе все то же самое, что и в обычной, всякие перцы бывают. Один, когда Никки надоел и она его бортанула, все пристрелить ее грозился, мачо недоделанный.
— Пристрелить? Что ж ты раньше… И где мне найти этого мачо?
— Ну это уж вам лучше знать. Он же сидит давным-давно, шандарахнул кого-то под кайфом, даже папа с мамой отмазать не смогли. Так что в галерее не он стрелял, сто пудов. Может, у нее и еще кто-то такой же был? Я ж свечку не держала, мне своих довольно, — Лика смачно потянулась, соблазнительно выставляя грудь — видимо, для тренировки.
— Значит, ты думаешь, что Николь не ходила в школу, потому что ей нужно было родить?
— Да почем мне знать! — фыркнула девушка. — Может, так, может, еще чего. Всякое бывает. Иногда закроют в лечебницу или еще куда, а всем потом говорят, что у бабушки гостила и все такое. Хотя… чтоб в лечебницу, это надо совсем уж крышей поехать или подсесть на что-то потяжелее, а Ника… нет, ну баловалась, наверное, но несерьезно, это не скроешь, так что вряд ли ее в лечебницу закрыли. Какой смысл? И я вот чего-то сейчас подумала… чтоб про похищение пургу гнать… Никки, конечно, с закидонами, но не врушка. Так что, может, и правду говорила… Слушайте, а может, у нее тогда и вправду крыша поехала? Ну типа глюки и все такое? Типа на самом деле ее в психушку закрыли, а ей приглючилось, что ее похитили. А может, вообще все не так было, может, она сама сбежала… Потому что Сонька тогда мрачная ходила. Я вот сейчас вспомнила. Так что, может, и правда, не родители Нику заперли, а еще что-то. Мутное дело, короче.
— Но это ведь очень легко проверить, — удивилась Арина, — было или не было, и что именно было. Неужели и в полицию родители не обращались? Похитили или не похитили, но если человек пропал…
Лика немного похмыкала, пожала плечами:
— Ой, ну вообще-то везде же и всегда говорят, что не дай бог в полицию, тогда тому, кого похитили, точно кранты. Но, по-моему, обращались. По крайней мере, когда она вернулась, ее тогда точно допрашивали, она рассказывала. Не сочинила же. Так что, может, и правда не прятали ее ни в какую лечебницу или чтоб родила и всякое такое. Может, и вправду похитили… — Лика нахмурилась. — Ой, я тогда и не думала об этом, а сейчас как-то прям страшно даже стало. Ну типа если это правда, это ж жуть! Мы ж ее почти и не расспрашивали, она как-то… ну я не знаю… ведь нельзя же ничего толком не запомнить? А я читала, что человек действительно всякое такое, ну, плохое как будто специально забывает. Мы только сперва спрашивали, а после перестали, не хочет говорить, не надо. А потом все как-то… ну… забылось, что ли… надо ведь жить дальше, — совсем по-взрослому вздохнула девушка. — Что ж, всю жизнь что ли себя изводить?
— Рассказывай, — потребовала Арина. — По порядку.
— Ой, да я сейчас уже и не помню, чего там было, мне ж все это фиолетово… Короче, у Соньки выставка должна была быть, небольшая такая, не то в частной галерее, не то вообще не выставка, может, к профессору какому-то художественному нужно было, ну они вдвоем туда направлялись. И почему-то сами по себе. Ну то есть вроде охраны с ними не было, и даже не на машине. Или, может, на машине, но все случилось в подземном переходе. У Никки каблук подвернулся, она задержалась. Нет и нет, ну Сонька забеспокоилась, тем более почему-то папка с рисунками у Никки была… или две что ли папки было? Я ж говорю, я точно не знаю. Ну, в общем, она подождала, потом вернулась, а Никки нет.
— Так, может, она просто сбежала? Ты ж говорила, она сбегала постоянно.
— Ага, а телефон? Ее телефон нашелся у какого-то там в переходе бомжа. Или у бабки с цветами, не помню. Ну то есть это все было совсем не так, как она когда погулять уходила, тогда она телефон просто отключала, чтоб не доставали. Но чтоб выкинуть… глупости какие-то. Ну и чтоб на столько времени сбежать, странно как-то… Месяца два, кажется, ее не было.
— Понятно. И что в это время было? Ну хоть что-то она рассказывала?
— Да говорила, только… мы еще фыркали — как будто кино пересказывает, фигня какая-то. В общем, вроде как в этом переходе ее толкнул кто-то, и она вроде как сознание потеряла, а когда в себя пришла, уже в подвале каком-то сидела.
— В подвале?
— Ну окон там не было, и дверь железная. Ну та, через которую он заходил. А за ней вроде лестница была. Еду приносил, унитаз там в закутке был за стенкой, кран с водой. Кормил одними хлебцами — ну, знаете, такие сухие, в пачках — и сырками плавлеными. Она когда вернулась, как скелет была. Не, ну не то чтобы совсем уж скелет, но здорово похудела. Осунулась вся и серая такая, как будто действительно в подвале сидела.
— Просто сидела?
— Да она особо не вдавалась, но насиловать вроде не насиловал. Только, говорила, как будто дрессировал. Ругался, что рисует мало, тренироваться велел, наказывал, на одной ножке стоять заставлял и все такое.
— Рисовать заставлял?
— Ну да. Вроде как почему она не Софи — та хорошая, талантливая, ты тоже должна стараться, иначе еды не получишь.
— Да, жестоко, — согласилась Арина, подумав, что история действительно больше похожа на домыслы триллерного сценариста, чем на реальность, но, с другой стороны, чего в жизни не бывает, уж это она после той питерской истории уяснила твердо. — И что потом? Похититель осознал, что Софи из нее не получится, и отпустил?
— Да прям! Где это видано, чтоб маньяк свою жертву отпустил, вы чего? Никки сама сбежала! Там за унитазом и краном стенка была все время мокрая, ну она ее пыталась ковырять, чтоб с ума совсем не сойти. И кусок выковыряла. Пролезла в эту дырку, в темноте долго куда-то тыкалась, может, сутки, может, неделю, но в итоге выползла наружу. И, главное, там рядом никаких подходящих домов. Ну то есть, где она вылезла, она показала, а дальше ни фига, никого и ничего так и не нашли. Даже ищейка ничего не учуяла! Потому что там крысы сплошные в этих катакомбах. Ну говорят же, что под городом еще целый подземный город — туннели, склады, крысы размером с собаку. Слышали?
— Слышала.
— Ну вот.
— Ты сама-то поверила, что она правду рассказывает? Не тогда, а сейчас — веришь?
— Да фиг знает! Может, правда, может, туфта, мне-то какое что? — Лика опять дернула плечиками.
История выглядела диковато, но чем черт не шутит. Интересно, подумала Арина, почему Карасику про это никто ничего не сказал? И мать ни словечка не обронила. Оно, конечно, такие вещи вспоминать неприятно, и, как там Лика сумничала — надо жить дальше? Но ни словечком не обмолвиться даже после убийства? Если похищения на самом деле не было, то где Николь была все это время? Да и история про подвал не так уж неправдоподобна. В деле, однако ж, о том ни слова. Очень странно. Прямой же смысл: тот, кто когда-то держал в плену одну из сестер, теперь озлобился настолько, что решил убить.
Напоследок Арина уточнила:
— Лика, а придурок с фотоаппаратом, про которого ты говорила, он до исчезновения Николь появлялся или после?
Девушка нахмурилась, соображая:
— По-моему, до… Да, точно раньше… — она неожиданно замолкла. Надолго, чуть не на целую минуту. — А вы думаете… это он?
* * *
Лика никогда не мечтала быть актрисой или какой-нибудь еще «звездой», не мечтала блистать на телеэкране или страницах таблоидов. Все-таки она была девочка умненькая и отчетливо понимала: хоть миллионы и миллионы вложи в то, что именуется смешным словечком «раскрутка», ничего не выйдет, если ты сама не станешь прикладывать к своей карьере усилия. И чем более блестяща желаемая карьера, тем больше усилий придется прикладывать. Никакой свободы.
Возьмем самый простой пример: девочке хочется стать популярной певицей. Очень популярной: чтоб приглашали в самые крутые концерты, чтоб зазывали на самые престижные шоу, чтоб ролики транслировались из каждого утюга. Ну и толпы фанатов, разумеется. Да, если заплатить очень много денег очень правильным людям, поп-звезду можно сделать из самой безголосой и неуклюжей девицы. И в «кремлевские» концерты пустят, и на ток-шоу приглашать станут, и множащиеся день ото дня толпы фанатов будут выпрашивать автографы и с трепетом ожидать каждого нового клипа или там диска.
Но, позвольте, сами-то клипы и диски откуда возьмутся? Звукорежиссеры и прочие операторы и монтажники — они, конечно, маги и кудесники, способные собрать более-менее годный звук и эффектную картинку из самого неудачного материала. По кадру. по нотке собрать… Из чего? Из сотни в целом совершенно невнятных дублей. Во-от! Значит, надо часами и неделями торчать в студиях, терпеть издевательства гримеров, хореографов, диетологов, режиссеров и бог знает кого еще. Их же всех слушаться придется. Сделай так, нет, вот эдак, нет, не то, повтори еще раз, опять пирожные трескала? Марш на тренажер… Господи! А жить-то когда? эти самые «престижные» концерты — это ж и вовсе ужас! Представить страшно, сколько сил и времени надо убивать на бесчисленные репетиции. А после еще скакать по сцене — и не морщиться от слепящих прожекторов, попадать мимикой в «фанеру», собранную кудесниками-звукорежиссерами, сноровисто управляться с микрофоном, подтанцовкой, собственным костюмом и корчить соответствующие рожи — на потеху ревущим от восторга фанатам. А гады-журналисты со своими камерами? Они же не покрасивее кадр выбирают, а поэффектнее, стараясь поймать «пикантный» момент — когда у звезды морда перекосилась или «жирная» складка под костюмом обозначилась. А уж если у звезды лифчик расстегнется — тут для этих господ настает прямо праздник.
И на фига все это, спрашивается?
У тех звезд, что не на сцене, а еще где-нибудь, у них все еще смешнее — славы поменьше, зато проблем примерно столько же. Будь ты хоть кто — модный писатель, балерина, саксофонист или, боже упаси, художник. Типа Соньки Бриар, которую почему-то все на руках носят… носили то есть.
Сонька, если по-честному, Лику раздражала. Вот сестрица-то у нее еще ничего, хоть и нервная, и даже, пожалуй, злая. Будешь тут злой, когда тебя непрерывно в клетку загнать стараются. Соньку вон и загонять не надо было, ей в этой самой клетке очень распрекрасно жилось. Зануда, и ничего больше! И смотрела всегда так, словно знает что-то такое-эдакое, ни для кого больше не доступное. Х-художница! Вот все с ней носятся, а ведь картинки-то — тьфу! Лакированные открыточки. Но Сонька, как это называется, попала в струю — и вот вам и охи, и ахи, и восторги, и интервью, и толпы фанатов. И как — сладко ей от этого? Да ни фига! Уткнется в блокнотик свой и рисует без остановки — а вокруг хоть обаплодируйся. А чего рисует-то? Тьфу! Сальвадор Дали урюпинского разлива пополам с этим, как его… который валькирий в кожаной сбруе рисовал… Валеджо, вот как! Ну и немножко розовых пони для полной мимимишности.
Сама Лика предпочитала художников более классических — импрессионистов там или даже передвижников. Да хоть примитивистов на худой конец. Уж конечно, ей в голову бы не пришло любоваться Сонькиными картинами. Нет, она умела сделать понимающее лицо возле всяких там — ну тех, что на слуху, тех, кем в нынешнем сезоне принято восхищаться. Кто делает инсталляции с унитазными цепями и тому подобным хламом. Вполне можно повздыхать: о да, концептуально. И какая разница, нравится тебе или нет.
Потому что посетить модную выставку — это ж совсем про другое. Про покрасоваться новым нарядом от самого популярного в нынешнем сезоне модельера, а быть может, и поулыбаться в телекамеру — в качестве подруги виновницы торжества.
Вообще быть «подругой» кого-нибудь из звезд — очень удобно. Самим-то звездам, как ни крути, пахать и пахать приходится. А к тебе, к подруге, журналисты лезут просто потому что ты как бы рядом, как бы есть возможность некоего «нового ракурса». Черт их знает, что такое эти «новые ракурсы». Вот зачем журналистам знать, что «звезда» в возрасте пятнадцати лет обожала клубничное мороженое? А еще лучше — клубничную «Маргариту» или даже «клубничку» поострее. Впрочем, и мороженого бывает довольно. Журналисты почему-то полагают, что подобные детали «обогащают», «оживляют» и «углубляют» портрет звезды. А, нет, не портрет — образ. Типа звезда — тоже человек, и мороженое кушает, и даже, о ужас, комнатку с унитазом посещает. Вот и гоняются со своими микрофонами за шоферами, домработницами и прочим «звездным» окружением. Ну и за друзьями-подругами, само собой.
Нет, правда, очень удобно. Звезды, равно как их обслуга, работают, а ты только сливки снимаешь, получая свою порцию внимания прессы только за то, что ты в курсе какое именно мороженое предпочитала звезда в нежной юности, какие словечки употребляет в частной жизни и все такое.
После выставки, на открытии которой убили Соньку, Лика раздала уже десятка три интервью и получила приглашения в полдюжины ток-шоу. Просто потому что потому. Мало того, что присутствовала на месте «ужасной трагедии», так еще и подруга. Ну еще и потому что симпатичная. Это Лике когда-то знакомый помреж или кто-то в этом роде объяснил: присутствие в студии симпатичных девушек обязательно. Даже если само шоу выйдет скучноватым, чтоб было на кого камеру перевести, чтоб зритель мог полюбоваться. А если симпатичная девушка еще и способна пару слов связать — вообще прекрасно.